После непродолжительного ухаживания, надо сказать, слишком уж непродолжительного — я женился на миловидной, умненькой, голубоглазой блондинке, и первые три месяца мы были счастливы. Последние три месяца я был занят тем, что вытаскивал ее из баров, припаркованных автомашин и номеров мотелей. Кожа у меня горела от крапивницы, я потерял волосы, терпение, а заставать врасплох ее любовников и затем устраивать им скандалы стало моим привычным развлечением. После одной из таких потасовок меня стало рвать кровью. Я развелся с женой. Она стала эфироманкой.

Я поправился, раздался вширь, мой вес постоянно был на десять — пятнадцать фунтов выше нормы. Нельзя сказать, что я был рыхлым. Вовсе нет. Я много путешествовал на яхте, играл в гольф, в теннис на корте и у стенки, плавал, играл в софтбол в команде, которую сам организовал. Я был вполне спортивным, хотя и не слишком изящным.

Мой отец к тридцати годам полностью облысел. Я был твердо уверен, что этого не произойдет со мной, что я одолею злосчастные гены, однако в тридцать лет оказался таким же лысым. По виду мне можно было дать пятьдесят. Я приобрел накладку для волос, отпустил бороду, перепробовал рецепты разных шарлатанов, но так и остался лысым.

Итак, я оставался еще молодым и вполне здоровым, весил больше, чем нужно, и имел меньше волос, чем мне хотелось. И чувствовал себя чертовски усталым и разочарованным.

В одно осеннее утро через семь с лишним лет после того, как меня сняли с отмели Нативити, на моем письменном столе зазвонил телефон.

— Мистер Старк?

— Он самый.

— Меня зовут Джейм Менуаль. Я из «Скорпиона».

Несколько секунд я молчал. Что он сказал? «Скорпион»? Конечно, я вспомнил.

— Да, — ответил я.

— У нас есть небольшое дело на Мари Элиз Шардон, которое заведено несколько лет назад.

— Семь.

— Простите?

— Семь лет назад.

— Дело Шардон связано с вашим запросом. Очевидно, вы нанимали нас, чтобы найти ее.

— Совершенно верно.

— На вашем файле, как и на файле Шардон, имеются зеленые ярлыки, а это означает, что в вправе получить любую информацию, которой мы располагаем об этой женщине.

— Даже по прошествии стольких лет?

— Очевидно, семь лет назад наши поиски не увенчались полным успехом. В таких случаях… Вас еще интересует, где сейчас находится эта леди?

— Нет, совершенно не интересует.

— Прекрасно. Как я уже сказал, на ваших файлах зеленые ярлычки, и в этом случае мы обязаны уведомлять клиентов.

— А Эрреры нет поблизости?

— Мистер Эррера умер три года назад. От эмфиземы.

— Весьма прискорбно узнать об этом.

— Да… Что ж, в таком случае мы снимаем зеленые ярлыки с файлов.

— Погодите… Эта информация снова обойдется мне в приличную сумму?

— Нет.

— Ну тогда… Мне было бы интересно узнать.

— Оказалось, что Шардон связана с одним из объектов наших поисков. Мы составили список тех, кто с ним контактирует, и сюда попала Шардон. Мы стали проверять файлы, когда…

— Где она сейчас?

— Этот вопрос лучше всего обсудить при встрече.

— Я приеду в «Майами» после обеда. Вы помещаетесь все в том же офисе?

— Да.

— Но скажите мне сразу — где она?

— В Аспене — это в Колорадо. У нее есть дом в Кармеле, в штате Калифорния, и дом-совладение в Аспене.

Я подумал и решил, что не катался на лыжах, уже много лет, но надеялся, что все еще в состоянии съехать с горы.

— Она все еще пользуется именем Шардон?

— Нет. Теперь ее знают как Шанталь д'Оберон. Она известна там как представитель старинного дворянского рода.

— Приятно слышать, что старые друзья преуспевают.

— Сэр?

— Она, по всей видимости, богата.

— Довольно-таки.

— Откуда она получила деньги?

— Честное слово, мы в «Скорпионе» не любим распространяться по телефону.

— А вы намекните.

— Источником ее богатства является… снег.

— Угу. Я буду у вас в два часа пополудни.

— Отлично, сэр.

Шанталь д'Оберон. Ну-ну.

Я принял решение нагрянуть в Аспен в рождественские каникулы. В моем распоряжении было почти четыре месяца для подготовки.

