Габриэль произвела хорошее впечатление — вежливая и умненькая, может быть, холодноватая, но в общем приятная в общении. И, как мне показалось, честная. Не в пример психопатке маме.
В магазине я купил литр виски, набрел наконец на кафе и заказал самый изысканный вид пиццы.
Когда я возвращался, пес вновь пристроился ко мне на середине квартала и проводил до дома Габриэль. Я угостил его пиццей и стал подниматься по лестнице. Мелькнуло воспоминание: я поднимаюсь по лестнице в обшарпанную квартиру Шанталь в Ки-Уэсте. Я нес с собой две бутылки вина, а затем варил ей луковый суп. Я испытал краткий приступ ностальгии по тому месту и времени, по тому вечеру.
Мы ели пиццу. Я плеснул виски на кубики льда в моем бокале, и мы пересели на диванчик. Дождь не утихал. Все окна казались запотевшими.
— Я подумала, что вы, возможно, захотите увидеть это.
Она протянула мне канадский паспорт: Габриэль Сюзан Шардон родилась в Монреале третьего марта 1973 года. Половина страниц была заполнена визами и разрешениями на въезд и выезд. За последние четыре года она побывала в Швейцарии, Англии, Франции, Италии, Канаде, Соединенных Штатах и Мексике.
— Ты объездила весь мир, — сказал я.
— Я жила в пансионате в Швейцарии, а затем в Англии. Мои родственники по матери живут в Квебеке. Иногда я навещаю их. Моя мать живет… жила здесь и в Мексике. Я навещала ее. А однажды, два года назад, я с ней поездила по Европе.
— Это не допрос, Габриэль.
— Почему же, это допрос, — отозвалась она. — Но я не имею ничего против.
— Вопросы должны быть взаимными. Ты можешь спросить у меня все, что тебя интересует.
— Вы не будете возражать, если я налью себе вашего виски?
Габриэль должным образом не знала свою мать. Она виделась с ней редко, а большую часть времени находилась на попечении тети, сестры Шанталь, живущей в Квебеке. Позже жила в пансионатах Швейцарии или Англии. Мать иногда навещала ее, иногда Габриэль навещала мать в Соединенных Штатах или Мексике. Она редко видела мать чаще двух или трех недель кряду.
— Вы ладите с ней?
— Думаю, что да. Во всяком случае, в течение трех недель. Мы ладим, но не понимаем друг друга. Мы очень разные.
— Ты знала, что твоя мать занимается наркобизнесом?
— Когда я приехала в первый раз в Мексику — мне тогда было пятнадцать лет, — я поняла это. А раньше — нет, не понимала. Вокруг всегда было много денег — огромные деньги и множество вещей. Мать говорила, что она выгодно вложила деньги от продажи изумрудов. Похоже, я была слишком наивная, поэтому и не сообразила раньше.
— У тебя есть свои деньги?
— Мать всегда мне давала столько, сколько мне было нужно, и даже сверх того. Я всегда находила ее удивительно грустной. Я не такая.
— Стало быть, у тебя нет собственных денег?
— Мне много не требуется. Я могу работать. У меня есть вещи, которые я могу продать.
— Твоя мать сейчас в тюрьме, и ее могут не выпустить под залог. Все ее деньги и имущество арестовано. Скорее всего она отправится на долгий срок в тюрьму. Какие у тебя планы?
— Сейчас — никаких.
— А какие планы были раньше, до того как это случилось?
— Я собиралась поступить в университет в Париже.
— И что ты хотела изучать?
— Философию.
— Неужели? А потом преподавать?
— Я хочу писать. Рассказы, романы, поэмы.
— На французском?
— Мой французский недостаточно хорош. Нет, на английском.
— Боже мой, канадская девушка, которая хочет изучать философию во французском университете и писать книги на английском. Я смогу понять твои книги?
Она засмеялась.
— Во всяком случае, получше, чем если бы я изучала философию в Германии.
— Я отправлю тебя в университет в Париже, Габриэль.
— Но может оказаться, что вы не мой отец.
— Я верю в то, что я твой отец. И потом…
— Будьте осторожны, — сказала она. — Я могу принять предложение. Я ведь мало смыслю в деньгах и — мне об этом все говорят — не очень ценю их: ни материнские, ни ваши, ни чьи-либо еще…
— Хорошо. Мы пойдем в банк завтра и возьмем деньги, чтобы ты могла отправиться в Европу на учебу.
