Бой то утихал, то снова вспыхивал где-то впереди. До слуха Потоцкого доносился стон раненых и отборная брань Богуна.

— Назад! Отступать! — изо всех сил закричал гетман, с трудом сдерживая отчаяние. Не задумываясь, видят его или нет, он круто повернул коня и помчался в сторону Белой Церкви.

Позади него стала стихать страшная сеча. Растянувшиеся отряды рейтар были захвачены врасплох. В этом молниеносно навязанном им бою они не успели даже сообразить, за что хвататься — за бердыши или за мечи. Они не знали о способности Богуна наносить стремительные удары. Рейтары отбивались от богунцев тяжелыми палашами, которыми трудно было защищаться, ибо они цеплялись за ветки деревьев в густом лесу.

Гетману ничего не оставалось, как отдать приказ об отступлении, хотя и этот маневр не вызвал у рейтар ни одобрения, ни осуждения.

Богдану приходилось каждую ночь менять направление своего продвижения на Украину. Днем вместе со своими людьми он осторожно расспрашивал местных жителей о ближайшей дороге. Иногда во время этого тяжелого пути он ошибался, терял уверенность. Давала себя знать душевная усталость, и порой ему стоило больших усилий сдержать себя, не допустить какого-нибудь необдуманного поступка.

Наступила зима. Теперь не заночуешь в лесу под кустом. Приходилось искать приюта в селениях. Богдан вынужден был отказаться от своих прежних намерений податься в Москву. Решил отложить это до более подходящего времени. А украинская земля уже полнилась слухами о чигиринских событиях. Это еще больше нервировало Богдана. Его прежнюю рассудительность вытесняло бунтарство, а порой и иезуитское упорство.

— Кто вы и откуда идете, вояки? — интересовались хозяева, у которых останавливался на ночлег Богдан со своими побратимами.

— Возвращаемся с войны австрийского цесаря. Мы низовые казаки, третий год как из дома.

Богдан каждый раз придумывал новую версию, охотно рассказывал о европейской войне.

— Чем же недовольны протестанты? — спрашивал любопытный хозяин.

— Да еще и как недовольны. Ведь мы навязываем им свои порядки, насаждаем своих иезуитов, позволяем шляхтичам грабить их добро. А людям беспокойство — то ли им самим пахать отцовскую землю, то ли угощать нас, чужеземных воинов. Это не то что принять какого-нибудь ксендза-иезуита. И постой надо обеспечить для войска, а оно для них чужое. У каждого своя семья, дети, свои хозяйские заботы и прадедовские обычаи. Ну, и среди нашего брата воина всякие люди бывают… Словом, навязали мы им эту войну, навязываем и своего цесаря, своих иезуитов…

— Ты смотри, что делается! Как же это вы, воины? Оно и у нас тут… — намекал хозяин.

— Слышали. Болит душа и за наших людей. Поэтому мы и возвращаемся домой с цесарской службы. Навоевались уже, пропади пропадом эта война. Надо как-то защищать свою землю, свою веру! Не идти же всем в монастыри, оставляя отцовскую землю и некрещеных детей, чтобы они были вечными рабами…

Во время таких бесед и самому Богдану яснее становился день грядущий. В этих краях проходило немало воинов, бежавших из цесарских войск. Это помогало Богдану сбивать преследователей со следа.

Но полковник Скшетуский и его сын всеми силами старались напасть на след Хмельницкого, разгадать его замыслы.

То, что Хмельницкий группировал вокруг себя недовольных, раскрывало гусарам его намерения. Только ли для защиты собирает силы Хмельницкий, или, может, ждет подходящего момента, чтобы напасть самому? Ведь недаром говорят, что Хмельницкий родился в сорочке победителя!

Полковник Скшетуский был очень удивлен, узнав, что Хмельницкий кое-кого прогоняет из своего отряда.

— Как это прогоняет? — интересовались гусары, расспрашивая местных жителей.

— «Уходите домой, я же вам не атаман! Вон земли лежат невспаханные, уходите…» — рассказывали те, кто побывал у него в отряде.

Полковник понимал мудрость этих слов Богдана. Он решил разыскать хотя бы одного человека, которого Хмельницкий прогнал из отряда. Стремление найти такого человека и простое любопытство не давали покоя полковнику королевских войск. Неужели ему всю жизнь придется вот так допрашивать и судить выдающихся вожаков украинского народа? Облагораживает ли это душу шляхтича, или радует полковника вооруженных сил Речи Посполитой?

