Граф говорил спокойно и ровно, почти не меняя интонации. Его глаза были закрыты. Казалось, он читает какую–то книгу, спрятанную внутри.

— В жизни мне пришлось столкнуться с многими вещами, серьёзно поколебавшими мою уверенность в общепринятых взглядах, — сказал он. — Скажите, вы верите в то, что свободная воля существует?

Он замолчал, ожидая ответа, но Донал чувствовал, что совсем не готов ему ответить.

— Ваша светлость, — наконец сказал он, — я не думаю, что способен изложить свои воззрения вот так, без подготовки. Кроме того, хотя я и понимаю, что каждый из нас неизбежно задаёт такие вопросы самому себе, по–моему, с другими людьми о них вообще лучше не говорить. Я полагаю, что подобные вещи — если их всё же приходится обсуждать между людьми, а не только между человеком и Богом, — следует обсуждать в печати, где все мнения запечатлены раз и навсегда и при желании к ним можно вернуться в любое время, чтобы посмотреть на всё свежим взглядом. Хотя, честно говоря, я всё равно не считаю, что подобные разговоры идут нам на пользу.

— Как это так? Ведь для человечества это вопрос первостатейной важности!

— Да, ваша светлость, если говоря о человечестве, вы имеете в виду каждого конкретного человека. Я лишь хотел сказать, что это один из тех вопросов, который гораздо полезнее проверить на деле, нежели обсуждать в теории.

— Я вижу, вам нравятся парадоксы.

— Тогда я буду говорить прямо: на подобные вопросы способна ответить лишь нравственная природа человека, потому что они касаются почти исключительно её одной. А нравственная природа проявляется в действии, а не в обсуждении.

— Неужели вы хотите сказать, что моя нравственная природа никак не участвует в решении вопроса, когда я рассматриваю его с точки зрения чести и долга? — спросил граф, и в его голосе прозвучал лёгкий намёк на неудовольствие.

— Нет, ваша светлость, — твёрдо ответил Донал. — В этом участвует лишь разум. Я повторяю, что нравственная сущность человека проявляется только в действии. Если уж мы заговорили о свободе воли, то как человеку узнать, что он истинно свободен, кроме как сделать то, что составляет его долг, даже если ему сильно этого не хочется? Конечно, этот человек может ознакомиться со всеми имеющимися фактами о свободе воли и посвятить себя длительным размышлениям о том, как именно она действует, но при этом так и не узнает, обладает он сам свободной волей или нет.

— Но как мне применить силу на деле, если я вообще не знаю, обладаю я этой силой или нет?

— Вы узнаете об этом, как только пустите её в ход; когда, живя обыкновенной жизнью, будете последовательно, шаг за шагом исполнять то, что должны исполнить, и воздерживаться от того, к чему склоняет вас искушение, но чего делать не следует. Я знаю, это звучит совсем наивно, по–детски, и большинство людей откладывают действие на потом, полагая, что с этим всегда успеется, и желая сперва разрешить вопрос, который можно разрешить лишь вот таким наивным, детским путём. А ведь только так человек сможет узнать, обладает он свободной волей или нет. Более того, у него вообще не будет никакой воли, пока её не породит подобное действие.

— А что если окажется, что человек безволен, потому что не способен делать то, что ему хочется?

— Я говорил не о желаниях, а о долге, ваша светлость.

— Ну хорошо. Если он не способен делать то, что должен делать? — почти сердито уступил лорд Морвен.

— Даже это ещё не доказало бы, что он начисто лишён свободной воли. Пожалуй, в результате он только засомневался бы ещё больше. Можно доказать лишь наличие свободной воли, но не её отсутствие.

— Какая мне радость от того, что первое доказать можно, а второе нельзя?

— Так ведь доказать можно только истину, ваша светлость. Разве можно доказать ложь? Если кто–то задумает доказать, что у него нет свободной воли, он не получит от своего эксперимента никакого удовлетворения, особенно если он человек честный. Но тот, кто печётся о достоинстве дарованной ему души, обретёт покой и радость, если встанет на путь послушания.

