Сергей Колбасьев едет переводчиком в советское посольство в Кабул. Долог путь от Ленинграда до Афганистана, но еще дольше от советской границы, через Кушку, в обход Гиндукуша до Кабула. Этот путь, длиной в 1200 километров, тогда проезжали на лошади. Для моряка это нелегкий путь. Зато весь быт малоизвестной тогда страны открылся перед путниками. Открылись и неизвестные пейзажи. Степь, горы, перевалы. Желтый камень, щебень, трава пучками.

Бурая земля, на ней красные тюльпаны и маки. Броды через серебряные и кофейные речки. Деревья только вблизи городов. Открытая каменная степь. На солнце 40 градусов, в тени 25 градусов. Кишлаки пастухов. Кочевники. Круглые кибитки из черного войлока. Сзади них море баранов.

Пастухи — из племени дурани, одного колена с эмирским. Хан вынес воды помыть руки, сам полил. «Гости эмира — наши гости», — сказал он.

Пили кислое молоко и слушали, как играет большой афганец на маленькой дудочке из тростника. В звуках маленькой дудочки была степь, ветер, ночь — все, что вверху, и все, что внизу. От этой музыки становилось тревожно. Вокруг сидели люди с непокрытой головой, с длинными волосами, смуглые, белозубые, в простых длинных рубашках. «Как в раю», — вспоминал позже Колбасьев.

И опять был путь по горячим камням, по низким желтым холмам, пока не показались тутовые деревья, сырые поля, большая река Гельменд. Миновали Кандагар, Газни, вот и гостеприимный Кабул. Жили в Кабуле. Сергей Колбасьев был там с женой, храбро совершившей все путешествие. Работа в посольстве, прогулки по городу Кабулу и окрестностям. Время летело незаметно.

Выполнив свою работу, Колбасьев поднялся в обратный путь, на этот раз по новой дороге, через Мазар-и-Шериф на Термез.

После возвращения из Афганистана Сергей Колбасьев получает назначение на работу в торгпредство в Хельсинки. Здесь он снова превращается в моряка. На небольшой яхте он совершает большие походы, уходит в очаровательные финские шхеры, странствует по островам залива. Одновременно он увлекается радио. Он сам начинает изготовлять сначала маленький детекторный, а потом большие ламповые приемники. Он много читает по этому вопросу и даже сам пишет руководство, как сделать хороший ламповый приемник.

Наконец кончается работа в Финляндии, и Колбасьев в Ленинграде. На этот раз он целиком отдается писательскому труду.

Если раньше он увлекался музыкой и идеей соединения музыкальных произведений со световой гаммой, то теперь он погрузился в радио, с таким же упорством, с каким он одно время увлекался моделями кораблей, сам их делал очень точно и очень тщательно. Но все-таки над всем торжествовало желание написать о гражданской войне, о годах, которые он провел на Красном Флоте.

Будучи участником ЛОКАФа, ленинградской организации красноармейских и флотских писателей, он пишет свои морские рассказы, уходя с головой в воспоминания незабываемых лет, в годы своей молодости, когда столько энергии было отдано родному Красному Флоту.

Перед ним заново проходят и суровые берега Мурмана, и лесистые прибрежные холмы Камы, и песчаные отмели Волги, и обожженные южным солнцем косы Азовского моря, и синий простор Черноморья.

Перед ним проходят сотни знакомых лиц, характеров, случаев, боевых воспоминаний. Иных уж нет, а те далече. Но он, ничего не написавший об Афганистане или о Финляндии, понимает, почему его не увлекли степи и горы далекой страны, леса и шхеры Финляндии. Он моряк, моряк военный, моряк, который понимает боевую службу, опасную, увлекательную, красивую. Он моряк, который знает досконально эту службу со всеми ее мелочами. Знает ее всерьез, так же как и морской порядок — порядок совместного плавания.

Книги Сергея Колбасьева называются очень обдуманно, и в этих названиях выражено то главное, о чем рассказано в книгах. Книга «Поворот все вдруг».

