Ядвига чувствовала, что голодание и тревога не пошли ей на пользу, а потому спешила – боялась, что еще немного, еще хоть два-три дня такого существования – и случится что-то плохое. Такое, что хотелось заранее пожалеть, что ты не волк и не умеешь выть на луну, такое, что лучше самой наесться серебра, чем пытаться справиться с накатывающим беспокойством и ледянящим каждую клеточку тела беспросветным отчаяньем.

Сейчас, как это ни странно, Ядвиге не хватало ее создателя. Ведь двадцать с лишним лет без него прекрасно обходилась, вспоминала только тогда, когда хотела особенно качественно «достать» пирующую в подвале Башни единороговую братию. А вот сейчас Ядвига страдала, что некому выплакаться в полу мантии, некому проскулить о том темном предчувствии, которое постоянно сжимало рысье сердце…

Ядвига бежала на юг, разыскивая город Филонь и Серую крепость, в надежде, что ей удастся отыскать дона Текило – и спасти его. Спасти? переспросила та часть Ядвиги, которая обычно засыпала глубоким сном в ночи новолуния и пробуждалась только к возвращению полной Луны. Спасти? От чего же?

Другая, бОльшая часть Ядвиги, не знала. Но чувствовала, что несчастный дон в большой беде.

А потому крупная рысь-оборотень бежала на юг.

Расходуя все заложенные Вигом ресурсы, не обращая внимания, что ей требуется все больше времени на отдых и все больше энергии на поддержание сил, Ядвига спешила – и отчаянно боялась не успеть.

… Если когда-нибудь это послание попадет тебе в руки, знай, моя дорогая, - я умер с твоим именем на устах. Моей последней мыслью была мысль о тебе, о тех днях…Дон Текило задумался. Зачеркнул «днях». …годах… Мда… вспомнить бы, сколько конкретно времени он был женат на каждой из своих жён. Иберрец почесал лысинку, прикидывая, как да что. О, идея!

О тех мимолетных мгновениях счастья, которые мне подарила ты и…Так, очередная сложность. Дети-то у дона были, сей факт сомнению не подлежит. Только вот сколько? И – давайте будем смотреть правде в глаза – не всегда его, Текило, собственные. Но фраза о радостях, которые подарила ему жена номер такая-то без упоминания потомков и счастья отцовства выглядело куце. Надо как-то расширить… Ага. Еще одна идея.

О, как бы я хотел прожить вечность с тобой и нашими внуками, собирающими урожай апельсинов в саду! Как бы я хотел встретить старость под журчание фонтана с мраморной нимфой! Увы, немилосердная Судьба разлучила нас много лет назад – а теперь закон Брабансского королевства разлучает нас окончательно. Прости, любимая! Знай, я помнил тебя до последней минуты!

Вечно твой, с наинижайшими уверениями в почтении – дон Текило Альтиста.

Завершив послание, дон Текило посыпал пергамент песочком, чтобы впитались чернила. Подул, начал складывать…

- Вы забыли написать имя, - с натянутой вежливостью напомнил мэтр Адам.

- Забей, - отмахнулся дон Текило. – Значит, сделаешь копий штук сорок, и, если можно, побрызгай на письма водичкой – вроде как я плакал. Женщину, конечно, этим не обманешь – но после публичной казни даже попытка быть романтичным защитывается. Так… С жёнами я попрощался. Теперь…

- Исповедь, - сурово напомнил мэтр Адам.

Дон Текило скривился.

Стремительная, не сказать – молниеносная подготовка торжественной казни особо опасного преступника, которым счел дона Текило королевский суд Брабанса в лице судьи Бруно де Флера, доконала Буше и мэтра Адама до последнего градуса. Причем не известно, кого больше.

Переутомившийся от безуспешных попыток побега господин комендант  попытался участвовать в строительстве виселицы – в качестве несущей балки, за что поплатился строгим выговором от мэтра Вига, растяжением коленного сухожилия и сотрясением головы. Мэтр Адам, сам еще не до конца  восстановивший силы после падения со стены, пытался Буше исцелить от сотрясения мозга. Увы.  С отстраненным удивлением маг-телепат был вынужден констатировать отсутствие врачуемого органа, и сделал еще одну попытку вразумить мэтра Вига и мэтра Панча приостановить свои опыты по вмешательству в биологическую природу господина коменданта. Мэтр Виг издал порцию «угу-угу» и вернулся к своим экспериментам, плавящим мраморный стол и искрящимся радужными искрами,  а мэтр Панч пообещал, что больше не будет. Клятвенно.

