— Выезжаем рано, примерно в пять, — предупредил я Рэйчел.

— Не опоздаю.

Я еще долго смотрел, как они с мальчишкой шли к приютившейся у стен монастыря деревне.

Слева монотонной голубизной простиралась равнина Средиземного моря — бесконечность, то место, где я теперь хотел бы обрести убежище. Справа раскрыла свой зев пустыня. А прибрежная дорога, по которой мы ехали, служила им границей. Между грязной колеей и побережьем стояло несколько вилл — пляжные приюты богатых, пустующие в это время года. Белый песок и кустарник подступали к самой кромке воды. Безжизненная красота этого древнего края завораживала.

Мустафа вел джип компании, лавируя между ямами и камнями. Я в своем маскарадном наряде коптского монаха и темных очках подскакивал на переднем сиденье. А Рэйчел устроилась на заднем, рядом с изыскательским оборудованием. Мы представляли собой странную компанию, но я не хотел рисковать и старался исключить любой шанс быть узнанным. Мустафа был дипломатичен и не задавал прямых вопросов, но я видел, что напряжение начинает сказываться и на нем. Исмаилию мы объехали задворками, пересекли Суэцкий канал и направились в сторону Порт-Тауфика. Из-за напряженной обстановки в стране Мустафа все еще побаивался военных блокпостов. Ходили слухи о столкновении на границе с израильскими подразделениями и концентрации ливийских и суданских войск на других границах. Тем не менее я был убежден, что с нами ничего не случится. До сих пор мы встретили только несколько крестьян, пару автоцистерн и туристский автобус.

Астрариум я вез в спрятанном под задним сиденьем рюкзаке. До моего смертного часа оставалось меньше трех суток, и я сознавал, что поездка на нефтяное месторождение — это риск: если я не найду там необходимой информации об артефакте, то просто потеряю драгоценное время.

За поворотом огибающей песчаную дюну дороги показался блокпост. На грязную колею вышел солдат и сделал знак остановиться. Приблизившись, мы заметили стоявший за пальмами частично замаскированный армейский танк.

— Ну, мой друг, как будем выкручиваться? — мрачно спросил Мустафа, притормаживая у деревьев.

— Ты везешь меня домой, в семью коптов, где умирает ребенок. Рэйчел — американская миссионерка, сотрудничает с нашей церковью. Поняла, Рэйчел?

Она нервно кивнула, и я снова повернулся к Мустафе.

— Справишься? — Я заметил, как крепко он вцепился в руль. И выглядел совершенно несчастным.

— В последний раз, Оливер. Понял? Я устал играть в эти игры. До сих пор не задавал никаких вопросов, но и моему терпению есть предел.

Солдат был почти уже рядом с окном. Я ободряюще дотронулся до руки помощника.

— Спасибо, друг.

Бросив на меня напряженный взгляд, египтянин вышел из машины. Вскоре он уже улыбался и разговаривал с солдатом, положив ему руку на плечо, — таким приемом Мустафа старался увести его от джипа, чтобы избежать обыска. Но по суровому выражению лица молодого военного я понял, что он не купился на россказни моего помощника. Солдат окликнул двух других египтян, до этого стоявших у танка и наблюдавших за нами. Те выбросили сигареты и направились в нашу сторону.

Один из них оказался офицером. Разглядывая нас с Рэйчел, он обошел джип. Мы же продолжали смотреть прямо перед собой. Офицер остановился у моей дверцы, и я почувствовал, как сердце подпрыгнуло к горлу. Внезапно он рванул дверцу.

— Вылезай! — К моему облегчению, он отдал приказ по-арабски — следовательно, принял меня за здешнего. — Из какого монастыря?

— Дейр-аль-Анба Бишой, — ответил я, надеясь, что он не заметит моего английского акцента. Всматриваясь в мое лицо, офицер приблизился, и я заметил, как у него на шее в открытом вороте рубашки блеснула золотая цепочка. Крест? — Работаю в библиотеке с отцом Миной, — уточнил я, положившись на интуицию.

Офицер слегка улыбнулся и тихо, чтобы не слышали другие, сказал:

— Отец Мина меня крестил. — Затем с прежней энергией повернулся к солдатам. — Пропустить!

