—

Что случилось? — спросил Марк.

Джованни мешкал, Бригитта стояла потупившись. Ни сестра, ни брат не решались сообщйть страшную весть.

—

За свою долгую жизнь я привык ко всяким ударам судьбы, а Марк слишком юн и поэтому силен духом, чтобы прийти в отчаяние от какой бы то ни было печальной новости. Говорите, дети мои, — проговорил старик.

—

Марк не медля должен бежать отсюда, — решилась сказать Бригитта.

На лице молодого человека выразилось удивление.

—

Я?! Зачем?

—

Сегодня ночью придут тебя схватить по приказу святой инквизиции, — промолвил Джованни.

—

Джузеппе Каттини обвинил тебя в ереси и в колдовстве, — добавила его сестра.

Марк слегка побледнел.

—

Вот какую месть придумал кабатчик! — сказал он.

Карлос, все время молчавший и сохранявший величавое

спокойствие, поднял опущенную голову.

—

Звезды правду сказали, сын мой: не уйдешь по доброй воле, вынужден будешь удалиться по необходимости. Ты должен бежать.

—

Да, да, ты должен бежать не медля, — в один голос воскликнули брат и сестра.

—

Я тебя могу сейчас же отвезти к Беппо. У него ты пока укроешься, а после тайком выберешься из Венеции, — добавил Джованни.

Марк отрицательно покачал головой.

—

Нет, я этого сделать не могу.

—

Как! Ты хочешь остаться! — с удивлением вскричал Джованни.

—

На верную гибель! — воскликнула Бригитта.

—

Мне надо остаться.

—

Но почему же? Что мешает тебе спастись? — промолвили брат и сестра.

—

Долг, — коротко ответил Марк.

—

Дитя мое! Ты должен бежать. Не испытывай напрасно судьбы: остаться — значит погибнуть, — тихо проговорил Карлос.

—

Нет, отец, я останусь, — ответил молодой человек, потом обратился к Джованни: — Поручишься ли ты, что если «они» меня не найдут, они не выместят своей неудачи на моем учителе?

Джованни не нашелся, что ответить, и только пожал плечами.

—

Я уже прожил свою жизнь, Марк, а тебе еще предстоит долгая жизнь. Если б и случилось, как ты говоришь, то что за беда?! — сказал старец.

—

Кет, отец, учитель, я бы не вынес этого! Купить свою жизнь ценою твоей… Нет!

—

Марко! Марко, подумай! Ведь тебя ждут лютые пытки, сожжение на костре! — вскричала с волнением Бригитта.

—

Разве будет лучше, если всему этому подвергнется мой учитель? — спокойно заметил ей Марк.

—

Ах, Боже мой! Наставь меня, как убедить его! — вскричала, заламывая руки, Бригитта.

Джованни понял, что всякие уговоры бесполезны.

—

Мы сделали что могли, Гитта, — сказал он сестре. — Надо спешить домой — мать может вернуться раньше нас.

—

Сейчас, сейчас, — ответила девушка, не трогаясь с места.

—

Марк, дорогой мой! Сознаешь ли ты; на что решаешься? — заговорил Карлос. — Знаешь ли ты, что такое жизнь? Ведь это — величайшее благо! Правда, в жизни бывает много невзгод, бывают долгие дни страданий, но все это искупается мгновеньями счастья, только мгновеньями, не более, но их достаточно, чтобы примириться со всем злом житейским. Не верь тому, что жизнь — это сплошное страдание; такой жизни нет и не может быть. Возьми голодного нищего, который и родился и вырос в нищете; его ли жизнь не тяжела, а между тем и у него бывают мгновенья счастья… Пожалуй, счастья такого, которое для иного вовсе и не пока? залось бы счастьем, но для него-то оно является искуплением всех тягот земных. Каждый по-своему понимает счастье.

Не верь и тому, будто бывает сплошь счастливая жизнь. Нет, и такой не бывает и быть не может. Жизнь, друг мой, сцепление бед и благ, зла и добра, тьмы и света. Тьма борется со светом и эта борьба длится бесконечно — это и есть бытие. Быть — значит бороться, все равйо с кем или с чем — быть может, с преградами к счастью, быть может, с окружающими людьми, быть может, с самим собой. Когда ты борешься, ты сознаешь, что живешь, и вот это-то сознание своего бытия и есть величайшее благо, есть жизнь.

