— Беру все на себя, — улыбнулась она и скинула блузку, обнажив маленькие груди. Над низко сидящими джинсами, подобно экзотическому музыкальному инструменту, дугой изгибались стройные бедра. — Я так соскучилась по ласкам, что почти схожу с ума. Не помню, когда меня в последний раз обнимали. Кажется, все время куда-то бегу — в гостиницах, аэропортах, на пресс-конференциях. Ну и ну, как же я тебя хочу!

Я потянулся к ней, но замер и в короткий миг колебания понял, что предаю себя, что постель с другой женщиной не избавит меня от Изабеллы. Мне нужна была наперсница, а не любовница. Человек, который убедил бы меня, что я не лишаюсь рассудка. Все остальное — эротическое или духовное — только осложнит ситуацию. И еще я знал наверняка, что с Рэйчел все бывает непросто.

На прикроватном столике лежала ее черно-белая фотография размером как на паспорт. Лицо молодой Рэйчел светилось слепой верой идеалистки, зачесанные набок волосы заплетены в длинную косу. Я узнал это выражение. Дотронулся до глянцевой бумаги, и смутное воспоминание об улыбке на лондонском пороге проступило на пальце словно пятно. Рядом с фотографией лежали морская раковина и солдатский медальон. Перламутровая рифленая раковина маленького морского моллюска наутилуса источала свет — подводный храм, чья судьба теперь сиять вечно.

Рэйчел улыбнулась с кровати. Волосы над ее головой разметались, как змеи у Медузы.

— Раковина — с пляжа, где я потеряла невинность, — объяснила она. — Фотография — с нагрудной аккредитационной карточки, которую я носила во время моей первой предвыборной кампании демократов. А жетон принадлежал солдату, у которого я брала во Вьетнаме интервью и которого в тот же день убили. Любовь, вера и судьба — я повсюду вожу их с собой в качестве напоминания, чего я достигла и насколько непредсказуема жизнь. Но, полагаю, ты уже все это знаешь?

Я посмотрел на нее: в этот момент она была так красива и желанна, что я чуть не застонал, сознавая, что не должен уступать, и в то же время понимая, что устоять невозможно.

Сдерживаясь, я ухватился за спинку кровати, а затем сорвал с Рэйчел джинсы, заставил встать и опустился перед ней на колени.

— Нет, — простонала она, но, почувствовав мой язык, впилась мне в плечи ногтями. Мы упали на пол, Рэйчел забралась на меня, и, пока ласкала, мы оба сдерживали приближающийся оргазм. Я чувствовал, как она покусывает мне шею, лижет ухо, а сам сжимал ее груди, твердые соски упирались мне в ладони.

Я швырнул Рэйчел на спину и, в первобытной схватке ног и рук, грубо овладел ею. Мы отдались наслаждению, и Рэйчел, приближая мой оргазм, застонала. А затем, к моему изумлению, бешено расхохоталась. Ее истерика была заразительной, и вскоре мы вместе катались по ковру. Наверное, испытывали эйфорию от близости с прежним любовником или каждому просто было страшно от своей жизни и невысказанного сознания того, что мы оба были одиноки.

Внезапно со стены сорвалась картина в раме, изображавшая улицу Корнич, и со стуком упала на ковер всего в нескольких дюймах от головы Рэйчел.

— Вот видишь, — проговорила она, — за нами обоими следят призраки. — Затем завернулась в банный халат и вышла на балкон. Я натянул трусы и присоединился к ней.

Узкий бетонный балкон выходил на парк Монтаза. Вдалеке мерцали огни дворца, и верхушки растущих вдоль аллей высоких пальм, таинственно раскачиваясь, чертили ночное небо. Вдоль набережной сверкали сказочные огоньки пришвартованных у пристани яхт. В такие наэлектризованные ночи теряется ощущение времени, и будоражащий ветерок заставляет таких глупцов, как я, поверить, что они бессмертны. Только в эту ночь я не чувствовал себя бессмертным. Ощущал виноватым и слабым и не мог отделаться от мысли, что предал Изабеллу. Внезапно в душе разлилась пустота, как часто бывает после бессмысленного занятия сексом. Но тревожило что-то еще — в воздухе сгущался необъяснимый страх.

— У меня не было мужчины больше трех лет, с тех пор как я развелась.

Слова Рэйчел перелетели через некрасивые железные перила, устремились вниз и растворились в шуме улицы и злой ругани ссорившихся на углу мужчин.