Через «Скорпион» я приобрел четыре унции самого лучшего, почти совершенно чистого кокаина. Это обошлось мне дороже, чем мой последний автомобиль. Один знакомый «нюхач» попробовал его и потом говорил, что он едва не впал в кому, что это лучшее из того, что он пробовал, и был страшно недоволен, когда я отказался продать ему хотя бы толику. Я купил также старинную золотую табакерку в форме устрицы с золотой цепочкой и крохотной золотой ложечкой на привязи и чемодан, похожий на тот, в котором перевозят крупные валютные банкноты.

Кроме этого, я стал владельцем лыжного оборудования и снаряжения на тысячу шестьсот долларов.

Три раза в неделю я бегал по утрам вдоль пляжа, тренируя ноги для горнолыжного спорта.

Я купил револьвер типа «кольт-кобра» и расстрелял несколько коробок патронов на стрельбище.

Я через адвоката составил завещание, согласно которому все мое имущество распределялось между моими служащим. Мне не хотелось, чтобы моей смертью воспользовались бывшая жена или государство.

Окулист поставил мне контактные линзы, и мои серые глаза приобрели эффектную голубизну.

Я отрабатывал новую походку, новую мимику, учился придавать своему взгляду суровость и жесткость, говорить громко и резко. Мои друзья не на шутку встревожились; они советовали мне на какое-то время отвлечься, расслабиться, отдохнуть. Я отвечал, что именно так и намерен поступить.

«Скорпион» помог мне окончательно перевоплотиться в новую личность. Я теперь был Фрэнк Митчелл, Митч. Холодный, напыщенный и чопорный.

Свою роль я отрабатывал главным образом наедине. Митч часто поражал меня, когда я видел отражение в зеркале или в окне. Удивительная вещь — притворяться до такой степени, что становишься совершенно не похожим на себя. Это давало приятную свободу в действиях, ибо существовал риск попасть в трагикомическую ситуацию, но и вселяло определенное беспокойство.

Дело будет опасным.

Пятьдесят на пятьдесят — так я расценивал свои шансы одурачить Кристин Терри, известную также как Элен, затем как Мари Элиз Шардон, затем как Шанталь д'Оберон. Она изучила поведение людей не хуже, чем домовый кот повадки воробьев во дворе. Она убила по крайней мере двоих — супругов Терри, и у меня не было ни малейшего сомнения, что ее лучшие друзья — это скользкие типы с душонками проныр и соглядатаев.

Прошло семь лет. Я прибавил в весе, потерял большую часть шевелюры (я не собирался носить накладку в Аспене), отрастил бороду (которую парикмахер-модельер покрыл белой изморозью) изменил цвет глаз и с помощью дорогого дантиста — улыбку.

Не очень сложно сыграть какую-то роль в течение получаса — любой из нас попадал в ситуации, по крайней мере в детстве, когда вынужден был кого-то играть, но оставаться в чужой шкуре в течение двух или трех недель и при этом никак не сфальшивить — это непростое испытание для нервной системы. Напряжение будет накапливаться и расти. Я понимал, что в какой бы узде я себя ни держал, мое внутреннее, подспудное «я» может открыться, выйти на поверхность — в смехе ли, во взгляде или в позе. И тогда мое искусственное «я» рассыплется. Я понимал, что мне будет трудно, очень трудно, а преуспеть смогу лишь в том случае, если роль в целом будет совместима с моей подлинной личностью и моя личность позволит на какое-то время взять над собой верх моему искусственному «я». Я не мог бы воплотиться в короля Лира или Стенли Ковальского, но, возможно, в течение двух-трех недель смогу походить в кожаных штиблетах Френка Митчелла — наркодельца и психопата. Если честно, то от Митча во мне кое-что было, и не так уж мало.

Я прибыл в Аспен утром восемнадцатого декабря. Был разгар сезона, город переполнен, цены зверские — грабеж туристов перешел все допустимые цивилизованные рамки. Я вынужден был продемонстрировать свой буйный нрав уже в вестибюле отеля, чтобы заставить портье выполнить мой заказ. Фрэнк Митчелл был способен на слепую, безумную ярость, когда ему перечили. Он обладал обостренным чувством справедливости, если дело касалось его персоны, но это никак не распространялось на других. Зато каким же он становился милым, прямо-таки душкой, если ему требовалось что-то получить от вас.