Отделенные от веранды полупрозрачными раздвижными дверцами (сёдзи) помещения с эпохи Эдо относительно освещены. Изобретение съемных деревянных ставен (амадо), которые днем убираются в сундук, вделанный в стену, позволило освещать веранду сквозь череду внешних сёдзи (в наши дни сёдзи обычно застекляются). Таким образом, теперь в пасмурные дни холодных сезонов можно хотя бы относительно освещать дом, где когдато только в светлое время дня свет проникал в дом через внешнюю перегородку.

Появление и обогащение буржуазии, любительницы красивых вещей, неизбежно привело к возникновению особого городского образа жизни. Ее размах был тогда большой новинкой. Из-за возраставшей плотности населения, сконцентрированного в Эдо, где по улицам еще сновали кортежи даймё, началось строительство многоэтажных домов. Возникла необходимость службы пожарной безопасности. Пожары были обычным явлением, да и сейчас еще не редкость в кварталах со старой застройкой, и столь часты, что пожар и теперь называют «цветком Эдо». Для борьбы с пожарами, ставшими настоящим стихийным бедствием, городская территория была разделена на зоны. Власти поощряли использование огнеупорных материалов — гипса для стен, черепицы для крыш. После больших пожаров 1656 и 1657 годов проблема пожарной безопасности стала особенно острой. Постепенно начинает использоваться черепица в форме буквы S (сангавара): такая черепица была и более дешевой, чем черепица на старинных крышах, и оказалась достаточно эффективным способом покрытия: сангавара имела вогнутую форму, ее отдельные черепицы соединялись друг с другом полукруглыми элементами (хонговара). Таким образом, хотя эти материалы все же были дорогими, что ограничивало их широкое использование, надежность защиты строений от пожаров повысилась. В течение XVIII века во всех домах вдоль больших проспектов Эдо стали соблюдаться противопожарные правила.

Эти усилия представляли собой фактически только начало благоустройства, так как и в наши дни в мире нет городов, подобных японским, только здесь люди крайне часто теряются в лабиринте улиц, расположенных без всякого плана, а дома всегда так тесно прижаты друг к другу, что легко могут возникать пожары. Построенный на островах эстуария Сумида и на болотистой равнине Мусаси (столь знаменитой в истории феодализма), современный Токио (древний Эдо) стал ближе к морю и осушил польдеры. Расположенный вокруг старого замка Ота Докан (XV в.), он получил со времен триумфа Токугава политическое значение. Современный императорский дворец возвышается на месте Нисимару, построенного в 1592 году по приказу Иэясу, который намеревался расположиться в нем после своей отставки. Дворец был расширен при Хидэтада, и вскоре он превратился в высокий роскошный донжон (Хонмару) семидесяти метров в высоту. Изящество крыш, приподнятых по углам и покрытых свинцовой кровлей, подчеркивалось (как это делалось обычно) благодаря тому, что углы кровли были украшены двумя позолоченными дельфинами, хвосты которых, казалось, били по воздуху. В 1657 году, однако, великолепное здание почти полностью сгорело; оно не было восстановлено, так как сёгуны всегда останавливались перед огромными расходами, которые потребовались бы для этого. Сегодня остались только внушительные рвы с водой, спокойные линии которых напоминают среди шума современного Токио о мгновениях прежнего величия.

Вокруг центрального правительства и даймё, которые сначала добровольно, а затем по принуждению отстраивали свои дома в столице, располагались религиозные, ремесленные и торговые сообщества. Чтобы предотвращать вероятные бунты, которые, впрочем, со второй половины XVIII века все равно вспыхивали, сёгуны поделили город на кварталы, где объединялись группы по профессиям. Кварталы перекрывались барьерами. Правительство хранило общий план города в тайне, для того чтобы облегчать действия полиции. Горожанин, выходя за пределы своего квартала, мог потеряться, а в качестве общих ориентиров служили храмы, монастыри, дома даймё, река (кава), лес (мори), пруд (ик) или рисовое поле (та), на которые еще и сегодня указывают топонимы. Ориентирами были рощи, поля, ручьи или болотца, которые встречались в Эдо; но с любого места была видна гора Фудзи, ирреальный туманный белый силуэт; сияющее божество в зависимости от погоды и времени суток. Однако последнее время гора Фудзи больше не защищает Токио — ее заволакивает смог и скрывают небоскребы.

Муравейник Эдо был, конечно, не похож на Киото, строго спланированный и разделенный на квадраты, которые простирались к югу от императорского дворца (Дай Дайри), расположенного на севере и занимающего ключевое положение. Как и старинный Нара, Киото строился по образцу императорских китайских столиц, город был не только административным и политическим центром, но и космогоническим символом, мандалой в трех измерениях. Будучи столицей дальневосточной страны иероглифов, город должен был отражать мироздание. В этом смысле можно утверждать без преувеличения, что Киото был «священным городом»; и хотя никакого чуда там не случилось, он считался выражением веры, а место его расположения обладало магической силой.

Храмы и монастыри Киото располагались на окраинах города у подножия гор, опоясывающих с трех сторон центральную равнину, — трудности эпохи Нара заставили императора пытаться уничтожить непосредственное всевозрастающее влияние крупных монастырей. Киото, таким образом, иллюстрирует усилие, предпринятое для того, чтобы привести к гармонии сосуществование религиозных и светских лиц в городе, само расположение которого подчеркивает его двойное предназначение.

Неотъемлемая часть традиционного жилища — «японский сад» известен в той или иной форме (которая может оказаться и карикатурной), и его специфические элементы составляют множество символов, порождающих фантастические образы. Прежде всего в нем есть каменный или деревянный мостик, этот замечательный изогнутый мостик, кривизну которого иногда увеличивают, чтобы могла пройти лодка; или плоский мост, или мост, волнами проложенный от быка к быку (яцу-хаси), или крытый мост, появившийся в XIV веке под влиянием архитектуры дзэн-буддизма. Переброшенный через воду или деликатно покоящийся на стоячих водах, мостик позволяет пройти без риска через зеркало озера — центральную часть сада любого размера. Японский пейзаж действительно невозможно себе представить без воды и в особенности — без моря. В этой стране, разорванной на острова и открытой волнам, идея восстановления гармонии берега — традиция, пришедшая из Китая и Кореи, — должна была приобрести особенную популярность. Принцип был доведен до крайности в Кавара-но-инь в Киото, резиденции Минамото-но Тори (822–895), куда ежедневно доставляли морскую воду, из которой выпаривали соль на горящих дровах, как это делали в маленьких прибрежных деревнях, расположенных в глубине заливов. Естественная теснота уже вызывает в памяти искусственную миниатюризацию садов. Начиная с IX–X веков японцы любят в садах воспроизводить знаменитые пейзажи, как, например, Мацусима — россыпь островов среди сверкающей глади моря; или Ама-но-Хасидатэ — длинная лента, покрытая лесами, тончайшая граница, брошенная между двумя морскими пространствами, увековеченная Сэссю; или озеро в форме сердца, как, например, в знаменитом Сайхёдзи в Киото.