ОХТА Заборы захолустья, замки фабрик, дневной их свет и белые ручьи сегодня только выпавшего снега на склоны тихих набережных Охты. Один я прохожу огромный мост, всё большее пространство оставляя там, за собой, где тянутся плоты запорошённых первым снегом бревен. Возможно, что когда-нибудь под старость я поселюсь на правом берегу, чтоб видеть баржи в утро ледостава, расплывшийся под солнцем Петербург. " И скорописью не угнаться " И скорописью не угнаться за мертвыми. Свыкаясь, жди. Виденью лыжника сродни, петляй по ледяному насту, где вид застывшего ручья в себе таит витое имя. Ночь бденья. Снег идет. Свеча. И белым воздухом стоим мы в открытом зеркале, где час назад юродством сада являлись: Мысль. Письмо. Свеча. Потемки перед снегопадом. Широкой шторою окна укрывшись, ждало отраженье. И зимней форточки свежее была печаль моя слышна. И силы не было продлить письма живого начертанья. Распад. Свеча. Полжизни. Странник. Окно. И гласная петли. НОЧЬ В ЮККАХ Поле и лыжников — снег освещает — виденья, на вершине холма, на коленях, на что-то надеясь, может быть, только сном осязая летания слабость, пока имя твое полупетлями путает слалом, ты глядишь в зеркала, отделенный пространством их мнимым, где проносятся лыжники в поле открытое, мимо одиноких деревьев, мачтОвого бора, как будто это всё для того, чтоб тебя окружить и опутать дикой скорописью по луной освещенному насту, но и так всё равно, всё равно никогда не угнаться там, в немых зеркалах, одинаковых снежным покоем, за идущим вперед, повернувшись спиной через поле. Здесь ты поднят холмом, и снуют, извиваясь, виденья, то являясь во множестве, то так внезапно редея, что лесничество всё: и кустарник, и сосны на склоне одиноких вершин, и печаль их — всё, как на ладони. " Есть светлый полдень и раздолье льда, " Есть светлый полдень и раздолье льда, и плотный снег, не тающий на солнце, и Петербург хрустальною солонкой открыт глазам — и тень его светла. Когда, когтями обнимая шар, Румянцевский орел всей грудью ослепляет, я вижу в два окна из царской спальни и славы блеск, и офицерский шарф. А.С. ПУШКИН Поле снега. Солнцеснег. Бесконечный след телеги. Пушкин скачет на коне на пленэр своих элегий. Яркий снег глубок, и пышен, и сияет, и волнист. Конь и Пушкин паром дышат, только стека слышен свист. Ветра не было б в помине, не звенела бы река, если б Пушкин по равнине на коне б не проскакал. " Пойдемте: снег упал на землю " Пойдемте: снег упал на землю. " Качайся, слабая трава! " Качайся, слабая трава! Качай несметных насекомых! О праздник тела, невесомость! Стрекоз касанье! Я сорвал губами вытянул осоки скользящий липкий стебелек, И надо мной, как призрак легкий, взметнулся слабый мотылек. И откровение, и леность в союзе явственном текли, и птиц мелькающие тени не отрывались от земли. " Сохрани эту ночь у себя на груди, " Сохрани эту ночь у себя на груди, в зимней комнате ёжась, ступая, как в воду, ты вся — шелест реки, вся — шуршание льдин, вся — мой сдавленный возглас и воздух. Зимний вечер и ветер. Стучат фонари, как по стёклам замёрзшие пальцы, это — всё наизусть, это — всё зазубри и безграмотной снова останься. Снова тени в реке, слабый шелест реки, где у кромки ломаются льдины, ты — рождение льдин, ты — некрикнутый крик, о река, как полёт лебединый. Сохрани эту ночь, этот север и лёд, ударяя в ладони, как в танце, ты вся — выкрик реки, голубой разворот среди белого чуда пространства. " Приближаются ночью к друг другу мосты, " Приближаются ночью к друг другу мосты, и садов, и церквей блекнет лучшее золото. Сквозь пейзажи в постель ты идёшь, это ты к моей жизни, как бабочка, насмерть приколота. |