На Черкасщине, в одном хуторе, наскочил на группу подозрительных мужчин. Из шести задержанных у четырех оказалось оружие.

— Так мы только что вернулись с войны в Австрии! — смело оправдывались задержанные.

«Снова о войне в Австрии твердят, — подумал полковник Скшетуский. — В какой раз уже слышу одно и то же! Не похоже ли это на заговор?!» Полковник Скшетуский все больше склонялся к мысли, что все это дело рук Хмельницкого.

Он послал гонцов к своему сыну Ежи, находящемуся с гусарами недалеко от Днепра. Гонцы давали надежным людям приметы Хмельницкого, каждый раз увеличивая сумму вознаграждения за поимку его.

И до Петра Дорошенко дошел слух о преследовании Хмельницкого. Он долго ждал Хмельницкого в Путивле, да так и не дождался, решил пойти ему навстречу. И, очевидно, большинство казаков, которых расспрашивали гусары, были предупреждены Петром Дорошенко. Во всех селениях он хитро запутывал следы Хмельницкого и привлекал воинов на свою сторону. Дорошенко понимал, как тяжело скрываться Хмельницкому, стремившемуся добраться в родные края. Однажды ночью Дорошенко напал на след отряда, который через приднепровские леса и яры пробивался к Чигирину. «Что они, с ума сошли? — удивлялся молодой казак. — Вместо того чтобы обойти эту западню, они идут прямо в руки врагам! Надо догнать и во что бы то ни стало предупредить!»

Дорошенко наконец настиг одного казака, ехавшего последним.

— Кто ты? Чего тут околачиваешься! Не вместе ли с бездельниками этого… Хмельницкого? — настороженно спросил казака.

И вдруг несдержанно захохотал. Да как тут не захохочешь. Перед ним стоял Тодось Гаркуша, казак Хмельницкого, одетый в форму королевского гайдука.

— Тьфу ты, черт возьми, Тодось!.. Что же ты, уже не узнаешь меня, Дорошенко!

— Да узнал, тише, ишь расхохотался, чтоб тебе пусто было. Вот так разведчик, тьфу ты! Так мог бы нарваться на самого поручика Скшетуского, не приведи боже! Чего носишься тут, Петр, ведь ты должен быть в Москве? Полковник намеревается идти к тебе в Путивль.

— Был и там, и ждал вас в Путивле. Но один купец, ехавший в Москву, рассказал мне, как рыскают польские гусары, гоняясь за полковником Хмельницким. Вот я и решил ехать ему на помощь, сбивать гусар со следа!

Гаркуша признался Дорошенко, что ищет надежных людей, у которых можно было бы переночевать.

— От такой жизни полковник Хмельницкий может и заболеть — всегда напряжен, как струна на бандуре, вот-вот оборвется! Королевские псы уже несколько раз окружали нас. Не успеем вырваться, как снова попадаем в петлю… Полковник, как искра, того и гляди не сжег бы себя. Поселяне всюду предупреждены, запуганы гусарами. Среди них есть и подкупленные!

— Надо останавливаться на ночлег у своих, надежных людей, чтобы не рисковать, — советовал Дорошенко.

— Если бы знать, кто надежный! Полковник Скшетуский тут был давно, а сейчас его сын заполонил всю округу своими гусарами. К тому же снег валит, следы заметает. Да разве только гусары Скшетуского ищут нас? Вон чигиринский подстароста по всем дорогам разослал отряды жолнеров и реестровых казаков. Крысе не проскочить, все пронюхают, проклятые! Засели в хуторе, где живет сейчас овдовевшая сестра Золотаренко, и подстерегают Хмельницкого. Ночи не спит женщина, стараясь обмануть гайдуков младшего Скшетуского.

— Бог с тобой, Гаркуша! Неужто и у старика Золотаренко засаду устроили? — ужаснулся Дорошенко.

— Да, у Золотаренко. Может быть, что-нибудь худое о нем знаешь?

— Нет, не знаю, — задумавшись, ответил Дорошенко. — Лучше бы обойти их всех. Особенно тех, которые знают полковника в лицо…

Петр Дорошенко встретился с Богданом Хмельницким в густом лесу. Дорошенко ужаснулся, с трудом узнав похудевшего, обросшего, изнуренного беспрерывными переходами Богдана.