— Долго. — Я завернулся в мягкие полы ее халата, и меня накрыла волна теплого, почти знакомого чувства. Держа в объятиях Рэйчел, я испытывал удивительное чувство покоя, но в тот же момент понял, что нам не суждено стать любовниками, — это было ясно без слов.

— Рэйчел, я не могу быть твоим любовником, просто не могу. Хочу, чтобы ты осталась мне другом. Ты на это способна?

Она кивнула прижатой к моей груди головой, и я почувствовал, как пылает ее щека. На улице двое мужчин продолжали ругаться — там шла реальная жизнь в реальном времени. Я дал знак Рэйчел возвращаться в номер и взялся за рюкзак.

Мы сидели на кровати, а астрариум стоял между нами — сама история с невероятными, но теперь материализовавшимися деталями. На Рэйчел я смотреть не мог, убежденный, что окончательно приговорил себя своим признанием. Ее рука по смятому одеялу подбиралась к моей руке.

— Все в порядке, Оливер, я тебе верю. Тебе повезло: если бы ты рассказал мне все это лет пять назад, я бы приняла тебя за очередного европейца, не в меру увлекшегося восточным мистицизмом. Но мне самой приходилось видеть очень странные вещи. В Кампучии наблюдала, как красные кхмеры привлекали колдунов-врачевателей запугивать крестьян — и, должна признаться, небезуспешно. Пару лет назад меня проклял папуасский вождь за то, что мой фотограф по глупости сфотографировал его жен. Но есть кое-что еще, что заставляет меня поверить в силу этой штуки… астрариума или как его там? Личность Мосри. Вот его-то я бы приняла со всей серьезностью.

Я кивнул. Сбросить Мосри со счетов было никак невозможно, даже если бы захотелось. Его присутствие ощущалось повсеместно, и я вздрагивал при виде каждой движущейся тени. Следившая за выражением моего лица Рэйчел накрыла мою руку своей ладонью.

— За ним стоит принц Абдул Маджед, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Я вспомнил, каким жаром пылало лицо принца на экране телевизора в программе, которую я видел в Лондоне. Оно выражало надменность деспота. Рэйчел настойчиво продолжала, словно хотела вбить в мое сознание, насколько велика опасность:

— Он религиозный фанатик, ни перед чем не остановится, и из тех людей, которые могут вполне поверить в силу штук вроде этой. Люто ненавидит Запад и пойдет на все, чтобы помешать мирным инициативам Садата. Уже происходили нападения, затрагивавшие западные интересы в регионе: на военную базу в Турции, американское посольство в Дамаске и другие, о которых ты даже не слышал. Это все Маджед. Недавно он еще больше активизировался. Все чаще случаются на первый взгляд не связанные друг с другом происшествия. А Мосри — это его мускулы. И если Маджед верит, что астрариум действительно обладает таким огромным влиянием на происходящие события, или просто считает его талисманом древней, более влиятельной арабской цивилизации, он непременно захочет получить его в свои руки и заставит Мосри ради этого убить любого.

Память о том, как Мосри смотрел сквозь окно в двери, когда меня допрашивали в полицейском управлении, пронзила словно электрическим током. Затем перед глазами возникло его ухмыляющееся лицо в полутемном лекционном зале. Я поежился.

— Но что они хотят с ним сделать?

— Понятия не имею, — ответила американка. — Получить власть над людьми? Абсолютную власть? Вернуть страну в феодальные времена и посадить правителем Маджеда? Имей в виду, Оливер, Маджед — совершенно безжалостный человек. Тебе необходимо принять меры предосторожности: надевать под одежду какую-нибудь броню, обзавестись оружием, — может быть, даже на некоторое время исчезнуть. — Говоря это, Рэйчел для убедительности мрачно кивала. Затем повернулась к астрариуму, который я в это время снова упаковывал. — Потрясающая вещь — живое воплощение истории. Древние египтяне были настолько продвинуты в астрономии. Жаль, я не знала Изабеллу. Не сомневаюсь, очаровательная была женщина. — Мы встретились с Рэйчел взглядами, она улыбнулась, потом быстро отвела глаза и спросила: — Но что нам делать с астрариумом? — К моему удивлению, у меня потеплело на душе, оттого что она сказала «нам», но я все равно невольно поежился от страха. Почти все, кто как-то касался астрариума, в итоге пострадали.