Но на выходе из спецгруппы его поджидал майор Федор Васильевич Волков, начальник отдела хранения торпед. У него была одна, но практически неразрешимая проблема. Почти каждый день через арсенальные ворота маневровый тепловоз толкал очередной вагон из центра с новыми торпедами. Куда все это размещать? Хранилища забиты. Торпеды приходят в разобранном виде, в ящиках, как было принято сто лет назад. Их кое-как состыковывали, укомплектовывали и загружали в металлические контейнеры конструкции начальника технического отдела капитана-лейтенанта Сережи Зюзина. Контейнеры делал механический цех. Мало и медленно. С другой стороны, хранилища забиты торпедами, которые уже не эксплуатируются на флоте. Отправлять их в центр запрещено, где-то их числят в неприкосновенных запасах. Для чего? Одна надежда на нового начальника МТУ. Хурденко А. А. редко бывал на арсенале, чаще выезжал на соединения. Как московские вожди. Те как приедут — сразу на корабли. Это, конечно, хорошо. Но кто будет решать проблемы на берегу? Федор Васильевич давно поджидал на выходе начальника МТУ. Такие вопросы на ходу не решаются. Но мало ли, повезет? Вот, кажется, выходят. Федор Васильевич представился Бродскому и попросил выслушать его доклад.
— Слушаю вас, — Бродский протянул руку, — жаловаться будете, что хранилища переполнены?
— Не только переполнены, уже и под открытым небом не разместить. И все везут. С утра вагон стоит. А куда сгружать? Как бы нам от старья избавиться, товарищ начальник?
— Я думал об отправке старых образцов в центр. Знаю, что существует запрет. Думаю, что не числят они их там в НЗ, просто самим хранить негде. Но к командующему флотом не пойдешь и не скажешь — давайте вывозить. Я поручу моему заместителю Вадиму Михайловичу Андрееву заново просчитать боекомплекты, и только с этого конца обоснуем ненужность всего этого старья. Мы до сих пор напуганы ситуацией, которая сложилась во время войны, — нехваткой оружия. Стоим по стойке «смирно». А команду «вольно» давать страшно. А вдруг? Вы мне подготовьте справку о своих предложениях и доложите вместе с Сивцовым. Знаете такого?
— Конечно, конечно. Это мой большой начальник. Миша Сивцов командовал учетом в управлении.
— Я его тоже подогрею. Решили? Тогда по рукам. Стройте навесы. Пока места хватает. Так вдоль берега и стройте…
Капитан 3-го ранга Леша Ганичев в торпедном отделе вел все электрические торпеды. Бог обделил его здоровьем, он часто болел, немного подсаковывал под эту марку и имел неважную дикцию. Если же начальство выражало ему свое неудовольствие, то он и вовсе заикался. Надо также сказать, что спирт Леша никогда не называл шилом, как было принято на флоте, а исключительно «божественным напитком». Зато Бог наградил его светлой головой, отличной памятью и творческими задатками. Леша молча сопровождал Бродского, делая кое-какие заметки в блокноте, а под конец и вовсе смылся в цех ремонта электрических торпед. Здесь он собрал начальника цеха, капитана 3-го ранга Аркашу Дергунова, производственного мастера Мишу Шаламова, контрольного мастера Федю Медведева и старейшего торпедиста Мишу Барякина.
— Вот что, — начал Леша, — я ничего не буду говорить про новую метлу, но скоро вашей спокойной жизни, ребята, придет конец. — Все недоуменно переглянулись. — Сегодня сходите в баню, подстригитесь, а завтра начнем новую жизнь. От тебя, Аркаша, толку мало, ты главное — не мешай. Выдели рабочее место, завези противолодочную торпеду СЭТ–53 и продолжай свой эксперимент века. Здесь, читатель, необходимо некоторое пояснение. На практическую торпеду СЭТ–53 устанавливался прибор потопления. Это была обычная магниевая заглушка в латунной обойме. Под действием электрохимической реакции в морской воде заглушка постепенно растворялась, в практическое зарядное отделение попадала вода, и торпеда тонула, чтобы случайно не попасть к супостату — Это должно было происходить после истечения определенного срока, потребного для поиска торпеды. На деле, когда торпеду теряли, стали грешить, что мол преждевременно сработал прибор потопления. Аркаша решил положить этому конец и поставить эксперимент. Он не стал углубляться в тонкости электрохимии, а насыпал в граненый стакан кучку магниевых заглушек разных сроков действия, залил все это морской водой и стал ждать. Заглушки, естественно, без обойм не растворялись. Аркаше все это неоднократно объясняли, но он видел во всем подвох. Упрямство у него было не от ума, а от характера. Надо сказать, что эксперименту века мешало и другое обстоятельство. По вечерам стакан использовался по прямому назначению, а уходя, народ заливал заглушки пресной водой из графина. Поутру Аркаша нюхал воду, отдающую спиртом, выливал в раковину и приносил новую морскую воду, благо Амурский залив был рядом. Эксперимент продолжался уже месяц без видимого разрушения заглушек. Громких заявлений Аркаша пока не делал:
— Я, конечно, не ученый, но чувствую, что все врут, — сказал он Леше Ганичеву и поднес стакан с заглушками к его лицу. — Тот принюхался и спросил: «Где ты брал такую морскую воду? Спиртом отдает». Оба рассмеялись.