— Но как можно говорить о свободной воле, если она появляется и осознаёт себя лишь в послушании другому?

— А свободная воля как раз в том и состоит, чтобы сопротивляться своим желаниям и исполнять то, к чему призывает нас Истина. Конечно, бывает, что желания человека совпадают с истиной, но это не научит его быть свободным. Правда, потом он всё равно найдёт в таком совпадении свободу, а полностью обретёт её лишь тогда, когда его желания окончательно сольются с Истиной, ведь быть свободным — значит жить в гармонии с изначальным законом своего существования.

— Какое тоскливое учение!

— Ваша светлость, я довольно усердно и много об этом размышлял и сам для себя достиг кое–какой практической ясности. Однако убеждать в своей правоте других я просто не возьмусь. Во–первых, это невозможно, а во–вторых, если бы я и стал убеждать вас прийти к такому же выводу, то предложил бы вам тот же самый путь, по которому прошёл сам, а именно: делать то, что от вас требуется.

— Требуется кем — или чем?

— Да чем угодно или кем угодно, кто по праву может хоть чего–то от вас требовать. Если не делать того, что предполагает само понятие свободной воли, какая нам будет польза на земле, на небе или в аду от того, что мы знаем об этой воле всё, что только можно знать? Правда, в таком случае, ни о каких познаниях вообще не может идти речи.

— А вы довольно дерзкий проповедник, — заметил граф. — Но, допустим, человек видит, что неспособен выполнить свой долг?

— Я бы сказал, что от этого ему следует ещё больше поспешить и сделать то, что от него требуется.

— Но это же чистый абсурд!

— Абсурдно здесь лишь предположение о человеке, осознающем, что он не обладает той или иной силой. Он может не осознавать, что обладает какой–то силой; это действительно возможно. Но ведь это не одно и то же. Разве можно осознать силу иначе, нежели столкнувшись с этой силой? И разве сила существует иначе, нежели в собственном проявлении на деле? В человеке заключено гораздо больше всего, чем он осознаёт. За его сознанием стоит жизнь, сила вечности, и только в действии — а значит, в послушании — он может осознать её и тем самым сделать её своей.

— Ну, это уж сущая казуистика! Ненужные тонкости!

— Если бы единственный путь к жизни лежал через эти тонкости, нам рано или поздно пришлось бы в них разбираться. Но если кто–то принимает живой, трепещущий шар истины за плоский диск голого разума, край этого диска вполне может показаться ему ненужной тонкостью.

— Полно, полно! Как всё это относится ко мне? Ведь я на самом деле хочу принять важное решение, но пока не чувствую никакого веления долга.

— Неужели вам не известно ни одной насущной обязанности, которую надлежит исполнить как можно скорее? А ведь некоторые обязанности таковы, что стоит лишь признать их существование даже самым незначительным послушанием, как их требования сразу же становятся неизмеримо важными.

— Это хуже всего, — пробормотал граф. — Я отказываюсь, я не желаю ничего признавать! Кто знает, к чему это может привести и что от меня в конце концов потребуется.

Эти слова он произнёс так, словно и сам не осознавал, что говорит вслух.

— Да, ваша светлость, — кивнул Донал. — Именно так большинство людей относятся к самым главным вопросам жизни. Дьявол ослепляет нас, чтобы увести за собой.

— Ещё чего! Дьявол! — фыркнул граф, радуясь тому, что разговор свернул в сторону. — Неужели вы и впрямь верите в это мифическое существо?

— В дьявола верит тот, кто идёт у него на поводу, а не тот, кто избегает злых дел, даже если ему всё равно, существует дьявол на самом деле или нет. И потом, если дьявол и есть, ему вовсе не нужно, чтобы люди знали и помнили о его существовании. Но мне не хочется о нём говорить; по правде сказать, он мне совсем не интересен… А вот если вы, ваша светлость, преодолеете своё пристрастие к опию, то вскоре непременно узнаете, что обладаете свободной волей.