— Ты лжешь!

— Зачем мне лгать? Я стреляла в тебя две недели назад и буду стрелять снова, если ты не вернешь мне деньги. Я тебя застрелю, зарежу, удушу, но я не травила тебя. Чего не было, того не было.

— Я не верю тебе. И потом — зачем ты украла мою яхту и оставила меня на рифе?

— Потому что я думала, что ты убьешь меня за изумруды.

— Что? Да ты совершенно чокнутая!

— Так ведь ты украл у меня миллион не так давно!

— Боже милостивый, но это из-за того, что ты бросила меня на отмели Нативити! Не будь этого, я бы тебя и пальцем не тронул.

— Откуда мне было знать?

— В тебе говорили жадность шлюхи, подозрительность шлюхи и мораль шлюхи. Потому ты так и поступила.

— Не знаю, — устало сказала она. — Меня сейчас интересует лишь одно — как тебя убить.

— Может быть, ты скажешь, что ты и супругов Терри не убивала?

— Что? Что ты сказал?

— Мне известно об этом.

— Убила супругов Терри? Да это были порядочнейшие и добрейшие люди, каких я когда-либо знала! Убить их! Да я любила Мартина и Кристин!

— Господи, любила… Любовью шлюхи.

— Все произошло так, как я тебе и рассказывала. Только нас было трое. Кристин погибла во время крушения, утонула. Мартин был ранен, оказался на плоту со мной и перед смертью рассказал мне об изумрудах, а также дал всю навигационную информацию о том, как найти «Буревестник»… Мартин дал мне изумруды. И они мои.

— Ты психопатка, — сказал я. — Моральная идиотка, сумасшедшая шлюха и убийца!

— Деньги, которые ты украл, — это все, что я скопила за семь лет. Я разорена. Я потеряла все, даже своих лошадей.

— Сожалею.

— Ты, конечно, догадываешься, что я пришла не затем, чтобы выслушивать твои сожаления.

— Деньги ушли, Шанталь. Я вычел то, что потратил на тебя, а остальное анонимно передал центру по излечению наркоманов.

Она в упор смотрела на меня и слегка улыбалась.

— Это правда, Шанталь.

— Господи, я почти верю тебе. Ты ведь так глуп!

— Это правда.

Она кивнула.

— Ну что же, себя ты не обидел. У тебя активов поди на миллион долларов.

— Ты явно хватила через край. Пятьсот тысяч — это ближе к истине.

— Что ж, обойдемся и этим.

Я улыбнулся и покачал головой.

— Тебе дается девяносто дней, чтобы обратить все, чем ты владеешь, в наличность.

— Шанталь, ты же знаешь, что я не собираюсь это делать.

— Три месяца. Ты слышишь? — Она встала и направилась к двери.

— Шанталь, — сказал я. — Единственно, о чем я сожалею, это о том, что изнасиловал тебя. Искренне сожалею.

— Разве ты меня изнасиловал? — Она улыбнулась. — Я не заметила.

Спустя три дня на одной из полос газеты «Майами геральд» появилось сообщение: женщина, назвавшая себя именем Шанталь д'Оберон, была остановлена полицией за ординарное нарушение правил дорожного движения. Она «вела себя подозрительно», и при обыске машины были обнаружены тридцать граммов кокаина и другие наркотики. После этого женщина сделала попытку подкупить офицеров полиции, а когда это не удалось, она вытащила из сумочки пистолет и произвела три выстрела, одним из которых легко ранила Брайана У.Хьюитта. Ей надели наручники и арестовали.

Я несколько раз перечитал заметку. Вздор. Шанталь д'Оберон не могли арестовать. Однозначно. Шанталь улыбнулась бы своей обворожительной улыбкой, произнесла бы несколько фраз с милым французским акцентом и очаровала бы полицейских. И к тому же Шанталь была мертва, я убил ее несколько месяцев назад. Эти полицейские арестовали отчаявшуюся шлюху по имени Мари Элиз Шардон.

Временами Гольфстрим на короткий период меняет свой курс и проходит рядом с островами Флорида-Кис; вода при этом становится особенно прозрачной и начинает светиться неоновым светом. Именно так было в этот день: фосфоресцирующая вода, отраженные в море высокие облака нежно-голубых тонов и раскаленное серебристое солнце.

