— Эта циферблаты служили для того, чтобы высчитывать орбиты не только Солнца и Луны, но также и пяти известных в то время планет: Марса, Меркурия, Венеры, Юпитера и Сатурна. Результатами вычислений пользовались, чтобы выбирать наиболее благоприятные дни как для религиозных праздников, так и для прорицаний. Вот тогда-то астрариум превращался в орудие войны. Вполне возможно, что астрономические подсчеты выполнял маг-мистик Гермес Трисмегиста (трижды великий), который, если верить некоторым данным, был выдающимся целителем и современником Моисея. Но еще более поразительны вот эти символы — пришедшая от шумеров клинопись жителей Аккада, народа, жившего до египтян и знаменитого своей магией и астрологией. Древние египтяне также упоминают их ремесла.

Сильвио взглянул на штырь, служивший осью для шестерен.

— А вот и врата силы — отверстие для ключа.

Ваз без труда вошел в личинку. Мы с итальянцем благоговейно молчали. Меня охватили волнение и страх. Я ждал, что механизм как-то себя проявит — пискнет, или процесс активации будет сопровождать игра дудочки из разгаданного Гаретом шифра, — но все было тихо: ни звука, ни движения. Затем почти невольно я потянулся к ключу.

Но профессор перехватил мою руку, и его костлявые пальцы сомкнулись на моем запястье.

— Нет! Не поворачивайте, пока не выслушаете, что я скажу.

Я отошел от стола. Наступил вечер, и теперь доносившуюся с улицы музыку сопровождали отдаленные залпы фейерверка — празднование юбилея королевы достигло кульминации. В воздухе чувствовался запах изобилия — аромата лета, от которого меня, еще юношей, всегда охватывала тревога. Возникало ощущение, что где-то совсем в другом месте происходит нечто захватывающее, и меня тянуло туда, несмотря ни на какой риск.

Я покосился на профессора: тени под его глазами обозначились сильнее, кожа еще больше посерела, словно за несколько часов он постарел на несколько лет.

— У меня рак желудка, — объяснил он. — Далеко зашедший процесс. Мне осталось два или три месяца, точнее определить невозможно. Забавно, древние считали, что желудок — вместилище чувств. Наверное, они были правы и я умираю оттого, что так долго подавлял свои чувства.

— Давайте факты, профессор, — холодно ответил я, не желая откликаться на его явный призыв к сочувствию. — Нечто такое, что бы понял сидящий во мне геофизик.

— Факты? Вы обладаете удивительной английской способностью высушивать все на свете.

Сильвио указал на три стрелки — каждая длиннее предыдущей. Они, подобно стрелкам часов, вращались на трех циферблатах.

— Они соответствуют трем временным отрезкам: древнеегипетским эквивалентам дня, месяца и года. Если мой перевод верен, теперь стрелки показывают дату сражения при мысе Акций.

— Следовательно, астрариум на самом деле принадлежал Клеопатре?

— Из фрагментов магических свитков и упоминаний в гримуарах[27] — все это хранилось в «Музейоне», величайшей Александрийской библиотеке, — известно, что в древности астрариум трижды являлся в ключевые исторические моменты. Его создали для Рамсеса Третьего во времена двадцатой династии. Затем он был похищен Моисеем, который воспользовался им, чтобы раздвинуть воды Красного моря. В следующий раз астрариум появляется в эпоху тридцатой династии, когда жрица Исиды Банафрит находит его в тайном храме своей богини в пустыне, где сорок лет обитал Моисей со своим народом. Банафрит привозит астрариум к египетскому двору для фараона Нектанеба. Но затем устройство снова пропадает на несколько сотен лет, хотя и обрастает легендами, которые повествуют о его могуществе. Потом, по слухам, его берет с собой Клеопатра, когда происходит битва при Акции. А теперь взгляните сюда. — Сильвио склонился над устройством. — Если повернуть ключ, появляются две стрелки меньшего размера: одна — из золота — указывает год рождения. Другая — из черного серебра — год смерти.

— Стрелка года смерти? — недоверчиво повторил я.

— Если вы введете в устройство дату рождения, оно рассчитает дату смерти.

