Представитель «Скорпиона» — городской полицейский, находящийся не при исполнении служебных обязанностей, — появился в сумерки, чтобы найти отпечатки пальцев Кристин-Элен. Он сказал, что может проявить некоторые наиболее четкие отпечатки. Он снял отпечатки моих пальцев тоже, а затем сел на диван и стал смотреть мыльные оперы.

— Не знаю, — сказал он через некоторое время. — Может, демократия и не такая уж хорошая идея.

После его ухода я позвонил родителям и попросил денег. Финансовое положение у них было прочное, они вышли на пенсию, жили в Тусоне и постоянно жаловались на то, что я никак не осяду где-нибудь и не произведу на свет внучат. Я сказал, что мне нужны деньги, чтобы внести взнос за дом. «Это связно с девушкой?» — деликатно поинтересовалась мать. Я туманно ответил, что в некотором плане это так. Они согласились перевести десять тысяч долларов на мой банковский счет.

В этот вечер я заскочил в газету и поболтал с Чарли, Дженни и Лансом. Не моргнув глазом они наврали мне про то, что скучали по мне. Я отплатил им той же монетой. Там я увидел и Ветерана — его взяли вместо меня.

В понедельник мне позвонил Эррера и выдал информацию: девушка двадцати трех лет от роду, канадка французского происхождения, ее настоящее имя Мари Элиз Шардон. Третий по счету ребенок из пяти, все девочки. Происходит из респектабельной католической семьи среднего достатка. Семья набожная — две ее сестры стали монашенками. Мари Элиз получила образование в монастырской школе. Была грудным ребенком — отличалась упрямством, высокомерием, дурными наклонностями. Убежала из школы, из дома и из Канады в шестнадцать лет. Через год была задержана за проституцию с Нью-Йорке. Помимо этого, ее арестовывали еще три раза, в том числе за крупную кражу: украла у клиента часы, кольцо с бриллиантом и бумажник. Дело о краже прекращено. На восемнадцать месяцев исчезла, а затем арестована за проституцию в Новом Орлеане.

— Думаю, мы найдем ее в Новом Орлеане, — сказал Эррера, — где она будет обслуживать сборища и толпы на спортивных зрелищах.

— Не знаю, — ответил я. — Подозреваю, что эта малышка Мари Элиз отправится гулять по всему свету.

— Шлюха всегда останется шлюхой.

— Наверно… Как с деньгами?

— Дошлите нам две тысячи долларов.

На следующей неделе он снова позвонил и сообщил, что следы Мари Элиз Шар-дон обнаружены в Амстердаме, два дня она была в поле зрения, затем следы ее утеряны.

— Амстердам… А что там, в Амстердаме?

— Тюльпаны, — сказал Эррера. — Деревянные башмаки… Ветряные мельницы… Огранка драгоценных камней.

— Я направлю вам еще две тысячи долларов, и это все. На оставшиеся деньги я полечу в Амстердам или куда там еще.

Я не знаю, что я с ней сделаю!..

Ее обнаружили в Париже, проследили возвращение в Амстердам, после чего след ее снова был потерян.

В последующие семь лет я организовал собственное дело и преуспел; женился на миниатюрной вероломной блондинке и разошелся с ней; прибавил в весе и потерял большую часть своей шевелюры; продал «Херувима» и купил тридцатичетырехфутовый скутер; сплавал на Багамские и Варгинские острова; чувствовал себя иногда счастливым, иногда несчастливым — как и всякий нормальный человек; а все оставшееся время жил ожиданиями. Ожиданиями хорошей жизни, встречи с достойной девушкой, каких-то важных событий, которые встряхнут меня. В целом жизнь моя была благополучной, но я продолжал с надеждой смотреть в будущее. Точнее, мне лишь казалось, что я смотрю в будущее, на самом же деле я смотрел в прошлое, вспоминая те несколько недель, которые изменили и перестроили меня, тот магнетический период, с которым не могло сравниться ничто иное, будь то хорошее или плохое. У меня было такое впечатление, что в тот короткий период мне ампутировали кусочек сердца и мозга. Что ушло? Юность, иллюзии, вера в людей? Конечно, и это, но еще и многое другое. Я чувствовал, что этим этапом перемены во мне не завершатся. Что мне не дали дойти до финиша, завершить духовную эволюцию. Дверь, которую следовало бы раз и навсегда закрыть, оставалась приоткрытой.

