В воздухе переливались снежные кристаллики всех оттенков. Я стоял среди неба, наблюдая за переливами оттенков, а затем вдруг земля поднялась, горизонт наклонился, и я оказался в объятиях сверкающей белизны. Мягкая прохлада, скорость, внезапное кратковременное ощущение земной тяжести на поворотах. Я направил лыжи вниз, набрал скорость и испытал состояние невесомости во время мягких ритмичных подъемов и спусков. Скрежет снега под лыжами напоминал звук рвущегося шелка.

Дважды я останавливался, чтобы отдохнуть, а последний отрезок шел, не пытаясь сдерживать скорость. Все ожидали меня у вертолета, улыбающиеся и раскрасневшиеся. «Здорово! Великолепно! — восхищались они. — Какой чудесный день!» Глаза Шанталь сверкали, она не могла сдержать счастливой улыбки. Сейчас она была похожа на ребенка — невинного и чистого.

Вертолет подбросил нас на другую гору. Мы очистили от снега валуны и сели завтракать. Шанталь оказалась рядом со мной. У нас были хлеб, сыр, салями и две бутылки красного вина. Румбау сказал, что во время спуска он сочинил хайку — не хотим ли мы послушать? Мы ответили — нет, не хотим, но он прочитал, и мы сказали, что это очень хорошее хайку. Затем мы ели и пили.

Румбау сказал, что во время спуска он сочинил хайку — не хотим ли мы послушать? Мы ответили — нет, не хотим, но он все равно прочитал, и мы сказали, что это очень хорошее хайку. Потом мы просто ели и пили.

Неожиданно Румбау сказал:

— А вы не приготовили никакого сюрприза, Митч?

Я извлек маленькую золотую табакерку и ложечку и подал их Шанталь.

— Только осторожней, — предупредил я. — Чистейшая вещь.

— Прислушайся к совету, Шанталь, — поддержал меня Даррил.

Рихтер с отвращением наблюдал за тем, как Шанталь дважды набирала по полложки порошка и закладывала его в нос. Затем то же самое проделала Джун, поле нее Румбау. Возмущению Рихтера не было предела, его английский можно было понять лишь с большим трудом: глюпо, отшен глюпо, майн Готт, фуй! Он жестом показывал на горы и небо — неужто этого недостаточно? Больные, чокнутые люди — неужто вам мало этой красоты?

Пройдя по кругу, табакерка вернулась ко мне, и я положил ее в карман.

Шанталь в упор посмотрела на меня.

— А вы?

— Я не употребляю.

— Что вы хотите сказать?

— Я вроде бармена, который сам не пьет, или тощего повара. К тому же сейчас не то время и место. Рихтер в этом отношении прав.

— К черту Рихтера, — сказала она, продолжая сверлить меня глазами и пытаясь до конца понять меня.

Перед последним заходом она пригласила меня вечером у нее пообедать.

— О'кей.

— У нас есть дела, которые нужно обсудить.

По некоторым едва заметным штрихам было ясно, что в мое отсутствие мой номер обыскивали, но я вынес револьвер и наркотики за несколько дней до этого.

Я приготовил себе напиток и сел на край кровати. Лицо мое за этот день основательно обгорело, мышцы побаливали.

Ну как, Митч?

Я зажег сигару и выпустил струйку дыма.

Так что, Митч?

Я позвонил. Дверь открыл Крюгер. Он принял мое пальто, сказал, чтобы я вытер грязь со своих штиблет, и, препроводив меня в гостиную, сообщил, что Шанталь на кухне, колдует над телятиной. Не желаю ли я выпить? Естественно, я желал.

Квартира была просторная, с прекрасным видом на горы, уютно обставленная, с большим камином, украшена современными гравюрами, картинами и статуэтками. Окна выходили на запад и юго-восток. В камине потрескивали сосновые дрова; откуда-то из невидимого громкоговорителя доносилась музыка из балета «Лебединое озеро».

Я бросил взгляд на обеденный стол — он был накрыт на две персоны. Это, по всей видимости, означало, что Крюгер не останется. Хорошо.

На столике возле окна я увидел шахматную доску. Эндшпиль с четырьмя черными и пятью белыми фигурами. Вероятно, сама Шанталь решала шахматную задачу. Фигуры были из слоновой кости.

