В конце первого академического дня Станислав внимательно осмотрел нас: «Я вижу, вы не утомлены еще научными проблемами. А как насчет прописки в Академию. В ближайшем ресторанчике столик на пять персон нам сегодня не повредит. Возражения есть?». Народ возбужденно загалдел, приветствуя инициативу руководства. «Транспорт к вашим услугам, „Волга“ под парами. Как говаривал незабвенный Козлевич — эх, прокачу! Я и ресторанчик здесь знаю, в Лахте, — я максимально упростил решение боевой задачи, поставленной небольшим, но все же начальником, — напитки заказывайте на четыре персоны, а харчишки на шестерых. Закуску беру на себя». — «Способности определим на месте по ходу действия пьесы, — уточнил Игорь Меньшиков, — мы все лее не жрать туда едем, а прописаться».

Скоро мы уже сидели за столиком. И были далеко не первыми. Нас встретили понимающими взглядами. Ценные мысли атакуют умные головы почти одновременно. Выпили, закусили, заговорили. Сначала решили представиться друг другу по перечню заслуг и планам на ближайшее столетие. Первым доложился Лев Головня.

— Я, братцы, бывший начальник цеха ремонта торпед на арсенале, и ждут меня обратно. Теперь главным инженером. А мне бы хотелось на подводные лодки. Родственнички мои дальние, Валя Рыков и Эмиль Спиридонов, настойчиво рекомендуют. Я здоров, годен без ограничений, а эти молотки только мешают. Без службы на кораблях далеко не продвинешься.

— Конечно, давай на лодки, — поддержал и Станислав, — мы и выпьем за это дело. Роста ты небольшого, шишек будет меньше, да и торпеды знаешь. У меня был период в биографии. Год служил на берегу. Потому и торпеды знаю. Ваш Юра Москалев принимал у меня экзамен в ТОВВМУ по специальности, подсуживал оружейникам, но одолеть меня не смог. Честен.

Все выпили за будущего подводника.

Далее был черед Игоря Меньшикова.

— Я из МИПа, минно-испытательной партии. Обратно не хочу, на подводные лодки не тянет. Мне бы в военные представители на завод или в КБ. В приличный город. С населением так тысяч пятьсот. Сверху без ограничений.

Все выпили за будущего военпреда. Я не торопился со своими «мемуарами», потому Станислав вдруг спросил:

— Ну а ты, карьерист, куда метишь? С Черного моря в академию идти желающих не так много. Значит, припекло, что на Север попасть не испугался.

— Да я не из пугливых. Куда Родина пошлет, там и буду. Поближе к оружию, подальше от бумаг. Страсть как их не люблю, — я сказал, что думал и не подозревал, что заработал первые очки в свою пользу у своего будущего покровителя.

Игорь со Львом внимательно следили за состоянием рюмок, поддерживая их неизменно в СГ–1, за очередностью тостов, но, наконец, и они пустили все на самотек. Станислав увлекся воспоминаниями. У него вдруг всплыл эпизод со стрельбой боевой торпедой по берегу по вводной Командующего флотом адмирала Фокина.

— Прибыл к нам на эскадру командующий флотом. Слух прошел — дежурная лодка будет стрелять боевой торпедой. На дежурстве была «С–179» Кравинского. Командиром БЧ–3 на ней был Вадим Цирульников. Что проверять? Какую торпеду назначат в залп? Проверили основное — сборку УЗУ, торпедно-зажигательные приспособления на безотказность, крутились всю ночь. Поутру вышли в море. Пришли в район. Объявили: стреляем из торпедного аппарата № 2 парогазовой торпедой 53–51. Доложили о готовности. ЗАЛП. Расчетное время хода 5 минут. Проходит минута, пять, шесть. Взрыва нет. Ну, думаю, конец карьере. По трансляции: флагмину прибыть в центральный пост. Иду. Ноги подкашиваются. И вдруг взрыв! Ныряю в центральный пост. Все кричат: «Ура!», поздравляют. Я думал все, конец флагминству. Фокин был крут на расправу, но нас, торпедистов, любил. Хоть и надводник. У них артиллерия — бог войны.

