Тученырь улетел. Мелвин чувствовал, что друг не сердится на него. Птица просто удивлялась таким безрассудно расточаемым чувствам. И бесполезной борьбе.

Полуэльф вновь принялся растирать руки и ноги Кадлин.

Но, похоже, ничего не помогало. Кровь ее текла все медленнее.

Ничто уже не могло пробудить ее из глубокого обморока. Она медленно соскользнет из жизни в смерть. Без боли.

Если бы он только мог защитить ее при помощи заклинания! Он не чувствовал холода. В равной степени магия хранила его и от жары. Но он не мог защитить ее. Он был неопытным волшебником. Всего лишь охотником и воином.

Возможно, он может передать ей тепло своего тела. Это последнее, что ему еще остается. Он поспешно сбросил одежду.

Сел на скалистый пол, от которого костер прогнал самый страшный холод. Затем притянул сестру к себе, посадил на колени. Она должна быть полностью окружена его теплом.

Прислонил ее спиной к своей груди, сложил руки у нее на животе.

Мелвин принялся негромко напевать. Мелодию, созданную им во время долгих ночей, когда Сильвина оставляла его одного на Голове Альва. Таким образом он тогда боролся со своими страхами. Теперь это заклинание детских дней утратило силу.

Его руки гладили живот Кадлин. Мелодия оборвалась. Он принялся молиться, хоть и не верил в богов. Но здесь другой мир. Он готов был сделать все, чтобы спасти ее. Все!

Адриен недоверчиво глядел на священнослужителя.

— Ты убил мужчин, которые висят на дереве? — Он ждал, что Жюль улыбнется. Или подмигнет. Ждал какого-нибудь знака, который сказал бы ему, что все это шутка. Но ничего такого… — Священнослужители так не поступают. — Едва эти слова сорвались с его губ, как он проклял себя. Как отнесется к этому Жюль? Обидится?

На лице учителя не дрогнул ни один мускул. Сияющие голубые глаза выдержали взгляд Адриена. А потом Жюль просто кивнул.

— Да, именно так. Священнослужители не должны проливать кровь. И тем не менее Церкви Тьюреда нужны воины.

Они нужны ей для защиты. Твой отец был первым рыцарем Господа. Ты его наследник. Если ты будешь носить его наследство в себе, будешь дисциплинирован и самоотвержен, ты станешь великим рыцарем, Мишель Сарти.

Это имя было чужим для Адриена. Казалось, неправильно позволять так обращаться к себе. Точно такой же неправильной казалась ему мысль о том, что он станет рыцарем. Он — уличный мальчишка и вор. Сын шлюхи. С таким происхождением не становятся рыцарями!

— Как ты смог в одиночку победить стольких воинов?

Нужно оставить свои мысли при себе. Жить с Жюлем хорошо. Есть еда, есть, где спать. Адриен не привык быть уверенным в завтрашнем дне. Он не станет отказываться от шанса.

— Я не побеждал их всех сразу. Потребовалось три дня, чтобы убить их.

— Три дня… — У него отвисла челюсть, как у идиота. — Три дня! Как…

— Пусть моя ряса не вводит тебя в заблуждение! Что может сказать кусок ткани? Что я — миролюбивый человек? — Жюль широко усмехнулся. — Нет, отнюдь. Владеть искусством обмана столь же важно в бою, как и иметь сильную и тренированную правую руку. Если ты кажешься меньше, чем есть на самом деле, это преимущество. Самый страшный враг — это враг, которого ты никогда толком не видишь. — Он постучал указательным пальцем по лбу. — Здесь, внутри, живут наши демоны. Не в деревьях, Адриен. Первых бычьеголовых Кабецана я убил легко. Они видели во мне беззащитного священнослужителя и подошли, ничего не подозревая. Они умерли, прежде чем успели понять, как сильно ошиблись. Я повесил их тела на большом дереве. Вместе с цепями, которые они привезли для подъемных механизмов.

Когда семеро из них погибли, в сердца выживших закрался страх. Уже тогда они потеряли уверенность в себе. Когда умерло более тридцати, страх так крепко держал их, что одного крика зимородка было достаточно, чтобы заставить их вздрогнуть. Каждый, кто видел меня, умирал. А выжившие не знали, как выглядит опасность, которая подстерегает их. Они боялись дерева, на которое я вешал мертвых. Боялись тумана, поднимавшегося по утрам от реки. На вечер третьего дня их страх перед невидимым врагом стал больше, чем страх перед тираном Кабецаном. Они бросили лагерь, погрузились на корабли вместе с рабочими и никогда больше не возвращались.

