— Принесите, пожалуйста, горячей воды и бинты, Дженкинс, — попросила Кэт, закрывая за ним дверь. — Наберитесь наконец мужества и расскажите, что случилось, — решительно заявила Кэтрин. — Что, в конце концов, все это значит? — Она подала отцу стакан с выпивкой. — По какому праву он вел себя так?

От лорда Гровенора осталась половина. Он уменьшился прямо на глазах. Куда девался прежний задавака, стареющий Казанова, лондонский бонвиван, которого она привыкла ежедневно видеть? Перед ней был жалкий старикашка. Девушка растерялась. Отец с трудом поставил на стол граненый стакан, словно тот был непомерно тяжелым.

— Я в его власти, а он, пользуясь этим, отвергает все, что я предлагаю ему, — приглушенным голосом сказал Гровенор. — Я сделал ужасную вещь, в которой не могу признаться даже вам.

— Напыщенный глупец! — закричала Кэт. Ее терпению пришел конец. — Я ваша дочь, и мне известно, что вы не святой. Доверьтесь мне, чтобы мы оба освободились от этого монстра.

— Я смошенничал в карты.

Ее отец только что признался, что он шулер. Кэт не могла, не хотела верить, что тот, кто был призван защищать фамильную честь, потому что честь семьи важнее ее счастья и будущего, мог так явно пренебречь кодексом чести джентльмена.

В долгие предрассветные часы, когда Кэт терялась в догадках, мучительно соображая, какую подлость совершил ее отец, чтобы согласиться на зятя-прохвоста, подобное никогда не приходило ей в голову. То, что отец совершил нечто ужасное, в этом не было сомнения, но что именно, она сказать не могла.

Глядя на то, что осталось от некогда крепкого и бодрого мужчины, Кэт чуть было не зарыдала, оплакивая себя и отца.

А может, лучше засмеяться? Или плакать и смеяться одновременно?

Ее жизнь загублена из-за каких-то карт. В ожидании дворецкого Кэт ходила из угла в угол. Она не могла заставить себя взглянуть на отца. Это было слишком больно.

Но вот разум взял верх над эмоциями. Законы общества, в котором она вращалась, ей хорошо известны. Отношение к убийству было почти терпимое, поскольку всегда находились смягчающие обстоятельства, такие как внезапное слабоумие или самозащита. Но мошенничество за карточным столом, равно как и неуплата долга чести, связанного с любой игрой или видом спорта, были непростительным грехом и считались одним из главных признаков неджентльменского поведения.

Слухи распространяются очень быстро. И с этим уже ничего не поделаешь. Значит, скоро ее ждет одиночество, ибо все или почти все друзья отвернутся от нее, и она потеряет уважение лондонского света. Впереди ее ждут адовы муки. Ее соотечественники безжалостны. Остается один выход — бегство. И чем дальше, тем лучше. Либо отъезд за границу.

Многие джентльмены кончали жизнь самоубийством. Эта мысль заставила Кэт остановиться и посмотреть через плечо. Зрелище было не из приятных. Жалкий старикашка, напуганный, как ребенок, укрылся в высоком кресле с подлокотниками перед затухающим огнем.

Он поднял голову, увидел, что Кэт смотрит на него, и слезы выкатились из его глаз. Перед Кэт было жалкое подобие лорда.

— Вот уже не думал, что опозорю имя Гровеноров!

— Имя! Имя! Всегда это имя! — Чтобы буря в ее душе не вырвалась наружу, Кэт принялась ворошить угли в камине. У нее не укладывалось в голове. Ее отец был способен на многое, но что он был шулером? Нет, она не могла в это поверить. Девушка решила расспросить отца.

— Я был пьян. Все произошло при свидетелях. Лишь благодаря влиянию Джона удалось замять скандал. Я его вечный должник.

— А расплачиваюсь я, — глухо засмеялась Кэт.

Отец кивнул.

— Не могу понять, почему Петербрум выбрал меня, когда вокруг столько невест, которые гораздо богаче, менее строптивы и давно мечтают выйти за него.

— Его дед остановил свой выбор на вас. Полагаю, он поставил ультиматум, прошептал Гровенор. — Петербрум знает, что я никогда не согласился бы на ваш брак, если б не мой позор. Вы видите, как ему нравится мучить меня.

Наконец все прояснилось. Вот почему Петербрум не огорчался, когда она выставляла напоказ свою неприязнь. Ему нужен этот брак, как ее отцу его молчание. Эти двое стоили друг друга. Они заключили дьявольскую сделку, если, конечно, дьявол существует. Ей не повезло. Судьба сыграла с Кэт злую шутку.