— С тобой все ясно. А вы втроем приготовьте торпеду к выстрелу в кратчайшее время, как это собственно вы и делаете, когда за вами никто не смотрит. Совмещайте операции, исключайте повторяющиеся, все фиксируйте. Ты, Барякин, — готовишь силовую часть, Миша — аппаратуру самонаведения и неконтактный взрыватель. С тебя, Федя, — общее руководство и контроль. Я же кое-что приброшу теоретически. Мы можем готовить торпеды, если не как на конвейере, то во всяком случае поточным методом. Нам нужно всего четыре поста.
— Ты нам объясни, для чего все это, — перебил Лешу Миша Шаламов.
— Для чего все это — вам сегодня расскажет ваш главный инженер Матвей Цукерман. Я так думаю. А вы не будьте «лопухами», доложите ему, что давно работаете над сокращением времени приготовления торпед. Или вы думаете, я не знаю, как вы готовите торпеды?… А теперь, Миша, налей-ка мне бутылочку «божественного». Что-то давит в груди. — И Леша был таков. Собравшимся, конечно, все было ясно. Слухами земля полнится, и о посещении цеха кислородных торпед начальником МТУ все уже хорошо знали. А Леша любил творческую работу производить дома, чтобы никто не мешал.
Дома Леша «поправил здоровье», съел тарелочку любимого борща, вытащил из письменного стола свой служебный архив и приступил к графическим работам. Тогда в моде были сетевые графики. Леша знал об их существовании и сейчас свободно пользовался этим аппаратом, словно изучал их всю жизнь…
Пока Бродский вел разговор с мичманами и Федором Волковым, Герман Лебедев с Геной Стафиевским судорожно наводили порядок в кладовой ЗИП: разложили по полочкам недавно выписанный ремонтный комплект, обновили записи в журнале выдачи деталей, привели в порядок папку с чертежами деталей, часто заказываемых в механическом цехе, и инструктировали кладовщицу, что и как ей говорить. «Да, с кладовой полный прокол. Никак не думали, что до этого доберется начальник Управления с первого захода. Теперь Петр Рыбаков с нас стружку снимет. Без вариантов», — размышлял вслух Гена Стафиевский.
Бродский зашел в дверь, пропустив вперед Тихоныча, который, загородив собою кладовщицу, обвел стеллажи руками и начал с жалобы:
— Стеллажи полные деталей, а вот папка с чертежами деталей, которые мы постоянно заказываем. Засылают то, что не требуется.
— А где ваша реакция? Где анализ использования, например, запасных деталей за месяц работы цеха, год или определенного количества средних или текущих ремонтов? — Тихоныч стал искать глазами своих «шефов» — Петра Рыбакова и Гену Стафиевского.
— Такого анализа еще нет, но будет, товарищ начальник. Если, конечно, сохранятся наши должности. С июля, говорят, инженеров цеха сокращают, а начальников делают гражданскими.
Бродский промолчал. Это уже вопрос его епархии. Потом обвел всех взглядом:
— Работы по торпедным делам хватает всем инстанциям: Москве, заводам, МТУ, руководству арсенала, каждому из вас. Только совместные действия принесут желаемый результат. Можете не сомневаться, по крайней мере, во мне. Я начну. Сегодня. И еще. Это цех — пока единственный цех кислородных торпед на флоте — должен стать эталоном технологии ремонта и приготовления торпед. Здесь учатся специалисты всего флота. И пока этот цех будет настоящим эталоном — на флоте будет порядок. Будет с чем сравнивать. Стоит нам здесь допускать послабления — на флоте их усилят, и все пойдет прахом. Так что вы, товарищ Рыбаков, у нас вроде Дмитрия Ивановича Менделеева. Он, кажется Палатой мер и весов в Петербурге заведовал.