Крюгер появился со спиртным, и мы заговорили о пустяках, приглядываясь друг к другу. Вокруг его глаз виднелись шрамы в виде крошечных полумесяцев и мешков. Возможно, когда-то он был боксером; не исключалось и то, что не было недостатка в желающих и имеющих повод отколошматить его.

Его манеры и слова внешне были любезными, однако в глазах и голосе чувствовались презрение и надменное сознание собственного физического превосходства, присущего школьному драчуну и задире. В каждом его движении ощущалась агрессивность. Опасный человек, по оценке «Скорпиона» и моим собственным впечатлениям. Киллер. Он смотрел не на меня, а как бы сквозь меня. Внезапно я понял, что видел его раньше, годы тому назад, в Корал-Гейблзе. Он и Шанталь разговаривали на пирсе, когда я возвращался после рабочего дня, и она, улыбаясь, назвала его «религиозным шарлатаном».

— Я слышал, что у вас отменный товар, — сказал Крюгер.

— Это так.

— Дорогой товар.

Я кивнул.

— Вы уже много продали его?

— На пару тысяч долларов.

— Неплохо.

— Вполне.

— Хотел бы попробовать его.

Я передал ему табакерку и сказал:

— Осторожно. Чистая вещь.

Он искоса и с презрением посмотрел на меня, сел на диван и открыл табакерку. Он размял порошок пальцами, потер им десны и засунул в нос содержимое двух ложечек. Щелкнув крышкой, он закрыл табакерку, однако мне ее не вернул.

— Ты либо очень глуп, либо страшно отчаянный, — сказал он.

— А ты как полагаешь?

— Приехать в этот город и начать торговать таким товаром в розницу!

— Я пока еще в розницу не торговал.

— Ты можешь плохо кончить — где-нибудь в снежном сугробе.

— Как тебе понравился мой снег?

Он выдавил улыбку.

— Божественно.

— Я не собираюсь открывать здесь свое дело, — пояснил я. — Я хотел бы продать все оптом.

— Сколько у тебя товара?

— Больше шести кило.

— Точно такого же снега?

Я кивнул.

— Я хорошо знаю товар, который сюда попадает, но такого никогда не встречал.

— Новый источник.

— Откуда?

— Из Колумбии.

— Кто его тебе доставил?

— А больше ты ничего не хочешь знать, Крюгер?

— Шанталь полагает, что от тебя плохо пахнет. Я тоже так считаю. Кто тебя сюда направил?

Я сделал глоток из рюмки.

— Ты не записываешь разговор? Сними пиджак и рубашку.

— Только после тебя.

Он откинулся назад и ухмыльнулся.

— Ну ты и штучка, — проговорил он. — Шесть кило при тебе?

— Естественно. А миллион баксов при тебе?

— Я имею в виду — шесть кило здесь, в городе?

— Нет.

— Но это твоя собственность или ты должен их еще купить?

— Моя собственность.

— Сколько снега в городе?

— Очень мало.

— Надо еще выпить, — сказал он, но не двинулся с места. И после паузы: — Миллион долларов… А если назвать реальную цену?

— Это реальная цена.

— Я могу купить билет на самолет в Колумбию за несколько сотен долларов.

— Не спорю. Но потом ты должен обойти уйму полицейских и не один день якшаться с прорвой головорезов, пока найдешь снег такого качества. И наконец найти южно-американского дипломата, который провезет порошок по дипломатическим каналам… Сделка со мной обойдется тебе гораздо дешевле.

— Это разовая сделка?

— У меня появится два или три кило через четыре месяца.

— Слишком хорошо, чтобы было правдой.

— Так соглашайся.

— Ты мне не нравишься, — сказал Крюгер.

— Тогда не заставляй меня вытанцовывать перед тобой.

Он некоторое время пристально смотрел на меня, а затем, заходясь от бешенства, процедил:

— Тебе лучше заткнуться со своими советами, сукин сын! Вот сейчас возьму и вышвырну тебя из окна!

Полагаю, что бешенство частично было результатом воздействия кокаина, но могло быть и попыткой прощупать меня на слабину или вызвать во мне неосторожный гнев либо страх. Блефовал он или нет, но было ясно, что человек он неуравновешенный. Мой револьвер находился в поясной кобуре, и я расстегнул свой спортивного покроя пиджак.