Будь у Донала привычка искать в лицах людей их отклик на чужие слова и мысли, он увидел бы, что лицо леди Арктуры сначала слегка затуманилось, а потом покрылось густым румянцем, и, наверное, решил бы, что она недовольна непрошеной вольностью своей экономки. Но обладая богатым опытом внутренней жизни и необыкновенным умением понимать чувства других людей, сам он никогда не пытался непрошено проникнуть в эти чувства, чтобы обрести превосходство над собеседником. Человек, будь то мужчина или женщина, не был для него открытой книгой, но он почёл бы недостойным пытаться прочесть в лице сидящей перед ним девушки то, чего она по какой–то причине не сказала ему сама. Он сидел, глядя в огонь и время от времени вскидывая глаза на свою собеседницу, ждал, что же она ему скажет, и потому не видел ни пробежавшей по её лицу тени, ни румянца. Леди Арктура тоже сидела, глядя в огонь, и, казалось, не спешила начинать.
— Вы так добры к Дейви! — наконец сказала она и остановилась.
— Ничуть не добрее, чем он того заслуживает, — откликнулся Донал. — Это каким же чудовищем нужно быть, чтобы плохо к нему относиться?
— Вы же знаете, мистер Грант, что я во многом с вами не согласна!
— В этом нет никакой насущной необходимости, миледи.
— Но, наверное, я всё равно должна воздать вам должное, — нерешительно продолжала она. — А по справедливости я не могу не признать, что Дейви стал гораздо послушнее с тех пор, как вы у нас появились. Только ведь добро — на самом деле никакое не добро, если не исходит из истинного источника.
— Виноградная лоза на терновнике не растёт, миледи. Разве можно признавать за злом способность творить добро?
Леди Арктура ничего не ответила.
— Теперь он всегда меня слушается, — продолжила она. — Почему он стал таким хорошим? Жаль, что у меня нет такого же учителя!
Она замолчала, потому что вдруг испугалась. Она сказала эти слова в простоте сердца, но они тут же показались ей предосудительными.
«Что–то в ней происходит, — подумал Донал. — Она совсем другая! Даже голос переменился!»
— Но я совсем не об этом хотела с вами поговорить, мистер Грант, — опять начала леди Арктура, — хотя действительно давно думала вам сказать, что заметила в Дейви перемены к лучшему. Я хотела кое–что рассказать вам о своём дяде.
Они снова немного помолчали.
— Должно быть, вы заметили, — решилась она наконец, — что между нами нет ни близости, ни общения, хотя живём мы под одной крышей и по закону он мой опекун и глава семьи.
— Признаться, заметил. Сам я ни о чём не спрашиваю, но не могу запретить Дейви со мной разговаривать.
— Конечно, нет. Лорд Морвен — странный человек. Я его не понимаю, но не хочу осуждать и не хочу, чтобы вы его осуждали. Однако я должна открыть вам кое–что, что касается именно вас и что я не имею права от вас скрывать.
Она замолчала, и Доналу показалось, что в ней не осталось ни капли былой надменности и горделивого высокомерия.
— Не случилось ли с вами чего–то такого, что заставило бы вас усомниться в его намерениях? — внезапно спросила она. — Что заставило бы вас подозревать его в том, что он… каким–то образом вас использует?
— Кое–какие смутные подозрения у меня есть, — ответил Донал. — Пожалуйста, расскажите мне всё, что вы знаете.
— Я бы и сейчас ничего не знала, хотя наши комнаты расположены совсем рядом. Я бы и сейчас была в полном неведении и замешательстве, если бы… если бы год назад он не попытался сделать то же самое со мной.
— Неужели?
— Порой мне кажется, что после этого я так никогда и не оправилась полностью. Когда я пришла в себя, меня охватил настоящий ужас… Видите, как сильно я вам доверяю, мистер Грант!
— И я сердечно благодарю вас за это, миледи, — сказал Донал.
— Я думаю, — произнесла леди Арктура, постепенно набираясь смелости, — что дядя принимает какое–то жуткое снадобье, чтобы оно влияло на его разум и будило в нём неведомые силы. Я слышала, некоторые люди так делают. Что это за снадобье, я не знаю и знать не хочу. И ведь это ничуть не лучше, чем слишком много пить! Я помню, как дядя сам говорил мистеру Кармайклу, что опиум куда хуже вина, потому что быстрее разрушает нравственное чувство.
Только поймите меня правильно, я не говорю, что он принимает опиум!