Таким поворотом — «все вдруг» — была на флоте революция. Другая книга называется «Правила совместного плавания». Это название говорит о том, как надо плавать совместно, то есть объединенным отрядом, и как надо уметь плавать вместе с людьми, которые тебя окружают; морской порядок требует, чтобы его соблюдали и на палубе, и в кают-компании.

«Салажонок» — это повесть о том, как делается из чумазого беспризорного мальчишки сначала неумелый, наивный салажонок, а потом вырастает настоящий, хороший моряк, будущий морской командир.

О советском флоте написано много книг. Но книг о гражданской войне на флоте, книг серьезных, не так уж много. Да еще книг, написанных знатоком этого дела, боевым командиром. А между тем к первым годам Советской власти, к годам гражданской войны будет всегда направлено внимание молодых поколений, которые хотят знать, как же выглядела жизнь в то уже далекое время, какие были люди, как жили, как сражались, как побеждали во имя Революции.

Мне недавно пришлось видеть в Ленинграде замечательную постановку в театре имени Пушкина — «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского. Играли ее прекрасные артисты. Но как только поднялся занавес и открылась сцена первого действия, я невольно посмотрел на зал, потому что столько широко раскрытых молодых взоров было направлено на сцену, с ожиданием, с растерянностью даже. Что им показывают? Это флот в революции, эта краса и гордость? Не может быть. А на сцене жила бурная эпоха, правдиво жила, сильно, романтично, оглушая, поражая, вызывая на размышления, радуя высотой своих требований, ростом людей, подлинным героизмом.

В своих пьесах и сценариях Всеволод Вишневский с большой силой разрешил драматургическими приемами тему побеждающей социалистической революции на флоте.

Можно только пожалеть, что ярко начатый роман талантливого Леонида Соболева «Капитальный ремонт» не имел продолжения. Если бы он довел его до конца, мы бы увидели изображенные уверенным пером картины войны на Балтике 1914—1918 годов и победу революции. Новиков-Прибой, оставивший нам знаменитую «Цусиму», не дал большого произведения о флоте в гражданскую войну.

Я уж не говорю о разных очерках и маленьких рассказах многих авторов, затерявшихся на страницах старого комплекта журнала «ЛОКАФ».

Есть книги о море, созданные игрой сильного воображения. В них все вымышлено, но этот вымысел увлекает читателя. Есть книги смешанного характера, где подлинные истории дополнены вымыслом. И даже трудно определить, чего больше. Есть книги документального плана, написанные так скучно, что даже большой факт не звучит, задушенный ненужными деталями. Но есть книги, в которых отсутствует игра воображения, они на грани воспоминаний; кажется, что в них герои носят подлинные фамилии, но эти книги хорошо передают дух, и цвет, и голос эпохи. Они правдивы и скромны, но люди в них видны во весь рост, и это русские люди, показанные в решающие годы своей жизни.

К таким книгам относятся и произведения Сергея Колбасьева.

Как правдивый свидетель исторических событий, как участник гражданской войны, Колбасьев ведет вас на палубу революционных кораблей, в кубрики, где гремят страсти, в кают-компании, где строевые командиры, верные Советской власти, сидят рядом с завтрашними предателями, склонившись над картой, ведут вас в бой, который дают английским новым мониторам речные ветхие кораблики красной эскадры, показывает ночные поиски, тревоги, походы.

Он выводит перед нами своих сверстников по корпусу и их нелегкую жизнь в первые дни на красных кораблях. Им надо быть примером для команд в боевой обстановке, понимать, что революция совершилась бесповоротно. Иной из них, как молодой офицер Овцын, спросит, говоря о матросах, которые кажутся ему занимающимися только митингами и разговорами: «Всякие земельные вопросы и восьмичасовой день. Какая же тут служба? И потом: оказывается, что мы с тобой сволочи. Как же нам после этого ими командовать?» Овцын недоумевает, сложная обстановка корабля пугает его. Первое время, когда на флоте выступали эсеры и анархисты, эта обстановка была еще сложней.