СОНЕТ В ИГАРКУ У вас белее наши ночи, а значит, белый свет белей: белей породы лебедей и облака, и шеи дочек. Природа, что она? Подстрочник с языков неба? и Орфей не сочинитель, не Орфей, а Гнедич, Кашкин, переводчик? И право, где же в ней сонет? Увы, его в природе нет. В ней есть леса, но нету древа: оно — в садах небытия: Орфей тот, Эвридике льстя, не Эвридику пел, но Еву! " В поле полем я дышу. " В поле полем я дышу. Вдруг тоскливо. Речка. Берег. Не своей тоски ли шум я услышал в крыльях зверя? Пролетел… Стою один. Ничего уже не вижу. Только небо впереди. Воздух черен и недвижим. Там, где девочкой нагой я стоял в каком-то детстве, что там, дерево ли, конь или вовсе неизвестный? " Дурна осенняя погода: " Дурна осенняя погода: кругом тоска и непогода. Понур октябрь в октябре, и в скуке не отыщешь брода. Одно спасение — колода. Или, колоды не беря, сесть перечитывать себя. " Есть между нами молчание. Одно. " Есть между нами молчание. Одно. Молчание одно, другое, третье. Полно молчаний, каждое оно — есть матерьял для стихотворной сети. А слово — нить. Его в иглу проденьте и словонитью сделайте окно — молчание теперь обрамлено, оно — ячейка невода в сонете. Чем более ячейка, тем крупней размер души, запутавшейся в ней. Любой улов обильный будет мельче, чем у ловца, посмеющего сметь гигантскую связать такую сеть, в которой бы была одна ячейка! " Боже мой, как все красиво! " Боже мой, как все красиво! Всякий раз как никогда. Нет в прекрасном перерыва, отвернуться б, но куда? Оттого, что он речной, ветер трепетный прохладен. Никакого мира сзади — все, что есть — передо мной. " Не ты ли, спятивший на нежном, " Не ты ли, спятивший на нежном, с неутомимостью верблюжьей прошел все море побережьем, ночными мыслями навьюжен, и не к тебе ли без одежды спускался ангел безоружный и с утопической надеждой на упоительную дружбу? Так неужели моря ум был только ветер, только шум? Я видел: ангел твой не прячась в раздумье медленном летел в свою пустыню, в свой надел, твоим отступничеством мрачный. " Как хорошо в покинутых местах! " [Сентябрь 1970] Как хорошо в покинутых местах! Покинутых людьми, но не богами. И дождь идет, и мокнет красота лесных деревьев, поднятых холмами. И дождь идет, и мокнет красота лесных деревьев, поднятых холмами, — как хорошо в покинутых местах, покинутых людьми, но не богами. " Да, ночь пространна! " Да, ночь пространна! За изгибом веток изгиб дорог, изгиб моей судьбы, о тишина путей, ночей, ветвей, мне ведом тот путь путей, коснувшийся стопы. Ночь как туннель, и в мире какофоний ночных дорог, где оживает страх, стоят спокойно царственные кони в зеленом сгустке сумеречных трав. Ночь — воскресенье душ, и четкость очертаний я с каждым шагом вынужден терять, и смутность мира за чертою званья, как дикое пространство бытия. Там круговерть ветвей, стопа, коснись дороги, где круговерть судьбы роняет след. Не бойся звезд, идущие как боги, как в день творенья, выйдем на рассвет. " Еще, как Гулливер, пришит я " "За жар души, растраченный в пустыне…" Лермонтов Еще, как Гулливер, пришит я к тебе двужилием любви, и в этой стуже необжитой прости мне горести мои! Нет, не тебе случайный жребий моей судьбы, твоих: прощай! сырого неба одобренья и ложной тяжести в плечах. За тихий выкрик умиранья, за весь разор — благодарю, за холод набожных окраин, за страх и горечь к январю. Благодарю за то, что ведом тебе уют февральских вьюг, за все привязанности к бедам, за тихий свет благодарю! |