— Есть вещи куда хуже опиума, — сказал Донал. — Но неужели вы действительно считаете, что он пытался испытывать действие своих снадобий и на вас?
— Не сомневаюсь, что он пытался чем–то меня напоить. Однажды, когда я ужинала вместе с ним… Нет, я просто не могу описать, что со мной было! По–моему, дядя решил проверить, как его зелья подействуют на человека, который о них даже не подозревает. Говорят, что сначала от этого человеку становится приятно, но я ни за что на свете не согласилась бы снова испытать те страшные мучения, которые мне пришлось пережить тогда!
Она замолчала, содрогнувшись от неотвязного воспоминания, и Донал поспешил заговорить сам:
— Я подозревал что–то подобное, миледи, и потому сегодня вечером не стал ничего пить. Надеюсь, что сегодня на меня не найдёт то безумие — по–другому это не назовёшь! — которое преследовало меня вчера и позавчера.
— Страшно было? — спросила леди Арктура.
— Наоборот. Я почувствовал такой прилив жизни и силы, какого и вообразить себе не мог.
— Ох, мистер Грант, берегитесь! Надеюсь, у вас не будет искушения попробовать его ещё раз? Я даже не знаю, что бы со мною стало, если бы это питьё действительно принесло мне облегчение и удовольствие, а не ужасные кошмары. Ведь меня всё время мучают беспокойные мысли, и иногда мне кажется, что я на всё готова, только бы от них избавиться.
— Наверняка от них можно избавиться по–другому, по–хорошему, — ответил Донал. — А то, что это страшное снадобье вам не понравилось, считайте самой настоящей Божьей милостью.
— Так оно и есть! Божья милость, не иначе.
— По великой любви Он защитил вас Своим присутствием.
— Ах, я была бы только рада в это поверить! Но мы же не можем полагаться на то, что Бог любит нас, пока не уверуем в Христа! А я… я вообще не знаю, верю я в Него или нет.
— Не знаю, откуда вы это взяли, но это самая настоящая ложь! — твёрдо произнёс Донал. — Мы знаем, что Христос неизменен, знаем, что у Него с Богом — один Дух, одни мысли. Разве Он не отдал свою жизнь за нас, когда мы были ещё грешниками? Неужели Его совершенная Любовь не будет делать всё возможное, чтобы помочь нам обрести спасение? Неужели Он не приложит к тому всю власть Творца над Своим творением?
— Я знаю, что Он посылает и солнце, и дождь одинаково как на праведных, так и на нечестивых. Но ведь и солнце, и дождь — это лишь малые, земные блага!
— Но разве Господь не обещал, что Отец даст нам все блага, которые мы у Него попросим? Как же вы можете поклоняться Богу, Который даёт вам только то малое и незначительное, чего Ему не жалко и о чём Он Сам не слишком–то печётся, но не желает делать для вас самого что ни на есть лучшего?
— Но разве нет таких благ, которые Он не может нам дать, пока мы не уверуем в Христа?
— Конечно, есть. Но я хочу, чтобы вы поняли: Господь делает для нас всё, что только можно сделать! Ему, должно быть, очень трудно нас учить, но Он никогда не устаёт пробовать снова и снова. И если кто желает научиться от Бога, то непременно научится — и научится хорошо, можно не сомневаться!
— Боюсь, я поступаю неправильно, слушая вас, мистер Грант. Но ещё хуже то, что мне всё время хочется, чтобы вы оказались правы! Простите меня за такие слова, но неужели вы никогда не страшитесь того, что все ваши убеждения могут оказаться пустой самонадеянностью? Разве может быть, что вы правы, а столько хороших людей — неправы?
— Всё дело в том, что большинство нынешних учителей стремятся объяснять Бога вместо того, чтобы слушаться Его и творить Его волю. Евангелие призвано убедить не разум, но сердце; только после этого и разум наш сможет стать воистину свободным. Господь говорил, что многое имеет сказать Своим ученикам, но тогда они не готовы были всё это услышать. Если всё, что я слышал в церкви за последние месяцы, — правда, то Господь вообще не принёс нам никакого спасения, а только слегка перетасовал наши скорби и печали и сделал их несколько иными. Ведь все эти проповеди не искупили вас, леди Арктура, и никогда не смогут этого сделать. Только Сам Христос, ваш Господь, Друг и Брат, может спасти вас! Никакие доктрины и учения о Нём не способны этого сделать, даже если все они безупречно истинны. Мы, бедные сироты, никак не можем найти своего Бога, и вместо Него нам подсовывают жуткие карикатуры!