А ты хочешь отказаться от этого блага, хочешь предпочесть ему небытие. Смерть — небытие для нас, существ из плоти и костей, потому что она прекращает борьбу. За нею полная свобода духа; за нею нет борьбы, совершенное спокойствие; быть может, это — только новая форма бытия, но, во всяком случае, такая, какую мы, живущие борьбой, постичь не можем, и нас страшит это спокойствие, нас тянет к борьбе. Ты знаешь, я много прожил и каждый день готов встретить смерть, но я не скажу, чтобы я не хотел жить. Нет! Я хочу жить, пока возможно и пока я нахожу борьбу по своим силам — вон хотя бы с лживостью тех фолиантов, которые лежат передо мною. Я, повторяю, хочу жить, как же не хочешь жить ты, существо, полное сил?

Старец остановился и вперил пытливый взгляд в Марка.

—

Я не сказал, что я не хочу жить, учитель. Конечно, я хочу жить! — ответил молодой человек.

—

Как же ты стремишься к смерти? Спасай же жизнь, спасай же величайшее благо, дарованное нам Господом! Беги отсюда, где веет смертью, беги скорее туда, где нет этого страшного веяния, где ты будешь бороться, страдать и радоваться… Беги, беги!

Марк выпрямился во весь свой высокий рост.

—

Я остаюсь! — решительно проговорил он.

Бригитта печально склонила свою прелестную головку.

Карлос встал — он был очень мал ростом и казался рядом с Марком почти карликом — и положил руку на его плечо.

—

Счастлив ты, сын мой, что Бог вложил в тебя такую благородную душу! — тихо проговорил он, положив руку на плечо Марка, и его глаза увлажнились.

Джованни крепко пожал руку Марко.

—

Прощай, дружище! Авось Бог пронесет грозу… Я, знаешь, понимаю теперь!.. Правда, нельзя тебе бежать, сказал он.

Попрощалась и Бригитта. Она плакала и не скрывала слез.

—

Прощай, Марко, — сказала она и добавила слышным только ему одному шепотом: — Знаешь, если тебя будут сжигать… я… тоже брошусь в костер.

Потом она быстро повернулась к брату и промолвила: — Пойдем скорей! Мать, верно, вернулась уже и ждет нас у соседей; я ведь и ключ от двери увезла с собой… Пойдем, пойдем!

И она первая вышла из комнаты.

—

Марк! Я слышу топот многих ног у наших дверей, — говорит Карлос, и легкая дрожь слышна в его голосе.

Марк уже сам давно слышал шум и сидел насторожившись.

В дверь постучали так, что она едва не сорвалась с петель.

—

Пришли за мной! — прошептал Марк и твердой поступью пошел отворять дверь.

Несколько сбирров в стальных шлемах, с алебардами вошли в комнату, стуча тяжелыми сапогами; за ними, как мрачные тени, выступили темные фигуры монахов, с лицами, закрытыми капюшонами, и последним вошел Джузеппе Каттини. Его обыкновенно красное лицо было теперь бледно, и он дрожал так, что зубы щелкали. Войдя в комнату, он поспешил спрятаться за спиною монахов.

—

Кого брать? — спросил один из сбирров.

Каттини выставился из-за монахов и указал на Марка.

Сбирры взглянули на монахов. Стоявший впереди других

монах приказал:

—

Возьмите еретика!

Два сбирра подошли к Марку и наложили руки ему на плечи.

—

Цепи! — снова приказал монах.

Послышался лязг железа.

Теперь Каттини набрался смелости, он выступил вперед и остановился перед Марком, однако на довольно почтительном расстоянии

—

Да! Возьмите этого проклятого еретика, этого безбожника! — закричал он. — Посадите его в темницу, закуйте его в цепи, чтобы он не сбивал с пути истинно правоверных католиков, чтобы он не опутывал колдовскими чарами чистые души наших красавиц. Не смотрите, что он прекрасен лицом и имеет вид честного человека — его красота от дьявола, и сам он не более как сосуд бесовский.