Мы выпили за торпедистов. Я твердо решил, что из академии — только торпедистом. К ночи я развез по домам загулявших «академиков». Наутро на меня смотрели унылые рожи с тенью горячей жажды знаний.

Тогда нас учили всему — и минам, и торпедам, и тралам. Привязанность проявлялась при выборе тем дипломных проектов. Но до них было еще далеко. Учился я легко… Увлекся стрельбой из коротких стволов. Не зря я в детстве ходил по рельсу, а в училище любил «покидать» металл. И чувство равновесия появилось, и рука стала, как у монумента, не дрогнет в нужную минуту. Потому на первом же выходе на огневой рубеж выбил больше норматива 1-го спортивного разряда. Взяли в сборную, и через месяц на первенстве Военных академий выполнил норму кандидата в мастера. Норма «кандидата в мастера спорта» была единственным приличным результатом в нашей команде. В общем зачете мы были на почетном последнем месте. Нас обошла команда из Перми, которой это место прочили. Наша поэтесса-стрелок увековечила это в стихах:

Отношения в нашей группе сложились нормальные, взаимоуважительные. Разве что Станислав мог мгновенно остановиться и уточнить дистанцию: «Товарищ старший лейтенант, это не положено…». У каждого свои заскоки. У кого их нет? Через год я в торжественной обстановке стал инженер капитан-лейтенантом. Самое дорогое и красивое звание: ты еще молод, но уже опытен. По всем вопросам. Кажется, что весь мир смотрит на тебя, когда ты за рулем «Волги». Судьбе было угодно, чтобы я набирал очки именно у Станислава. Как-то, увидев мой конспект по электротехнике объемом в пять-шесть страниц, Станислав обомлел: «Как же ты будешь экзамен сдавать? У меня вот целая тетрадь». «Чем меньше напишешь, тем меньше учить к экзамену». Я не стал объяснять, как учил нас векторному анализу в оружейке знаменитый Охрименко. Все лежит в голове до сих пор, неповрежденное временем. Станислав не стал оспаривать эту сомнительную истину. Он к этому времени проникся уважением к моим инженерным познаниям, так как ряд пари, выигранные мною, стоили ему пары бутылок коньяка, которые были выпиты для сплочения коллектива на вечные времена.

Три года пролетели незаметно. Представитель Управления кадров задал мне такой вопрос:

— А что вам больше по душе в службе?

— Наше оружие.

— А какое оружие ваше? — Торпедное, естественно.

— Вот и славно! Поедете во Владивосток. В арсенал.

— Есть, во Владивосток!

Он что-то стер в своей раскладушке. Что же там было написано? Значит опять судьба. Я не отчаивался. Город-то нашенский, хоть и далеко.

Все вышло так, как мы и желали тогда в ресторанчике в Лахте. Володя Минаев был назначен преподавателем в училище им. Фрунзе, Игорь Меньшиков — в военпреды в Свердловск, Лев Головня — командиром БЧ–3 на атомную подводную лодку. Станислав пошел вверх — флагмином дивизии атомных подводных лодок на Северный флот. Наши служебные пути будут многократно пересекаться. С Игорем Меньшиковым мы будем вместе служить в Минно-торпедном институте, вместе ездить по флотам, оказывая практическую помощь в освоении оружия. Он станет ракетчиком, противолодочником. Лев Головня сначала пойдет по командной линии — помощником командира ПЛ, старпомом, но минного пассионария из него не получилось Он вернется в правильные минеры. Большую роль в моей службе суждено будет сыграть Станиславу Петрову.

Мы прощались за тем же столиком, за которым прописывались. Теперь пришли выписываться. Пили за будущие успехи и обещали помогать друг другу при возникновении возможности. Спустя месяц я шагал по рельсине уже на другом конце транссибирской магистрали. От автобусной обстановки «Верхне-Портовая 68» до тупика Амурского. Вот и железнодорожный поворотный круг. Конец магистрали. Где-то здесь и последняя шпала. Далеко я, однако, залетел. Управление кадров загнало меня снова в начало координат: в начальники технического отдела. Месяца четыре, правда, я был начальником технического отдела, или, как его здесь называли, «отдела тех»: чертил тележки для транспортировки торпед, модернизировал нестандартное оборудование, т. е. участвовал в общем «движении» совершенствования эксплуатации торпед.