У меня перехватило дыхание: так вот чего добивалась Изабелла — она хотела изменить дату смерти.

— Но возможности инструмента этим не ограничиваются. Он способен сворачивать время и события, чтобы осуществить осознанные и неосознанные желания человека: принести славу, богатство и даже удовлетворить тягу к саморазрушению. В этом его огромная сила и вместе с тем большая опасность. Потому что, будем говорить откровенно, многие ли из нас знают, чего хотят? Получается что-то вроде фаустовского устройства, которое самостоятельно выносит суждения. — Улыбка Сильвио показалась мне одновременно боязливой и благоговейной.

Я отказывался верить, что тысячелетний механизм мог спасти мою жену и тем более изменить ход событий. Но, несмотря на скепсис, меня увлек рассказ итальянца. Хотя все это было не более чем метафора: средство выполнения желаний, если в него верят тысячи людей, уже одним этим обретает власть.

— Я не религиозный человек, профессор Сильвио. Верю в Большой взрыв, эволюцию и свободные рынки. Астрариум — загадка, для меня это вполне очевидно. Хотя бы потому, что часть устройства сделана из сплава, который я раньше никогда не встречал. Еще в нем установлены два магнита необыкновенной силы. Вращающиеся магнитные поля обладают интересными свойствами. Но чтобы изменять судьбы?.. Бросьте. Кроме того, если все, что вы наговорили об этой машине, правда, вам надо поскорее повернуть ключ, и астрариум тотчас же задушит вашу болезнь. — Я его провоцировал, надеялся, что он сам признается в обмане.

Но ученый печально улыбнулся:

— Так и случилось бы. Но я не боюсь умирать. Я убежденный католик. Бог указал мне путь, и я должен ему следовать. К тому же я подозреваю, что в действиях астрариума заключен некий подвох, жало в хвосте скорпиона.

— Что вы хотите сказать?

— А как вам кажется, почему устройство и ключ оказались в разных местах перед сражением при Акции? Клеопатра, вероятно, прекрасно знала, какова сила астрариума, и, наверное, боялась ее. Одним поворотом ключа она могла повлиять на исход битвы и склонить в свою пользу удачу. Но не стала этого делать. Кардинальный вопрос — почему?

Я посмотрел на стоявший на столе астрариум. В мягком свете лампы он поблескивал разными оттенками металла. И у меня снова появилось чувство, что машина, в то время как я разглядывал ее, изучала меня. Я наклонился над столом, и в этот момент профессор Сильвио выдернул из устройства ключ. Подал мне и угрюмо сказал:

— Ключ нельзя поворачивать. Вам ясно, Оливер?

Я кивнул, все еще не вполне убежденный. Но, глядя на освещенное настольной лампой изможденное лицо итальянца, внезапно понял, что он действовал под влиянием любви. Любви к Изабелле. И, несмотря на все мои сомнения, поверил ему.

— И еще: обещайте, что спрячете его в надежном месте, а не здесь, в квартире. — Профессор схватил меня за руки. — Не вздумайте недооценивать Хью. У него могущественные союзники — он тесно связан с принцем Маджедом и египетскими властями. К тому же он честолюбив. Берегите себя, Оливер.

Я забрал машину из гаража неподалеку от дома и поехал в Ламбет. И по дороге постоянно ловил себя на том, что смотрю в зеркальце заднего вида, пытаясь установить, нет ли за мной «хвоста», не гонится ли за моим автомобилем Уоллингтон. Если он узнал, что Сильвио был у меня, то может заподозрить, что ключ теперь в моих руках. Или по крайней мере что я располагаю всей необходимой мне информацией. Я убеждал себя, что мое состояние — результат невероятной усталости и стресса. Но когда показался вокзал Ватерлоо, мои нервы были на пределе.

За вокзалом находились турецкие бани и гимнастический зал, который я посещал еще со студенческих времен. Расположенные в небольшом строении семнадцатого века, зажатом между деловыми зданиями, бани изначально предназначались для джентльменов праздного образа жизни. А сегодня, как я подозреваю, сюда не гнушались пускать посетителей, ищущих тайных встреч, но мне не было дела до происходившего в клубах пара гомосексуального флирта.