— Так пусть его лет через сто найдет кто-нибудь другой, чтобы он портил жизнь ему, а не мне.

Рэйчел, негодуя, стала спускаться к джипу. А я смотрел вниз, злясь на упрямство американки, на себя, на камни под ногами. С земли на меня уставился маленький скорпион. Задрав хвост с ядовитым шипом, он напоминал Давида, готового броситься на Голиафа. Я не решился его убить, и секундой позже скорпион шмыгнул под камень. Вонзив кайло в землю, я почувствовал, как удар отдался в руках.

Часом позже я бросил в яму последнюю лопату песка. Теперь астрариум лежал на глубине не меньше двух метров. Меня омыло громадное чувство облегчения, свободы, и я понял, что волен распоряжаться собой. Впервые за последние недели испытывая прилив оптимизма, я присоединился к Мустафе и стал помогать ему с измерениями. Рэйчел фотографировала окрестности. Над горизонтом, словно вездесущее око, висел огромный красный шар солнца.

— Ну как? — спросил я.

— Вечность. Первобытная стихия. — Она решила не продолжать наш прежний спор.

— Пустыня не вечна. Изменения в ней не так заметны, но без них не обходится.

— Если бы не деятельность человека, можно было бы почти увидеть, как разворачивается вспять история. И почти поверить, что время не линейно.

— Может, так оно и есть. — На мгновение я поверил в то, что сказал.

— Оливер, ты действительно считаешь, что, закопав астрариум, ты лишил его силы?

— У меня ощущение, что нефтяное месторождение показалось на свет благодаря ему, небесному ящику, сдвигающему землю, море и небеса. Безнадежно рискованная ставка, но я подумал, может быть, здесь, в пустыне, откуда он возник и где его законное место упокоения, астрариум потеряет хоть часть своей силы. Больше ничего придумать не могу. Я утратил присущее мне логическое мышление. Будем надеяться, попытка окажется удачной. Иначе тебе придется писать мой некролог.

Из пустыни, предвещая ночь, повеял ветерок.

— Надо возвращаться, пока не стемнело! — крикнул от джипа Мустафа и принялся собирать оборудование. Отряхнув с рук пустыню, я побежал ему помогать.

Была почти ночь, когда охранники открыли большие ворота из металлической сетки и мы въехали на территорию лагеря Абу-Рудейс. Блики огней на буровых в море желтыми пятнами отражались в черном зеркале воды. В знакомой обстановке, где я знал, как себя держать, мне стало значительно легче. Поставив джип у своего домика, я вылез из-за руля и почувствовал, как меня окутывает дружеская атмосфера лагеря. Радио в соседнем домике играло музыку диско, в воздухе явственно пахло сожженным топливом, по всей территории тянуло из сборников бурового раствора. Втянув носом эти обонятельные признаки нефтяного месторождения, Рэйчел поморщилась. А я, наблюдая за ней, рассмеялся.

— Грубовато, но ты, наверное, к подобному привыкла. И еще один минус: тебе придется делить со мной жилище.

За нашими спинами расхохотался Мустафа.

— Сколько дней отвел тебе астрариум? — спросила Рэйчел.

— Два, считая с завтрашнего восхода. Но разве ты забыла? Он умер и похоронен. — Я сказал это с улыбкой, но не сумел скрыть тревоги в голосе.

Рэйчел лежала на кровати, а я на небольшой, придвинутой к стене кушетке.

— Был случай, я влюбилась в мужчину, который через три дня подорвался на мине.

— Рэйчел, не скажу, что мне легче от твоих слов.

Я откупорил бутылку пива и бросил крышку вместе с открывалкой на пол. Вдруг они поползли через комнату и крепко пристали к боку стоявшего в углу кресла. Пока я, пораженный, на них смотрел, отключилось электричество и мы погрузились в темноту. Дверь распахнулась внутрь, открыв вид на поросшую кустарником пустыню и горизонт, освещенный огнями буровых в море. Американка вскрикнула. Я вскочил с дивана и бросился к выходу, решив, что снова произошло землетрясение. Рэйчел, в одних трусиках и майке, испуганно спросила.

— Что это?

— Наверное, опять толчки. Сдвиг тектонических плит… Боже, я совершенно в этом не уверен…

Металлический поднос пополз по полу: сначала медленно, но набирая скорость по мере приближения к креслу в углу.

