Иллюминатор над раковиной постепенно становился различим, тусклый свет, пробивавшийся через него, был молочно-серебристым. Темнота отступала, и становились видны окружающие предметы. В дальних доках заработали двигатели, и несколько судов медленно двинулись к Бандерасскому заливу. Официально соревнование не должно начинаться до восхода солнца, однако некоторые честолюбивые рыбаки к тому времени будут находиться уже далеко от доков.

Со стороны пирса донесся голос Шанталь, хрипловатый после сна. Ей ответили мужские голоса. Крюгер? Да, он и юный тореадор, Хесус Перальта.

— Вы пьяны, — сурово сказала Шанталь. — Я плачу вам шестьсот долларов в месяц, а вы не можете удержаться, чтобы не напиться хотя бы в этот уик-энд.

Графиня была недовольна одним из своих рабов.

Заработали двигатели, и судно завибрировало. В аптеке задребезжали флаконы, по шторке душа пробежала дрожь. Затем что-то отрегулировали, мотор заработал ровно, были отданы концы, гребной винт пришел в действие, и судно стало медленно удаляться от причала.

Я покачивался с боку на бок, пока «Поларис» пробирался мимо судов и буев бухты. Затем ощутил, что меня поднимает вверх и бросает вниз — это мы миновали волнолом и вошли в Бандерасский залив. Похоже, волнение в это утро было умеренным; впрочем, в открытом море, где плавают большие косяки рыб, оно может оказаться сильнее.

Тональность рокота двигателей снова изменилась, и судно набрало скорость.

Я попробовал представить, что происходит в этот момент наверху. Капитан Мендоса должен находиться сейчас на мостике, его брат скорее всего суетится на палубе, готовя удочки, приманку и шлюпку; паренек ловит взгляд Шанталь, готовый исполнить ее приказание. А Шанталь? Может быть, сидит на одном из стульев и смотрит на след за кормой; или же находится в рубке; или на перекидном мостике рядом с Мендосой. А ее гости, Крюгер и Перальта (соперники за благосклонность Шанталь?), вероятно, смотрят по сторонам, курят, зевают. Еще не вполне проснувшиеся, не слишком голодные и пока что не страдающие от жажды.

Мы шли на запад минут пятнадцать, затем один из двигателей был остановлен, второй сбавил обороты, и дальше «Поларис» пошел на медленной скорости. Восход солнца. Соревнование началось. Я представил себе картину. Сейчас будут спущены шлюпки. Свежая, умело приготовленная наживка на крючках опускается за борт; тщательно устанавливаются на лини большие рыболовные снасти. Лини стравливаются, и шлюпка начинает пляску на поверхности воды наподобие перепуганной летающей рыбки. Море пока оставалось темным, на индиговом фоне кое-где появлялись фиолетовые и темно-пурпурные пятна, и «Поларис» рассекал воду, оставляя пенящуюся борозду. Из-за горизонта всплыло кроваво-красное солнце овальной формы и стало подниматься, разгоняя длинными лучами утреннюю дымку.

Проследив за тем, как секундная стрелка на моих часах сделала круг, я задал себе вопрос, можно ли считать меня преступником. Шанталь всегда была аморальна и бесстыдна, никогда не испытывала ни сочувствия к кому бы то ни было, ни угрызений совести. И в какой-то момент — трудно сказать, в какой именно, — я вступил на ее путь.

Я вышел из каюты и посмотрел в иллюминатор. На юге не видно ничего, кроме волнистой поверхности моря: на севере сложенные из песчаника скалы круто поднимались из моря. Я заблаговременно изучил карты и знал, что такие скалы находятся близ мыса Мита. Теперь «Поларис» выходил в открытый океан.

Я сел на кровать. «Поларис» взмыл вверх, затем резко опустился. В открытом море качка была гораздо сильнее. Вероятно, где-то далеко отсюда бушевал шторм. Рыбная ловля будет сегодня не ахти какая. Впрочем, Шанталь не придется долго ею заниматься…

Спустя десять минут я встал и открыл дверь каюты. В кают-компании никого не было. Серебряная посуда позвякивала в ящиках, вода капала из крана, подвешенная лампа сильно раскачивалась, когда «Поларис» взлетал на гребень волны.