Двое солдат и Мустафа были одинаково удивлены.

— Но, господин… — начал молодой.

— Я же сказал — они не опасны, — прервал его офицер. — Пусть проезжают.

Из-за танка вышел четвертый солдат. Но прежде чем они успели заспорить, мы с Мустафой залезли в машину и рванули прочь. Несколько миль никто не произнес ни слова. Только Рэйчел облегченно вздохнула.

Когда танк скрылся из виду, Мустафа повернулся ко мне, его лицо было мрачным.

— Оливер, этому надо положить конец! Я сочувствую, что у тебя неприятности. Но если ты серьезно относишься к нашему проекту, у нас все должно быть в порядке. Ты меня понимаешь?

— Еще несколько дней, Мустафа, и, обещаю, все придет в норму.

— В норму? А что такое норма? Нас только что чуть не арестовали, если чего не похуже. — Он нажал на газ, и машина, быстро набирая скорость, понеслась через пустыню.

— Но отпустили же. Мустафа, успокойся, ты ведешь машину как бешеный. Мы разобьемся. — Я положил руку на руль.

Мустафа снизил скорость. Я никогда не видел его настолько мрачным.

— Ты не понимаешь. Этот четвертый человек был не военным.

— Но на нем была форма.

— Форма, да не та. Я знаю здешних солдат, сам служил. Готов поклясться, тот четвертый тип, молодой, служит не правительству.

— А кому же?

— Он из тайной полиции. Может, и правительству, может, кому повыше. Терпеть таких не могу.

— Это здесь? — спросила Рэйчел, высовываясь из окна джипа.

Холм возвышался слева от дороги. Весь район успели обнести забором, а земля покрылась шрамами взрывных скважин — там сейсмическая партия Мустафы закладывала взрывчатку, чтобы сделать необходимые измерения.

— Если чувствуешь землю, можно услышать, как она ноет! — На каменистом подъеме Мустафа прибавил газу. — Скажи ей, Оливер, по какому мы катим чуду. Какими невероятно богатыми сделает нас эта земля!

Он остановился у валуна, и я выпрыгнул из машины. Рэйчел последовала за мной, а Мустафа принялся распаковывать геодезические инструменты. Открыв заднюю дверцу, я достал лопату и кайло. А когда повернулся к Рэйчел, с удивлением увидел, какой у нее недовольный вид.

— Что, не одобряешь? — спросил я, отгоняя от лица мух.

— Просто считаю, что природные богатства должны оставаться там, где находятся. У природы.

— Рэйчел, от этой нефти выиграем не только Мустафа, я и инвесторы. Деньги получит правительство, а следовательно, и народ. Для местных жителей откроются новые рабочие места.

Американка оглянулась вокруг.

— Местные жители — это бедуины: пастухи и торговцы. Думаешь, их заинтересует работа на нефтяном месторождении? — спросила она с оттенком иронии.

Не обращая на нее внимания, я вынул из-под заднего сиденья рюкзак и с лопатой и кайлом под мышкой направился к дальнему краю каменистого кряжа.

— Ты куда? — спросила она.

— У меня нет времени на переживания.

Она поспешила вслед за мной по склону. А Мустафа, тактично делая вид, что не слышит нашего спора, занимался геодезическими инструментами. Вскоре я потерял его из виду, оставив прилежно трудиться внизу. Рэйчел догнала меня и схватила за руку.

— Не совершай ничего безрассудного только потому, что ты напуган. Постарайся узнать побольше, прежде чем решишься уничтожить его.

— У меня нет времени на эти игры, Рэйчел. Он может меня убить.

Вдали я заметил того самого бедуина-пастуха, которого видел раньше. Я узнал его по головному платку с запоминающимся рисунком. Пастух сидел на своем месте и следил за стадом неопрятных коз, бродивших среди колкой высокой травой. Я помахал ему рукой, но на этот раз он не махнул в ответ.

Рюкзак я поставил на небольшом плоском пятачке за валуном и ударил каменистую почву кайлом.

— Что ты делаешь? — заволновалась Рэйчел.

— Копаю.

— Зачем?

Я вынул астрариум из рюкзака.

— Оливер, ты не можешь его зарыть — это бесценная реликвия.