— Что значит — не уверен? Ты же геофизик! Ты обязан знать! — Рэйчел в страхе накинула на себя покрывало.

Я нашел фонарь, включил и положил на край стола. Попытался закрыть дверь, но она не поддалась.

— Почему-то заклинило.

— Закрой!

Но металлической ручкой овладела какая-то невидимая сила: я тянул дверь в одну сторону, а ее тянуло я другую. Глянув в глубь комнаты, я заметил, что луч фонаря освещает в кресле какой-то инородный предмет, нечто такое, чего там раньше не было. Мгновение тень напоминала женскую фигуру — Банафрит. У меня от страха встали дыбом волосы на голове. Но, собрав все свое мужество, я присмотрелся.

К моему изумлению, это оказался мой пыльный рюкзак. Я поднял его, отряхнул красный песок. Рюкзак был тяжел, и изнутри доносилось жужжание вращающихся магнитов.

Я медленно вынул из него тускло поблескивающий астрариум и поставил на стол. Все металлические предметы в домике шевельнулись в унисон с ним.

— Откуда он здесь? — Глаза Рэйчел округлились от ужаса. — Разве ты его не закопал?

— Клянусь, закопал. — Я лихорадочно пытался понять, в чем дело.

— Что происходит? — почти выкрикнула американка.

По стене, словно привидения, скользили длинные тени перемещающихся металлических предметов. Это пугало и сбивало с толку.

— Он обладает физическими качествами, которых я не понимаю. Магнетизм — только одно из них. И он, судя по всему, набирает силу. — Я хотел успокоить и Рэйчел, и себя, стараясь говорить разумно.

— Но как он попал в дом?

— Понятия не имею.

Тяжело опустившись на диван и не сводя с механизма глаз, я пытался припомнить все детали минувшего дня. Яму я вырыл глубокую. Как закапывал астрариум, никто не видел — во всяком случае, я никого не заметил. Мустафа все это время находился по другую сторону гребня. Неужели пастух-бедуин следил за моей работой, а затем вырыл артефакт и принес в лагерь? Но зачем ему это понадобилось?

Отчаявшись найти объяснение, я всячески отбрасывал пугающую мысль, что астрариум переместился сам собой.

— Вот теперь я совершенно уверовала.

Голос Рэйчел прервал мои размышления. Я посмотрел на нее и увидел в глазах настоящий ужас. Оставил астрариум на столе и пытался придумать, что бы сказать, чтобы подбодрить ее и развеять собственный страх.

Но ничего не приходило в голову.

Снова хлопнула дверь. Фонарь мигнул и погас — села батарейка. Американка всхлипнула. Я наощупь добрался до прикроватной тумбочки, открыл ящик, нашел свечу и чиркнул спичкой.

— Изабелла знала, когда должна была умереть. Поэтому так отчаянно искала астрариум — надеялась изменить дату смерти. Можешь назвать это накликанной бедой, но она утонула именно в тот день, который предсказал ей Ахмос Кафре. Все могло получиться иначе, если бы она вовремя нашла астрариум. Может, и я мог бы ее спасти, если бы знал как.

У меня не было сил встретиться с Рэйчел взглядом. О стекло с громким стуком ударилась ночная бабочка. Мы разом подскочили, затем нервно рассмеялись.

Я лежал без сна и глядел в потолок, а Рэйчел, свернувшись на кровати, негромко похрапывала. Я завидовал той легкости, с которой ей удалось заснуть. Видимо, она очень устала. А мне не давали покоя мысли: надо было придумать, что делать дальше, после того как астрариум вернулся ко мне. Уничтожить я его не сумел, но нельзя было допустить, чтобы астрариум попал в руки моих врагов. Как мне теперь не хватало мудрости и руководства Изабеллы. Не в силах успокоиться, я встал.

В мои мысли ворвался крик птицы — горестный голос ястреба-перепелятника. Стараясь не разбудить Рэйчел, я натянул джинсы и вышел в ночь.

Вокруг фонарей вились тучи бабочек и мошек. С востока над горизонтом подкрадывался рассвет. Где-то надо мной в вышине снова закричал ястреб. Я обвел глазами небо, но ничего не увидел. Сел на деревянную ступеньку домика и стал смотреть на звезды, такие яркие, что я невольно вообразил за занавесом ночи сияющий космос.