Внешняя политика Хидэёси более или менее удачно отражала авторитаризм нового вершителя японских судеб. Появление португальцев оказалось на некоторое время эффективным ферментом, который заставил пробудиться национальное самосознание. Но когда страна объединилась, иностранцы уже не казались столь полезными. Страх перед иностранным вторжением, этот призрак, которого так опасались со времени безуспешного нападения монголов, в сочетании с оплошностями, которые допускались иностранцами, и взаимным непониманием привел в 1587 году к запрещению христианства, а через девять лет после этого были казнены двадцать шесть первых христианских мучеников. В этот момент Японию не интересовал Запад.

В это время Хидэёси строил совсем другие планы, он хотел завоевывать Корею и, может быть, даже Китай — землю мечты. Обстоятельства, казалось, этому благоприятствовали: Китай эпохи династии Мин утратил свое былое могущество. Две неудачные и разорительные экспедиции, отправленные Хидэёси в 1592 и 1597 годах, провалились и имели бы более тяжелые последствия, если бы он не умер в 1598 году. Хотя в материальном плане эти кампании оказались катастрофическими, они имели положительную сторону: в пламени сражений не только укреплялось национальное единство, но и приносились в жертву особенно горячие головы среди японских воинов. Возможно, что Хидэёси это смутно осознавал.

Осыпанный почестями — он был назначен на должность кампаку в 1585 году и стал дайодадзином в 1586-м, — Хидэёси верил в то, что ему удастся основать новую династию правителей империи. Но вельможи на его желания в вопросах наследования обратили внимания не более, чем он сам проявил в свое время лояльности в отношении наследников Ода Нобунага. Его смерть спровоцировала ожесточенную борьбу за власть. Победителями из нее после знаменитого сражения при Сэкигахаре (1600) вышли Токугава. Это сражение обеспечило победу Иэясу Токугава, который был первым помощником Хидэёси, и укрепило в Японии режим под эгидой диктаторов; этому режиму суждено было продлиться до нового времени.

Иэясу Токугава, озабоченный императорской инвеститурой, так как по своей сути никогда не прекращал быть феодалом, в 1603 году добился звания сёгуна, которое в 1605 году он передал своему сыну Хидэтада, а себя приказал называть «сёгун, отошедший от власти» (огосо). Захват замка в Осаке и смерть Хидэёри, сына Хидэёси, в 1615 году утвердили могущество новой династии сёгунов, на которое уже никто не смел покушаться. Как и во времена Минамото, сёгунат устраивается вдали от столицы, в Канто, но не в Камакура, а в Эдо, в зоне речной дельты, расположенной в стороне от южного берега. На протяжении полувека сформировался новый режим: военное правительство (бакуфу) осуществляло свою власть почти над тремя сотнями просторных владений (хан), которыми управляли даймё. Историки называют эту систему правления бакухан. На вершине иерархии стоял сёгун (что было вполне естественно) — за два с половиной столетия их было пятнадцать. Со своей стороны группа «великих старейшин» (тайро) вмешивалась в особенно важные ситуации или возглавляла государство в период регентства. Всем, что непосредственно касалось сёгуна, занимались «старейшины» (рёдзю) — очень важная должность, если считать, что она предполагала наблюдение за даймё. Рёдзю насчитывалось четверо или пятеро, своими обязанностями они занимались по очереди в течение месяца. Им помогали «молодые старейшины» (вакадосиёри), которые занимались почти исключительно теми вассалами, которые имели более или менее заметные должности, например хатамото («знаменосец») и гокэнин. Этот орган из трех — пяти членов также обновлялся почти ежемесячно. Наконец, дзидзя бугё регулировал религиозные вопросы, в то время как определенное число других бугё предназначались для особых поручений или особых регионов.

Новый режим характеризовался, таким образом, гибкостью двух его существенных механизмов: благодаря этой практике к управлению приобщалось большое количество людей, но и создавался риск построения неповоротливого государственного механизма, исключающего мобильность в принятии любого решения. Во всяком случае, управление непосредственно осуществлялось небольшой группой исполнителей (гоёбэйя), которые были едины в своих целях и интересах и жесткая дисциплина которых, исключающая всякое выражение личных пристрастий и интересов, была прямой копией армейской дисциплины и превращала гражданскую администрацию в монолит.

Положение даймё, этой государственной опоры, было очень четко установлено в режиме наибольшего благоприятствования, который твердыми правилами регулировал межличностные отношения. Семейство сёгуна составляло группу симпан, в которую включались три важнейшие ветви рода Токугава, «три дома» (.госанкэ), как их обычно называли, а именно Мито, Кии и Овари, прямые потомки Иэясу; боковые ветви рода — линии Таясу, Хитоцубаси и Симицу, которые образовывали «три семейства вельмож» (госанкё). Вельможи получили свое положение даймё непосредственно от Иэясу как старинные боевые соратники Иэясу до сражения при Сэкигахаре. Вместе они входили в группу фудай-даймё — преданных сторонников Токугава и режима, который ими был установлен. Бывшие противники Токугава, которые поневоле вынуждены были присоединиться к нему после Сэкигахары, назывались тодзама — представители старинных влиятельных кланов: Маэда из Kara, Симацу из Сацумы, Датэ из Сэндай, Мори из Хосю. С величайшей предосторожностью распределялись вотчины между этими «верными друзьями», так как они были представителями сёгуна на местах. Практика передачи вотчины в качестве вознаграждения, особенно тех, кто этого действительно заслуживал, от одного вассала к другому, распространенная в начале XVII века, стала одним из принципов управления. В результате эти «переезды в другую область» (кунигэ) позволяли перевести более или менее верную привязанность вассала в материальную сферу. Между господином и местным населением могли сложиться только официальные административные отношения. В 1615 году были изданы «законы для домов воинов» (букэ-сёхатто), впоследствии регулярно дополнявшиеся и уточнявшиеся. Ими были зафиксированы строгие границы, в которых буси могли проявлять свою общественную активность, все еще подогреваемую их недавним военным прошлым. Если буси как господин своих подданных из низов мог решать вопрос об их жизни и смерти, то в замке даже малейшую перестройку ему было запрещено производить без разрешения сёгуна. Как и невозможно было строительство нового замка. Даймё должны были получать согласие сёгуна на брак, поскольку сёгун заботился о том, чтобы не возникали опасные для властей династические союзы. Букэ-сёхатто отвечали за правильный выбор религии, безусловно исключающий иноземное христианство, контролировали сооружение кораблей для дальнего плавания, запрещая несанкционированное строительство. Наконец, на даймё было возложено дорогостоящее обязательство находиться по крайней мере половину времени в Эдо. Это постановление было неслучайным: некоторые из даймё должны были оставлять на время своего отсутствия жен и детей в Эдо для доказательства своей благонадежности и для контроля за их преданностью. Но с 1635 года сёгунат постановил, чтобы даймё обязательно находился в течение полугода или весь год (в зависимости от расстояния) попеременно в столице и в землях, которыми он управлял (санкин-котай). Даймё, следовательно, вменялась обязанность нести расходы на пребывание в столичной резиденции. Это требование оказалось очень правильным: по дорогам продвигались длинные вельможные кортежи, и на основе этих дорожных контактов складывалось японское общество. Столица сёгуната, в которой вынуждены были пребывать выходцы из разных провинций, разрасталась, наполнялась жизнью — превращалась в сердце нации.