Я знал лишь одно: я никогда не жил такой полноценной, такой содержательной жизнью, как в те недели, когда я был с Кристин, недели, которые стали для меня одновременно раем и адом. Кристин-Элен Мари Элиз Шардон. Наше путешествие, уединение, которое стало концом моего внутреннего одиночества, удивительно богатые дни и ночи на отмели Нативити, и даже то время, когда я остался совершенно один после предательства, — все неповторимо. Воспоминания о том времени были как постоянный пряный ветер из моего прошлого. Конечно же, ветер, совершенно никчемный. Так или иначе, в моей жизни оставался непреодоленный кризис. Некая незаживающая рана.

Мой успех в делах был просто результатом везения. Благодаря появившейся свободной сумме на первый план вышла некая побочная линия, которая разрасталась и пускала щупальца, словно монстр в фантастическом фильме, и даже полное отсутствие амбиций с моей стороны не смогло ее убить.

Спустя несколько недель после возвращения из Белиза я разговорился с членом яхт-клуба, который мимоходом упомянул о том, что Юго-Западный колледж, членом правления которого он являлся, ищет подходящее судно. Колледж, а конкретно биологический факультет, намеревался осуществить летнюю программу — нечто вроде лабораторных проектов, когда преподаватели и студенты отправляются в море, чтобы записывать крики китов или собирать образцы угрей и миног Саргассова моря.

Вот уже год как они располагают необходимой суммой денег, но никак не могут найти подходящее судно. Оно должно быть достаточно вместительным, чтобы можно было оборудовать лабораторию и каюты; оснащено парусами, что обеспечит возможность маневра, и в то же время снабжено надежными двигателями; это может быть не самое новое судно, скорее всего деревянное, как наиболее подходящее по цене, но достаточно прочное и подлежащее страховке.

Я сказал, что я видел в Картахене именно то, что им подойдет, — стопятнадцатифутовую шхуну, которую колумбийские власти конфисковали у перевозчиков наркотиков.

— Продается ли она?

Я полагал, что продается; в Колумбии продается все.

Не поеду ли я в Картахену в качестве агента от колледжа?

Не, я чрезвычайно занят.

Они оплатят мои потери времени и выплатят хороший гонорар как автору находки, если покупка состоится.

Я взял с собой в Картахену опытного судового инспектора, который после трехдневного осмотра заявил, что шхуна в полном порядке и на современном рынке может стоить сто семьдесят пять тысяч долларов. Я предложил «правительству» (чиновнику, который занимался продажей захваченных судов и самолетов) сто тысяч долларов, положив половину из них на стол и половину под стол. Мы расстались друзьями.

Через два месяца была заключена сделка, и я получил свой пятипроцентный гонорар — пять тысяч долларов.

Постепенно я стал своего рода посредником — связующим звеном между яхтой и покупателем, который производил осмотр судна и вел переговоры, а в случае их успешного завершения получал положенные ему пять процентов. Хорошая яхта очень дорога: за первый год я устроил всего пять сделок, тем не менее мой доход превысил шестьдесят тысяч долларов. Впрочем, разница между валовым доходом и чистой прибылью была невелика. В отличие от крупных судовых рокеров — обладателей марин, ремонтных и складских служб — мои накладные расходы составляли весьма незначительную сумму. Я помещал объявления в издаваемых яхт-клубами журналах и рыскал по побережью Карибского моря и Флориды, а на Западном побережье нанял комиссионного маклера.

Через пять лет под моим контролем находились оба побережья от Ванкувера до Сан-Диего, от Сент-Джона до Ки-Уэста. На следующий год я открыл филиалы в Латинской Америке, а еще через год — в Европе. Я переехал и скромного тесного офиса в просторные апартаменты; взял в штат секретарей и бухгалтера, увеличил число судовых инспекторов и маклеров, нанял адвоката и агента по рекламе — словом, превратился в средней руки магната. Я стал курить пятидолларовые гаванские сигары, называл метрдотелей по имени, возглавлял благотворительные кампании, развращал подачками чиновников, словом, чувствовал себя непринужденно и уверенно.