Однако практика конкубината[26] сохраняется в Японии до сих пор, и если она не столь распространена, как на Западе, то, по крайней мере, более явная. Для того чтобы стать правителем по западному образцу, император Мэйдзи, например, вынужден был назначить официальную императрицу из числа своих супруг. Знаменитый Фукудзава Юкути (1834–1901), боровшийся с полигамией, понимал, что пытается взять хорошо укрепленный бастион: «Учение о моногамии не свидетельствует о педантизме. Я уверен, что большинство народа в нынешней Японии принимает его, и главным образом дамы высшего света, которые полностью на моей стороне. А потому я намереваюсь и впредь на протяжении всей моей жизни действовать, ставя целью уничтожение этого нездорового обычая. Неважно, с чем мне предстоит столкнуться. Я хочу попытаться сделать наше общество более приемлемым, по крайней мере хотя бы внешне» (Фукудзава Юкути. Автобиография).
Следовательно, сосуществовали две традиции, одинаково живучие. Образ жизни воинов всегда был противоположен образу жизни придворной аристократии или тех, кто принадлежал к их кругу. В этих семьях сохранялись более компромиссные дворцовые обычаи, особенно во времена расцвета императорского двора. У аристократа эпохи Хэйан была главная супруга, ее старший сын становился наследником рода. Но кроме того, на вполне законных основаниях имелось несколько официальных супруг второго ряда, как правило, это были младшие дочери из хороших семейств, отданные их отцами. К этим официальным супругам добавлялись женщины скромного происхождения — чаще всего из числа домашней прислуги, — удостоенные мимолетных милостей хозяина и родившие ему детей. Тем не менее высокое положение официальной супруги зафиксировано в том церемониале, который соблюдался в случае ее кончины: «В отношении главной супруги, если она умирает, полагается носить траурные одеяния, даже если у нее и не было ребенка. Однако если речь идет о матери даже нескольких детей, не следует соблюдать траур, потому что муж не надевает дважды траурных одежд для того, чтобы почтить супругу» (Ф. Жюон де Лонгрэ. Восток и Запад). Таким образом, для придворной аристократии фактически признавалось многоженство. Однако количество жен было не очень большим, поскольку здесь не возникли гаремы и не было евнухов, как в Китае.
Подчеркнутое превосходство старшей супруги фактически соответствовало китайскому обычаю, введенному сводом законов эпохи Тайхё (701) и эпохи Ёрё (718). В китайском праве положение супруги, чьи права были общепризнанны, отличалось от положения наложниц, не имевших особых прав. Подобная дискриминация никогда не практиковалась в Японии, и это скорее было связано с тем, чтобы защитить права женщины, каким бы ни был ее статус.
Тот, кто говорит о «семье», говорит и о «фамильном имени», было оно патронимическим или нет. Распространение гражданского состояния на все общество в Японии — явление недавнее, так как оно возникает не ранее 1867 года. До этого фамильное имя предоставлялось только семьям, принадлежащим к придворной знати, военному классу или тем семействам, которые были пожалованы специальным разрешением правительства (хотя они по-прежнему оставались простолюдинами). В отличие от западного общества в Японии император был на особом положении. У него так же не было имени, как и у самого бедного крестьянина (именно потому, что он считался наследником богов), а возвращение его многочисленных потомков к обычному человеческому статусу определялось именно тем, что они получали родовое имя, обычно по названию земли, на которой обосновывались. Общество, таким образом, разделялось: с одной стороны трудолюбивая безымянная масса, слуги, с другой — знать, которая ее защищала и представители которой обладали именем точно так же, как и реальной властью.
Под влиянием китайских обычаев избранная часть населения быстро поняла, что в ее интересах установить для себя достойные родословные: только они позволили бы прояснить сложные проблемы и избежать затруднений при наследовании высоких должностей при дворе и в правительстве. Это заметно отразилось уже в «Кодзики» (традиционно датируется 712 годом), затем в «Новом своде регистра семейств» (Синсэн содзи-року), опубликованном в 815 году. Таким образом, можно проследить, поднимаясь по шкале времени, генеалогии знатных родов до эпохи Хэйан. Отдельные личности распределены в этих генеалогиях по трем категориям: 1) потомки небесных и земных божеств; 2) потомки императоров и императорской династии; 3) иностранцы — так в ту эпоху назывались семейства, происходящие из Китая и Кореи. Поразительно то, что древность рода больше принималась во внимание, чем заслуги, так что сам император относился ко второму разряду, хотя при этом сущность его власти всетаки не оспаривалась. Конечно, эти заново созданные в IX веке генеалогии полностью вымышлены, и проверка степени их точности была бы затруднительной. Тем не менее важно, что предисловие к этому сборнику представляет ценный документ для понимания отношений, которые долго существовали среди семей японского высшего света. После сообщения о том, что в Японии обосновались первые корейские переселенцы — подлинные виновники превращения доисторической Японии в организованную страну, — автор продолжает так: «Во время правления Инкё (411–453) между тем семейные взаимоотношения были предельно запутаны. В результате был обнародован указ, согласно которому повелевалось, что лица, приносящие клятвы, будут подвергнуты испытанию кипящей водой. Те, кто приносил клятвы правдиво, оставались целыми и невредимыми, в то время как клятвопреступники были наказаны. Начиная с этой эпохи кланы и семьи были установлены и больше не осталось обманщиков. Реки потекли по своему руслу нормально…
Между тем в период, когда Когиоку (642–645) получил императорские регалии, провинциальные архивы оказались полностью сожжены и молодые и беззащитные люди не имели возможности доказывать собственное происхождение. Интриганы и могущественные удвоили свои ложные претензии. Тогда, в то время как император Тэнти был определен наследником, Эсэки, архивариус семьи Фуна, представил ко двору обугленные остатки архивов. В год металла и Лошади [670] родовые регистры были восстановлены и отношения кланов и семейств полностью прояснились. С этого времени пересмотр регистров всегда мог осуществляться время от времени правителями, которые наследовали друг другу…
В годы Тэмпё Сёхё (749–756) специальной милостью двора все иностранцы, которые подали прошение об этом, были пожалованы фамилиями. Имена, подобные именам японских семейств, были даны переселенцам; это повлекло значительные последствия, поскольку в дальнейшем оказалось неизвестно, какие именно семейства являлись по происхождению чужеземцами, а какие из них были коренного происхождения. И повсеместно находились выскочки, которые претендовали на то, что они происходят от высоких и могучих семейств, и чужеземные переселенцы из корейских королевств претендовали на то, что являются потомками японских божеств. По мере того как шло время и сменялись люди, почти никого больше не оставалось, кто знал бы истину…
В течение последнего периода лет Тэмпё Ходзи (757–764) споры по этому поводу оказались более многочисленными, чем когда бы то ни было. А потому некоторое количество знаменитых ученых было истребовано для того, чтобы составить регистр семейств. Между тем правительство столкнулось с определенными затруднениями еще до того, как работа была завершена наполовину. Ученые были распущены, и составление регистра не было возобновлено…
Наш ныне царствующий славный верховный повелитель [Сага, 809–823] пожелал, чтобы работа была возобновлена с того места, на котором она была приостановлена… Имена тысячи ста восьмидесяти двух семейств включены в эту работу… Этот труд не предназначен для развлекательного чтения… Являясь между тем ключом для отношений между людьми, он оказывается важным инструментом в руках нации» (Кёгаку соси).