Вдалеке хлопнула дверь, прервав размышления девушки. Шансов спастись бегством почти не было. Она знала об этом с самого начала. Раздался негромкий стук. Дверь в библиотеку с шумом распахнулась, и вошел дворецкий с огромным серебряным подносом в руках, на котором лежали бинты и вода. Ее приказание было выполнено. Если б их положение не было столь трагичным, Кэт бы расхохоталась. Дженкинс, стараясь не глядеть на окровавленное лицо хозяина, притащил такое количество бинтов, что ими можно было перевязать не один десяток пострадавших в крупной катастрофе. Дворецкий ждал приказаний.

Девушка отказалась от его помощи и послала старого слугу досыпать. Слава Богу, Кэт была уверена, что он никому не проболтается о том, что здесь произошло, в отличие от остальной прислуги. Кроме того, пребывание слуги делает положение ее отца еще более унизительным. Засучив рукава ночного капота из прозрачной белой ткани, Кэт, как могла, принялась приводить в порядок лицо отца. Годы, проведенные за изучением фамильной аптечки и рецептов, почерпнутых из книг, когда она, заменяя свою непоседу-мать, стала истинной хозяйкой Гровенор-Хауса, сделали руки Кэт ловкими и быстрыми. Она оказывала помощь, пытаясь забыться в работе.

— Ты меня ненавидишь? — жалобно пролепетал отец, когда она решила передохнуть.

Как ей хотелось рассказать о больших и маленьких обидах, накопившихся в ее душе с самого детства. Но, сделай она это и испытай минутное удовлетворение, девушка была уверена, что тотчас возненавидит себя.

Жизнь Кэт круто изменилась в одну минуту. Эту ночь она запомнит навсегда: она превратилась в мать беспомощного непослушного ребенка. Он сначала все запутал, а потом просил прощения. Сильный, гордый, несокрушимый, как скала, эгоист и гедонист канул в вечность. Но она не испытывала радость оттого, что лишилась отца.

Кэт кончила обрабатывать последнюю ссадину на лице лорда Гровенора и занялась его правой рукой. Хоть рука нестерпимо болела, девушка была уверена, что перелома нет. Петербрум запустил в отца тяжелой статуэткой эпохи Мин, обломки которой валялись на полу.

Кэт слишком устала, чтобы реагировать на робкие попытки отца оправдать свое поведение. Она отложила ножницы и принялась скатывать бинты. Она сделала все, что могла. Природа и отцовский камердинер сделают остальное. Девушка даже слегка улыбнулась. Просидев взаперти пару дней, отец не выдержит, непременно улизнет из дома и обязательно выдумает целую историю, связанную с его плачевным внешним видом. Он вполне мог вернуться к прежней жизни, словно ничего не произошло.

— Кэт, ответь же, наконец, ты ненавидишь меня?

Кэт взялась за ручку двери, чтобы позвать Дженкинса: дворецкий поможет отцу добраться до комнаты.

— Нет, но с этого момента все будет по-другому, обещаю вам!

На следующий день Кэт проснулась другим человеком. Было три часа пополудни. Уставшая и расстроенная девушка долго не могла заснуть предыдущей ночью, но бессонница порой тоже может приносить пользу. Она зажгла свечи, стоявшие всегда с левой стороны стола, рядом с кроватью, а затем потянулась за деревянной доской, которую клала на колени. В бессонные ночи без этих вещей не обойтись. Раньше она рисовала костюмы и делала наброски ролей, которые собиралась сыграть в будущем. Пара больших листов бумаги, исписанных несколькими неделями раньше, до сих пор лежала в ее столе. Какой спокойной казалась девушке ее прошлая жизнь. Она боялась только одного: чтобы никто не узнал о ее невинном увлечении театром. Какой глупой она была! Кэт свернула последнее напоминание о ее бесполезных забавах и отбросила его в сторону.

В течение нескольких часов она составляла заметки и чертежи, касающиеся Делакур-Хауса в добавление к тем, что отослала ранее. Вероятнее всего, она никогда не станет хозяйкой этого чудесного старинного дома, так пусть, по крайней мере, она сможет представить Ника в интерьере, который был создан с ее помощью. Наконец она закончила писать и поручила служанке отослать письмо. Завтра, после встречи с Чарли, она отправится к художнице насчет портрета. Мысль о Нике не покидала ее ни на минуту.