Я рыбачил неподалеку от одного из необитаемых, поросших мангровыми деревьями островов, носящих имя Москито-Кис. Море было пустынным; лишь на горизонте виднелся танкер да в сотне ярдов к востоку скользил ялик. Начинался отлив, и рыбачье суденышко дрейфовало в мою сторону.

Организм мой более или менее оправился от ран, чего нельзя сказать о моих нервах. Я постоянно чего-то опасался, мучился подозрениями и находился в напряжении.

Ялик был взят напрокат. В нем сидел человек, обнаженный по пояс; тело его было белое и волосатое, широкополая соломенная шляпа конической формы скрывала лицо. С удочкой он обращался явно неумело.

Я вышел из больницы со строгим наказом врачей отнестись внимательно к своему здоровью. Ты едва не умер, сказали они, был очень близок к тому. Соблюдай щадящий режим по крайней мере несколько месяцев. Соблюдай диету, больше отдыхай, используй, например, такую форму отдыха, как рыбная ловля.

Я купил вельбот, рыболовные снасти и целые дни проводил на отмелях вокруг болотистых, облюбованных москитами островов за рыбной ловлей, плаванием, чтением или просто нежась на солнце. Я поймал много рыбы и всю ее выпустил в море; приобрел бронзовый, как у индейца, загар; постепенно набирал вес и силы. Я испытывал какое-то умиротворение в этот период, который явился интерлюдией в моей беспорядочной — и я бы сказал — бесславной жизни.

Ялик продолжал приближаться ко мне. Мужчина все так же не поднимал головы и, похоже, не собирался смотреть на меня.

Для Шанталь был назначен очень высокий залог — семьсот пятьдесят тысяч долларов, так что она оставалась за решеткой, когда истекли девяносто дней — срок ее ультиматума, предъявленного мне. Я почувствовал себя спокойнее, хотя и не вполне. Полиция выдала мне разрешение на ношение револьвера (таинственный противник мог напасть снова), и на борту моего вельбота был дробовик двенадцатого калибра. Когда страдаешь манией преследования, положительным моментом является то, что ты всегда наготове, если кто-то действительно попытается на тебя напасть.

«Кто-то» находился сейчас в шестидесяти ярдах и продолжал медленно дрейфовать в мою сторону. Я решил не заводить мотора и не пускаться в бегство. Погода была отличная, место очень удобное. Лучше уж здесь и сейчас, чем снова, открыв собственную дверь, получить пулю в живот или взлететь, повернув в машине ключ зажигания, или попасть в засаду на какой-нибудь тихой улочке.

Шрамы на моем животе вдруг зачесались и заныли. Мне стало трудно дышать.

Сорок ярдов. Мужчина сидел, отвернувшись от меня, и сматывал леску. Либо он был абсолютно уверен в том, что я не вооружен и не обеспокоен его приближением, либо это был и в самом деле какой-то простодушный рыбак. Из его радиоприемника доносились ритмы рока. Я извлек из-под сиденья дробовик с двумя стволами, взвел курки и положил на колени.

Ялик медленно приближался с отливной волной, поворачиваясь против часовой стрелки, нос его показывал на цифру два, затем на три. Тридцать ярдов. Солнце обжигало мне плечи и спину, руки вспотели, пот заливал глаза. Море и небо, низенькие мангровые острова слились в одно расплывчатое пятно; ясно виден был только человек, можно сказать, являя собой стереоскопическое изображение на плоскостном фоне. Мужчина весьма крупный, с незагорелым телом; его лицо все так же скрывала широкополая шляпа конической формы.

Я наклонился вперед; левой рукой сжал ствол дробовика, а правой обхватил цевье приклада возле предохранителя и спускового крючка. Я отпустил предохранитель. Поднимай, приставив ружье к плечу, развернись на двадцать пять градусов вправо — и стреляй.

Нос ялика указывал на четыре часа. Мужчина сидел ко мне в профиль, лица его по-прежнему не было видно. Песня по радио закончилась, и бархатный голос стал описывать достоинства модной мази для лечения геморроя.

Я поднял дробовик в тот самый момент, когда мужчина вскинул голову (черные брови, черная борода) и спросил:

— Удачная ловля?