Священнослужитель тепло улыбнулся.

— А вот лжи ты так и не научился. Оставь свои мысли при себе, я не буду тебя расспрашивать. Пойдем-ка со мной.

Жюль привел ученика к яме, которую тот выкопал много лет назад. Ямами был усеян весь склон, и Адриен был уверен, что если однажды он и станет рыцарем, то наверняка таким, который перелопатил больше всех грязи. Мотыга стала бы подходящим гербом для него.

— Сюда, мальчик мой. Прошлой ночью мне снилась эта яма. Тебе нужно покопать еще немного. Уже совсем чуть. Я уверен, что видел во сне именно эту яму. Здесь ты найдешь это.

За все годы Жюль так и не сказал будущему рыцарю, что тот должен отыскать. И множество раз приходил к ученику со своими сновидениями. Адриен ничего не ответил. Внизу, в яме, собралась вода. Края были размыты. Яма была наполовину засыпана камнями и грязью. Адриен будет копать. Он делал это на протяжении семи лет. Вопросы не дают ничего.

Он ведь рыцарь-крот.

Элодия поднялась с постели. Очень осторожно, чтобы не помешать жрецу-князю. Мертвый котенок выкатился из его раскрывшейся ладони. Свернувшись клубочком, лежал он на шелковой простыне. Мордочка была красно-коричневой от запекшейся крови. Два других котенка взобрались по одеялу и подушке, пытаясь помочь сестре. Принялись слизывать кровь с мордочки, пока шерстка снова не побелела.

Они негромко мяукали. То и дело осторожно тыкали в мертвую сестру лапками, не в состоянии понять, почему она не просыпается.

С тех пор как два года назад девушка прибыла в Искендрию, она сменила имя на Данаю. На Золотом рынке во время сенсационных торгов ее представили как эгильскую рабынюлюбовницу. Из-за светлой кожи и фантастических историй, которые рассказывали о ней, ее продали негоцианту, занимавшемуся шелками за по-настоящему большие деньги.

Работорговец в действительности был посредником Кабецана, и Элодия готова была поспорить, что вскоре после того, как король получил деньги, его слуга умер внезапной смертью.

Точно так же была она уверена в том, что уже распространилось множество слухов о связях торговца с эгильскими князьями-пиратами.

Кабецан был словно большой паук, сидящий в центре паутины. Он сплел вокруг нее сеть лжи. Никто не мог выяснить, кем была на самом деле Даная. Здесь, в городе, все знали ее только как рабыню-любовницу. Действительно все! Вот уже несколько недель Промахос брал ее с собой на всеобщие жертвенные ритуалы богу города Бальбару. Отвратительная церемония, во время которой связанного ребенка сжигали в огненной пасти идола Бальбара. Девушка все еще была рабыней, но наверняка самой могущественной в городе. Промахос был полностью в ее власти. Во власти ее искусства любви, при помощи которого она целый год одаривала его все новыми и новыми наслаждениями. Во власти той гнусности, с которой она не только удовлетворяла все его извращенные желания, но и охотно дополняла эротический спектакль собственными деталями и возводила партнера на новые, потаенные ступеньки экстаза. Промахос, самый могущественный из жрецовкнязей. Промахос, строитель флота, подаривший городу небывалое могущество. Этот Промахос был рабом своей страсти.

Все больше времени проводил он с ней. Сегодня ему захотелось взять в постель котят и медленно задушить одного из них, в то время как она доводила его страсть до наивысшей точки.

Вчера он заставил ее выпить охлажденного льдом вина в полуденную жару, прежде чем она побаловала его поцелуем змеи. Скоро она надоест ему, в этом Элодия была уверена.

Сколько еще можно разжигать его страсть? Две недели тому назад он настоял на том, чтобы ей сделали татуировку. В том месте, которое сможет увидеть только любовник, теперь горел желто-красный огонь. Может быть, вскоре он захочет и лицо ее украсить нанесенным под кожу рисунком? Или передаст ее заслуженным сановникам, одному из архитекторов нового флота, или, быть может, просто прикажет убить, подобно тому как ребенок разбивает надоевшую игрушку? Такая судьба постигала всех ее предшественниц. Но она не кончит свои дни вот так!

