В японской литературе не слишком много внимания уделялось воспеванию военных подвигов вельмож и передаче их для потомства, но в целом начальные знания стали распространяться. Монахи, зараженные общей атмосферой, становились воинами, уже не опасаясь быть сопричастными бренному миру. Не будучи чуждыми ни мечу, ни молитве, они стали ближе к народу, обращая на него и свое религиозное влияние.

Для того чтобы каждому были доступны постижение учений и медитации, буддийское духовенство составляло сутры только при помощи кана, не прибегая к сложным идеограммам, для которых необходимо было специальное обучение. Так возникали новые условия для более простого приобщения к пониманию и освоению культуры, а личная инициатива, дотоле незнакомый социальный жест, быстро адаптировалась в общественном и национальном контексте и творила чудеса.

В эпоху Хэйан главы знатных семейств в целях безопасности своих детей создавали домашние школы, в которых не только давали знания, но и передавали семейные тайны. Количество семейных школ увеличивалось, создавались особые школы, восполнявшие образование, дававшееся в старых государственных учреждениях, таких как университет в Киото или кокугако (региональная школа) в Дадзайфу. Блеск этих учреждений тускнел, и их популярность стала падать с конца VIII века. Ощутимым доказательством этого упадка стали заброшенные рисовые поля, которые предназначались для пропитания наставников и учеников, отказ официальных инстанций от вмешательства в дела образования влек за собой обнищание школ. Уже в VIII–IX веках появляются первые частные школы. Наиболее интересной была задумана Школа всех искусств, которые сеют мудрость (Сюгэйсути-ин), основанная в Киото в 827 году знаменитым Кукаем (Кобо Дайси). Создатель эзотерического буддизма учредил это заведение по образцу китайских деревенских школ, чтобы распространять среди простого народа элементарные принципы конфуцианства и буддизма; однако это демократическое нововведение оказалось непродолжительным.

В то же время стали приобретать широкую известность школы с общеобразовательными программами и различными предметами на выбор, в которых формировалась молодая аристократия. В отличие от религиозных школ они просуществовали гораздо дольше; но и они создавались по китайскому образцу, о чем говорят их названия: Кобун-ин (Школа для обучения письменности), действовавшая в VIII–IX веках в стенах университета Вакэно-Хироё и имевшая намерение придать обучению более национальный характер, хотя двор сохранял привычку обучаться под руководством чужестранцев; Кангаку-ин (Школа для поощрения наук), основанная в 821 году также семейством Фудзивара для обучения членов своего клана в стенах университета; Гакукан-ин (Школа знаний), созданная в середине IX века по инициативе императрицы Даммори, урожденной Татибана, для того чтобы обучать отпрысков своей семьи и лиц, которым она покровительствовала; наконец, Согаку-ин (Школа дополнительных занятий), вскоре присоединенная к университету, была организована в 881 году в подражание Кангаку-ин самим Аривара-но Нарихира (825–880), чей поэтический талант и любовные похождения, как рассказывается, легли в основу сюжета знаменитого романа «Исэмоногатари». В становлении образовательной системы, сильно окрашенной китайским влиянием, буддизм сыграл между тем роль намного более важную, чем на континенте; с самого начала об этом свидетельствует созданная Киби-но Макиби (693–775) знаменитая Школа обоих учений (Никио-ин), самая старая из частных школ. Частные школы, предназначенные для знати эпохи Хэйан, обычно называют «дом знания» (гаку-иэ); это выражение, постепенно утратившее свое первоначальное значение, впоследствии обозначает семинарии, храмовые школы или даже жилые помещения для учащихся в любом учебном заведении.

Как бы ни были различны эти школы, в целом они проповедовали принцип философского дуализма, характерного для Японии: явление всегда глубже, чем наше представление о нем. Именно этим объясняется то, что система экзаменов по китайскому образцу, предполагающая существование сбалансированной интеллектуальной матрицы, теоретически обладающая большой социальной мобильностью, никогда широко не применялась. Во внимание принимались только человек, семья и ее функция в обществе.

Противоречие между частными инициативами и устаревшей системой образования, готовившей кадры управления, когда-то сформированной по китайскому образцу (как и все учреждения в первом японском гсоударстве), активное приобщение страны, которую еще многое удерживало в доисторической эпохе, к культуре и письменности, столь же сложным, как и в Китае, — быстро потребовали изменений в области образования и воспитания. Все это можно считать прообразом революции в эпоху Мэйдзи. Тогда, как и в Новое время, на протяжении длительного периода наблюдалась утечка мозгов на Запад — гигантский Китай представлялся одновременно и целым миром, и краем света. Жажда знаний проявлялась настолько страстно, что заставляла японцев, которые могли переплывать моря только на скверных кораблях с плоским днищем, забывать о страхе смерти. Гибель во время плавания представлялась нормой, а удачное достижение цели — исключением. Так, из четырнадцати экспедиций, отправившихся в VIII и IX веках, половина судов утонули вместе с людьми и грузом. Те, кто избежал риска при поездке туда и обратно, возвращались в Японию и обучали тому, чему научились сами. Таким образом, постепенно появлялись школы, и в результате увеличения их числа император Тэнти (668–671) назначил руководителя для координации их развития, то есть фуму-ясукаса-но-ками.

Вскоре император Тэмму (673–686) создал в столице университет (дайгаку) и одновременно с этим распорядился организовать подобное учреждение в каждом из куни. Знаменитый свод законов эры Тайхё (701) наконец провозгласил, что было бы хорошо, если бы в каждом клане полюбили учение, посвятили бы себя созданию национальной сети школ, программа которых отныне была официально определена. Университет столицы — тогда ею являлась Нара — принимал только ограниченное количество учащихся, всего четыреста пятьдесят.

В случае если места оставались вакантными, они могли быть заняты детьми простого происхождения. Куни-хакасэ и и-хакасэ обучали с определенными оговорками китайской философии и медицине; преподавали там также историю (кидэн-до), право (миохё-до), математику (сан-до) и каллиграфию (со-до). В каждой провинции школа, установленная по названной модели (кокугаку), давала подобное образование.

На дайгаку возлагалась ответственная задача обучать детей из высокопоставленных семейств, находившихся выше пятого ранга, которые сами фактически считались высокопоставленными особами; трудная задача стояла и перед фубито-бэ, преподавателями — потомками корейских ученых Атики и Вани, которые, согласно «Нихон сёки», обосновались в Японии в начале V века. Эти первые наставники в обучении китайской письменности в Японии официально назначались для того, чтобы составлять литературные сочинения.

Неизвестно, были ли написаны эти сочинения. Между тем открытия современной археологии позволяют утверждать, что письменность была известна в Японии уже в V веке. Первые предметы, па которые были нанесены китайские иероглифы, относятся к середине V века, в частности меч из кургана Фунаяма (Кумамото-кэн), а также к VI веку — зеркало из Сумида Хатиман Гу (Вакаяма-кэн).

Известно, что в молодом государстве Японии были два семейства, которые преданно отдавались каллиграфии. Это семейные объединения, члены которых занимались одинаковой неадминистративной деятельностью, носили одинаковую фамилию и образовали бэ, то есть клан, занимающийся определенной деятельностью, требующей специальных навыков. В эпоху Нара фубито-бэ Кавати, потомки Вани, уже отличались от специалистов японского происхождения фубито-бэ Ямато. Образованные люди в это время пользовались большим уважением. Врачевание было уделом лиц из кусури-бэ, то есть тех, кто принадлежал к клану врачей; лица, изучающие астрологию, набирались из семей потомственных гадателей (ура-бэ).