— Хорошо.
— Я написал роман пару лет назад, — сказал я.
— Правда?
— Он был не очень удачным.
— Может быть, следующий будет лучше.
— Возможно.
Она проводила меня до двери.
— Я заеду к тебе в одиннадцать. Мы съездим в банк, а затем отправимся куда-нибудь на ленч.
— Прекрасно.
Дождь все продолжал идти. Пес ожидал меня внизу лестницы и провожал несколько кварталов до места парковки взятого в аренду автомобиля. Поблизости оказался ресторанчик. Я купил два чизбургера и отдал бездомному псу.
Оформив операцию в банке, мы отправились на ленч в ресторан «Дары моря», затем бродили по пляжу. Я нес ее туфли.
— Я хочу знать, — сказала она.
— Что именно?
— Действительно ли ты мой отец.
— Да, мне тоже хотелось бы это знать наверняка.
— Я читала об анализах ДНК.
— Я тоже.
— Так почему нам не найти клинику, где можно сдать образцы крови? Они пошлют их в лабораторию на анализ ДНК. Ведь тут не может быть лжи, правда?
— Правда.
— Так что же?
Мне не хотелось иметь столь определенное доказательство, как анализ ДНК. Если она не моя дочь, я не хотел этого знать. Я был счастлив иметь дочь. Я не хотел потерять ее из-за каких-то слишком мудреных анализов, которые нельзя обжаловать.
— Пошли, — сказал я.
Глава сорок седьмая
Тремя неделями позже я встретил Габриэль в аэропорту Майами. Она направлялась в Европу и сделала здесь остановку на несколько дней. Мы приехали ко мне домой. Ей понравились окрестности, напоенный тропическими ароматами воздух, дом, Блай, мой парусник «Ленивые кости». Мы плавали на нем, ныряли с аквалангами у рифов, играли в теннис, по утрам допоздна спали, вечерами вели беседы.
Из калифорнийской лаборатории пришел ответ. Анализ ДНК подтвердил, что мы отец и дочь. Я купил пару бутылок шампанского и приготовил праздничное блюдо из омаров. Нельзя сказать, чтобы это был праздник в полном смысле слова: мы были оба задумчивы и сдержанны.
Что кроется за этим событием? Каков его смысл? Каковы последствия?
На следующее утро я отвез Габриэль в аэропорт. «Пиши», — сказал я. «Да, ты тоже». — «И звони в любое время». — «Хорошо». — «Если что-то понадобится…» — «Все будет хорошо». — «Ну, тогда…» Мы неуклюже поцеловались, и она пошла к самолету компании «Эр Франс».
Она писала мне раз в неделю. А еще я получил письмо от ее матери.
Дэн Старк, мерзкий выродок, Габриэль не твоя дочь, она даже не моя дочь, она дочь моей младшей сестры, Мишель, которая была монашенкой и умерла, когда Габи было два года, и я удочерила ее, заботилась о ней, дала ей образование, любила ее, а теперь ты, сукин сын и выродок, хочешь с помощью фальшивого отцовства подобраться к ее деньгам, к моим деньгам, или хочешь поломать мне жизнь, погубив ее, ты, мерзкая скотина и убийца. Я ни за что не родила бы твоего ребенка, а если бы все же родила, то утопила бы его.
Уйди прочь из моей жизни! Уйди прочь из жизни Габи!
Дорогая Мари (или какое там имя ты носишь сегодня).
Конечно, я осведомлен о том, что ты не являешься матерью Габриэль. Много лет назад я имел связь с твоей сестрой Мишель, монашенкой, и Габи — плод нашей любви в стенах монастыря. Я помню, как другие монашенки самозабвенно молились в часовне на другом конце двора, а твоя сестра, монашенка Мишель, в этот момент прохрипела «Да!» и отдалась мне, и Габриэль была зачата во время этого — не скажу грешного, а вполне земного акта.
Твой старинный друг Дэн Старк.
Я пригласил к себе адвоката и написал новое завещание, в котором назвал Габриэль моей единственной наследницей. Я посетил страховое агентство и подписал документы, согласно которым она становилась лицом, получающим доходы с доверительной собственности.