Промахос застонал во сне. Он был массивным человеком.

Поскольку он являлся священнослужителем, с его тела был удален каждый волосок, несмотря на то что на щеках поблескивала легкая синевато-черная щетина. Его веки были накрашены темно-синим. На края глаз при помощи смолы были наклеены маленькие жемчужины. Элодии они всегда напоминали застывшие слезы, ибо сердце священнослужителя было настолько холодно, что его слезы наверняка замерзли бы, если бы нашлось что-то, что могло бы заставить его плакать.

Она так и не смогла узнать, сколько ему лет. Об этом не говорили во дворце. Нет, он наверняка был уже не молод. По ее оценке ему было лет сорок пять — пятьдесят. Даже ближе к пятидесяти! У него было немалое брюшко, но тело еще крепкое. Он был удивительно сильным. Когда он задушил котенка левой рукой, Элодия услышала, как хрустнули тонкие ребра маленького животного. Она знала, что для выполнения приказа попытка у нее только одна. Он был сильнее ее физически.

Малейшее колебание — и она погибнет.

Торговец шелком, который купил ее два года назад на Золотом рынке, был приветливым молодым человеком. Он навсегда останется в ее сердце. Состояние досталось ему в наследство от родителей. Дело его процветало, пока он не купил рабыню Данаю. Она уговорила его брать ее с собой на общественные мероприятия и хвастаться ее искусством любви и чудесными проведенными вместе ночами. Каждый раз, когда она любила его, наутро у нее на подушке или в крохотной, вышитой жемчугом туфле лежал подарок. Юноша следил за тем, чтобы в ее покоях всегда стояли свежие цветы, несмотря на то что они были в Искендрии непростительно дороги. Он ходил вместе с ней покупать ткани, которыми она украшала стены своей спальни.

Он любил подшучивать вместе с ней над ее эгильским акцентом. Они вместе ездили в занавешенном паланкине по рынкам, и иногда своими ласками она вызывала у него звуки, не предназначенные для детских ушей. Он боготворил ее. Не мог провести без нее ни дня. Он ведь и понятия не имел, кого взял в дом! Думал, что она — дочь рыбака с Цеолы, украденная пиратами и проданная ими в рабство.

На самом же деле в рефутиуме Моне Габино ее четыре года учили всем премудростям любви. В укрытое высоко в горах место не забредали случайные путники. А если все же приходил посетитель, то его не пускали дальше ворот, где сообщали, что он попал в обитель набожных сестер, которые поклялись, что никогда в жизни больше не посмотрят на мужчину. Эта ложь была настолько дерзкой, что Элодия не могла сдержать улыбку, когда слышала ее. Все эти годы ее учили доставлять наслаждение как мужчинам, так и женщинам всеми возможными способами. Она училась беседе. И когда для нее нашлось задание, на пятый год, ее стали готовить к путешествию в Искендрию.

Она выучила эгильский и немного валентийский, язык Искендрии. Ее учителя большое внимание уделяли эгильскому акценту. Любой, кто слышал его однажды, сразу соотносил ее протяжный говор с островом Цеола. Элодия узнала достаточно о рыболовстве в островном городе, о плетении сетей и приготовлении морепродуктов, чтобы суметь достоверно сыграть дочь рыбака. В то же время ей постоянно напоминали, что следует скрывать свои познания в стихосложении и искусной беседе, которым ее обучили в первые годы в рефугиуме.

Торговец шелками ни разу не усомнился в том, что она — безобидная рыбачка. Иногда он дружески посмеивался над пробелами в ее образовании. Но он ни разу не обидел ее. Он действительно любил ее, с горечью думала Элодия, и она предала его любовь. С самого начала ее целью было привлечь к себе внимание Высокого Священнослужителя Промахоса.

Он был руководящей силой, организующей строительство флота в Искендрии. Он заключил мир с пиратами — князьями Эгильских островов. Впервые она предстала перед Промахосом на большом празднестве в честь морской богини Бессы.

Он пожирал ее взглядом. Было очевидно, что он о ней уже слышал. Она притворилась испуганной и застенчивой. И это раззадорило его еще сильнее.