Адриен усомнился в том, что один-единственный человек за такое короткое время мог перебить столько противников.

Может быть, Жюль хочет произвести на него впечатление?

Или напугать? Для этого история не нужна…

— Что я сделал неправильно, сражаясь с людьми Кабецана?

Вопрос застал мальчика врасплох. Может быть, Жюль хочет проверить его? Он отчаянно искал ответ, который принес бы как можно меньше вреда.

— Мне кажется, что Церковь Тьюреда не получила никакой выгоды от этих сражений, — наконец осторожно произнес Адриен.

Священнослужитель кивнул.

— Правда. Запомни, я ценю честность. Даже если мы когданибудь разойдемся во мнениях. Я не хочу воспитать из тебя лицемера. Действуй как рыцарь. Начни уже сейчас. Скажи мне, что ты думаешь!

— То, что ты сделал, — не по-рыцарски. Твоя история — история коварного убийцы. У… — Звонкая пощечина была наградой за его честность.

— Это за то, что ты назвал меня коварным убийцей. Запомни, я твой учитель. Я не позволю тебе оскорблять меня! Довольно было сказать, что я поступил не по-рыцарски. В этих словах уже был намек на то, что ты сказал потом. Открытые оскорбления — это неумно! Но да, это было не по-рыцарски.

Ты прав. Вот почему ты здесь. Когда твое обучение будет закончено, ты будешь сражаться на мечах так, что с тобой не сможет тягаться ни один человек в Фаргоне. Но ты не будешь скрываться в тумане. Ты выступишь как рыцарь против богохульников и вызовешь на поединок их предводителя.

— Мне это кажется не очень умным. Что, если они не рассуждают как рыцари? Что, если они выстрелят в меня из арбалета? Зачем тогда нужны все годы обучения?

Жюль громко расхохотался.

— В этом-то и проблема с героями и рыцарями. Обычно они не успевают состариться. Но не беспокойся, мой мальчик, я тебя подготовлю. Фаргон — это королевство, где рыцарство стоит немного. Ты изменишь это. Настанет день, и твое имя будет у всех на устах. Люди, у которых мрак в душе, будут бояться тебя. А девушки будут краснеть, когда речь зайдет о тебе.

Он представил себе, как о нем услышит цветочница, не догадываясь, кем он был когда-то.

— И ты думаешь, у меня получится?

— С тем, что дал тебе твой отец, весь мир будет у твоих ног.

Все, что тебе нужно, — мужество и выдержка. А над этим мы будем работать. Я буду будить тебя каждое утро еще до восхода солнца. Ты начнешь свой день с того, что будешь бегать до тех пор, пока тебя не откажутся нести ноги. Потом будешь копать, чтобы укрепить руки. И только потом мы приступим к боевым тренировкам. После работы с лопатой и киркой меч покажется тебе очень легким. На какое-то время. — Жюль широко улыбнулся. — А когда ты уже не сможешь пошевелиться от изнеможения, я буду оттачивать твой ум. Ты должен научиться читать и писать. Ты должен уметь считать и хорошо знать учение Церкви Тьюреда. Ты будешь больше, чем просто воином. Ты станешь рыцарем, подобных которому не знал этот мир. Рыцарем ордена. Слугой Тьюреда и людей. Ученым, священнослужителем и воином.

Он сидел на камне, еще теплом от стоявшей днем жары, и смотрел в пропасть под ногами. Тени ночи превратили глубину всего лишь в воспоминание. Света звезд не хватало на то, чтобы увидеть даже половину пропасти.

Фальрах толкнул ногой маленький камень, со стуком покатившийся вниз, и задумался о пропасти в сорок столетий, зиявшей между ним и Эмерелль. И об Олловейне. В бурной страстной игре она прошептала его имя. Стоит ли обижаться на нее? Ведь, в конце концов, она смотрела в лицо Олловейна, когда они любили друг друга. В тот миг угас весь его пыл. Он попытался сделать вид, что все в порядке. Ничего не сказал.