Чувствовалось легкое головокружение от выделившегося в кровь адреналина. Револьвер я держал в правой руке, баллончик с газом — в левой. Я продвигался вперед словно во сне. Каждая секунда, отмеряемая тиканьем моих часов, приближала меня к неизвестности.

Наверху находилось шесть человек, по-разному настроенных, в той или иной степени опасных, чье поведение предсказать невозможно. Больше всего я опасался Шанталь, Крюгера и тореадора (тот, кто способен убить шпагой быка весом в полтонны, может без особого почтения отнестись к револьверу). У меня было такое ощущение, словно я выхожу на сцену, не зная ни роли, ни сценария. Я осознавал лишь то, что должен действовать быстро и решительно, повергнуть всех в шок, в первые же мгновения напугать и сломить их. Словом, быть хозяином положения.

Я поднялся по трапу в рубку. Голубое море, голубое небо, солнце у самого горизонта, которое, казалось, коснется воды и зашипит.

Парнишка (на вид ему было лет пятнадцать), в белой куртке и красной бейсбольной кепке, сидел на стуле неподалеку от щита управления. Он в изумлении поднял на меня глаза, сделал попытку встать, но увидел револьвер и снова опустился на стул.

Шанталь и Крюгер сидели на палубе, глядя на V-образный след, оставляемый судном. Вода за кормой бурлила и пенилась. Хесус Перальта стоял, прислонившись к фальшборту.

Я шел к корме, с трудом сохраняя равновесие, ибо судно изрядно качало. Наверное, мне следовало бы брызнуть газом в лицо парнишке; теперь же он находился у меня в тылу, но возвращаться назад слишком поздно. Мне оставалось надеяться лишь на то, что его парализовали наставленный на него револьвер и моя зловещая улыбка.

Когда я наконец вышел на освещенную солнцем палубу, Хесус Перальта увидел меня боковым зрением, выпрямился и резко повернулся. Он успел что-то сказать.

Крюгер вскочил со своего стула. Шанталь изогнулась и посмотрела на меня через левое плечо.

Я замахал револьвером, выкрикивая угрозы.

Они тупо моргали глазами, не вполне понимая, что происходит.

Парнишка был у меня за спиной в рубке, братья Мендоса — несколько позади и сверху, на мостике.

И тогда Шанталь, хотя и не понимающая того, что происходит, но отнюдь не перепуганная, поднялась со стула.

Казалось, события разворачиваются с замедленной скоростью.

Крюгер узнал меня первым, лицо его исказила ненависть, оно налилось кровью. До меня долетели его негромкие, но яростные проклятия.

Перальта наклонил голову, и я не мог видеть выражения его лица.

— Ты! — воскликнула Шанталь.

Я бросил быстрый взгляд на мостик. Братья смотрели на меня: капитан — сидя на стуле, брат — стоя у трапа.

Я снова перевел взгляд на Крюгера. Он продолжал ругаться; тореадор скользил вдоль поручня; а Шанталь смотрела на меня то ли с недоброй гримасой, то ли с насмешливой улыбкой.

Похоже, мои замыслы и проработанные варианты рассыпались на глазах. Моей первой ошибкой было то, что, не желая причинить вреда ни в чем не повинному парнишке, я не обеспечил себе тыл и выпустил ситуацию из-под контроля! Мне не удалось запугать их.

Я выстрелил в коленную чашечку Крюгеру. Он вскрикнул и упал на палубу.

Широко раскрыв глаза, Перальта оцепенел.

Я снова бросил взгляд через плечо вверх. Брат капитана Мендосы не двигался. Я помахал ему «кольтом», и он сел за прибрежную доску. «Поларис» продолжал двигаться в открытый океан.

— Ложись! — приказал я Перальте.

Он продолжал молча смотреть на меня.

— Лицом на палубу! Быстро!

Он взглянул на Шанталь.

Я резко повернулся, сделал шаг вперед и брызнул ему в лицо из баллончика. Он закрыл лицо ладонями, закачался, сделал несколько неверных шагов и рухнул на пол. И тут я сообразил, что он вовсе не игнорировал мои приказания — просто-напросто он не понимал по-английски.

— Ложись, Шанталь, — сказал я.

— Пошел к черту!

— Хочешь еще понюхать газа?

— Валяй, брызгай.

— Я прострелю тебе, как и Крюгеру, колено.