После чего взял удочку и засел на краю пруда, тренируя рыб бегать кросс вокруг замка  на плавниках. Солдатам и тюремщикам зрелище пока что нравилось.

Убедившись в полном наплевательстве коллеги, мэтр Адам взялся пронаблюдать за подготовкой казни опасного преступника, лично.

Возведение виселицы заняло тридцать часов. Первоначально гномы ворчали, что, дескать, строительные материалы дороги, износ топоров и амортизация фартуков не учтены в общей смете, потом совершенно таинственным образом узнали  о некоторых преступлениях против гномьей собственности, совершенных приговоренным, и достроили орудие казни в два счета. Даже, кажется, не включив в суммарный итог плату за сверхурочные работы. Дон Текило, когда ему сообщили, что ждать смерти осталось недолго, приуныл, потом, вызвав тайное уважение мэтра Адама, философски почесал лысинку и пожал плечами. Чему быть, - ответил иберрец, - тому не миновать.

Стоило мэтру Адаму на часок-другой расслабиться, уверившись, что подготовка к печальному, но столь необходимому для поддержания в стране закона и порядка  мероприятию, идет полным ходом,  проблемы посыпались, как из рога изобилия. Во-первых, госпожа Борджи с улыбкой заботливой бабушки накормила шестерых работяг-гномов, и срочно потребовалось вызывать из Филони бригаду аптекарей-реаниматологов. Со своими лопатами, пожалуйста, на всякий случай, чтоб потом еще  за могильщиками не посылать…

Во-вторых, пока мэтр Адам на добровольных началах бдел за самочувствием строителей, пропал Буше.

Коменданта быстро сыскали. К совершеннейшему ужасу сотрудника Министерства Чудес – в объятиях баронессы де Флер.

После чего случилось событие, на которое следовало продавать билеты – обычно добродушная и незаметная госпожа комендантша, потрясая скалкой и предводительствуя выводку малолетних Буше, отправилась разбираться с женой королевского судьи. После очень содержательного обмена мнениями относительно внешности, супругов и нравов друг друга, дамы разошлись, причем баронесса уносила с поля брани свою прическу в переднике противницы.

Спустя четыре минуты после окончания баталии барон Бруно изъявил желание покинуть гостеприимные башни Серой крепости. Мэтр Панч любезно согласился помочь с телепортом.

Мэтр Адам не отличался способностями к предвидению, но, познакомившись поближе с хроническим безобразием, скрывавшимся в стенах Серой крепости, уныло подумал, что процесс подготовки казни идет слишком уж гладко. И точно, - дальнейшие события показали, что отравление гномов и скандал с баронессой Жужу, были, так сказать, конфетками.

Третьим событием, существенно подорвавшим веру мэтра Адама в справедливость мироздания, был вопрос веры приговоренного к казни.

Теоретически предполагалось, что казнить без покаяния в содеянном и без последнего утешения, которое давал священник соответствующего религиозного учения собрату по вере, - означает губить душу. Просвященный монарх Брабанса сие действо не поощрял – по крайней мере, официально так считалось.

Поэтому заключенному иберрцу предложили по-быстрому вспомнить, в каких богов он верует, исповедаться… что там еще полагается делать перед прощанием с белым светом? Короче, выполнить все, что нужно и быть готовым к встрече с владыками мира мертвых.

Дон Текило с удивлением почесал лысинку, подумал, и вежливо попросил разрешения написать пару-тройку строк своим старым приятелям – дескать, последний раз посещал Орден/церковь/храм/капище/святилище давно, уж не помню, как называется, вот мои други напомнят…

Через два часа после того, как Виг, ухмыляясь в бороду, разослал воронов с посланиями, под стенами Серой крепости начал собираться стихийный митинг представителей трех десятков различных религий. Кто-то потрясал кулаками, требуя личного свидания с приговоренным – надо было срочно «провентилировать» вопрос о таинственном исчезновении из обители золотой статуи бога; кто-то спешил лобызать длань карающую, наконец-то ужучившую  небогобоязненного иберрца – и попадал исключительно к госпоже Борджи на кухню или, что самое удивительное, – к девице Жанне де Рюм…