Примерно в километре от края леса двое негров отделились от группы и ушли в сторону. В этом не было ничего подозрительного, видимо, Картье поручил им обследовать другие участки долины. Но когда эти негры очутились в непосредственном тылу у агентов, Жюль обеспокоился и стал совещаться со своим партнером на том смешанном англо-французском наречии, с помощью которого они научились понимать друг друга.
Стамп не ждал на этот раз козней со стороны Картье и потому дал своим агентам лишь одно указание: не выпускать его из виду. Но существовала и общая инструкция, гласившая, что в каждом отдельном случае следует действовать по обстоятельствам. Требуют ли сейчас обстоятельства решительных действий? И если да, то каких именно? Заставить двух негров, шагавших сейчас у них за спиной, присоединиться к остальным? Но это вызовет протест со стороны Картье. Остановить самого Картье и предложить ему вернуться обратно в поселок? Но для этого также нет никаких оснований. Да и Картье, без сомнения, не подчинится, и тогда пришлось бы пригрозить ему оружием. Но это уже чрезвычайная мера, и если прибегнуть к ней без крайней нужды, то можно и вовсе вылететь со службы…
Так рассуждал Жюль, и Питер согласно кивал головой. А пока что они шли и шли за Картье и его спутниками, в то же время не спуская глаз с двух негров, которые упорно шагали позади.
Огромное, красное, мглистое солнце, висевшее над долиной, слало на землю потоки раскаленных лучей и сжигало, казалось, самый воздух, лишая людей дыхания. Но вот долина, наконец, пройдена, и путники вздохнули полной грудью: они вступили в широкую, благословенную тень, падавшую от тропического леса, который встал перед ними высокой, двадцатиметровой зеленой стеной. Тут они остановились, словно завороженные красотой представшего им зрелища.
— Уф! — громогласно воскликнул Робер, вытирая обильный пот, стекавший со лба на лицо. — А все-таки привелось мне увидеть это чудо! Помнишь, отец? — Робер встал в театральную позу и заговорил отчетливо и сильно: — «Голос мой звучал в девственном лесу торжественно, отдаваясь глухими перекатами, как под сводами собора. Я ощущал нечто очень странное, почти сверхъестественное: вечный сумрак, неподвижная тишина окружающего производили впечатление глубочайшей уединенности, отчуждения, которое заставляло озираться по сторонам и спрашивать себя, не сон ли это! Стоишь как среди населения другого мира: они живут растительной жизнью, а я человеческой! Но окружающие меня великаны до того громадны, безмолвны и величавы, а вместе с тем безучастны и суровы, что даже удивительно, как чужды мы друг другу, когда между нами так много общего! Мне казалось, что какой-нибудь исполинский бомбакос, крепко вросший в землю, вот-вот задаст мне надменный вопрос: что нужно мне здесь и с какой стати пришел я в это собрание величавых лесных царей…»
— Стенли? — Картье любовно глядел на сына, ничуть не утерявшего в трудном переходе своей юношеской восторженности.
— Верно, отец, Стенли! Правда, хорошо?..
Жюль, стоявший в десятке шагов, с удивлением наблюдал эту странную сцену: юношу, произносящего по-французски торжественным, нарочито театральным голосом тираду о тропическом лесе, и безмолвно внимающих ему людей. Поведение белых еще можно понять, но негры, негры, эти грязные оборванцы! Ей-богу, их нельзя было узнать: можно подумать, что они понимают каждое слово, такими осмысленными были сейчас их лица, осмысленными и… гордыми. Да, именно гордыми. Жюль не находил другого определения, и ему стало вдруг не по себе. Похоже, тут происходит что-то непонятное, какой-то странный маскарад, таящий в себе грозную опасность для него, Жюля. Надо немедленно что-то предпринять, что-то остановить, иначе будет поздно.
Жюль повернулся к своему напарнику Питеру, тот тупо глядел перед собой и не испытывал, видимо, никакой тревоги. Нет, от этого не дождешься совета, он привык действовать лишь по прямому приказу. Жюль оглянулся: два рослых негра недвижно стояли позади с суровыми, непреклонными лицами, и эти лица также поразили Жюля каким-то новым для него, непривычным выражением. Такие лица видел он у алжирцев, когда те выходили на улицы города, чтобы заявить о своей солидарности с армией Национального освобождения.
— Эй вы, паршивые негры, отойдите прочь! — крикнул Жюль по-французски, не зная, как иначе к ним обратиться. — Нечего вам торчать за нашими спинами.
К своему удивлению и даже ужасу, он тотчас же услышал ответ на чистейшем французском языке:
— Если ты, гнусный шпик, еще раз позволишь себе назвать нас паршивыми неграми, я проломлю тебе голову!
И один из негров, которому принадлежали эти слова, совсем недвусмысленно протянул в сторону Жюля громадный кулак.
— Но, но… — негромко произнес Жюль.
Этим он и ограничился, потому что впереди произошло нечто совсем непредвиденное: Картье и его спутники вступили в лес. Жюль, толкнув в плечо Питера, бросился к лесу с отчаянным криком, похожим на вопль:
— Мосье Картье! Мосье Картье!
Картье остановился, повернулся лицом к подбежавшим агентам и сказал ледяным голосом:
— Что вам угодно?
— В лес нельзя… запрещено… вам нечего искать там… — задыхаясь от быстрого бега, проговорил Жюль. — Вы должны в долине… мосье Стамп не велел…
— Мне нет дела до вашего Стампа, — отрезал Картье. — Если вы дорожите жизнью, не становитесь мне поперек дороги!
Жюль мгновенно оценил обстановку: вот тот случай, когда необходимо прибегнуть к оружию, если не хочешь навсегда расстаться с мечтой о карьере. Давно изученным жестом он выхватил из кармана револьвер и наставил на Картье.
— Если вы тотчас же…
Жюль не успел закончить фразу, как уже лежал на земле, оглушенный ударом в голову, который нанес ему сзади один из негров; револьвер отлетел в сторону и был подобран Робером. Питер оказался более предусмотрительным: опасаясь удара с тыла, он проворно отскочил в сторону и, недолго думая, выстрелил в Картье. Он был умелым стрелком и если бы имел время прицелиться, Картье, по всей вероятности, был бы убит или, в лучшем случае, ранен. Но Питеру даже не пришлось пожалеть о своем промахе: его пронзили одновременно несколько пуль, и он упал мертвый.
Однако сражение еще не было закончено. Едва опамятовавшись, Жюль, безоружный, вскочил с земли, кинулся на Картье и яростно вцепился в него руками, пытаясь вытолкнуть его из леса и при этом истошно вопя:
— Помогите! Помогите! Помогите!
Чтобы освободиться от этого обезумевшего шпика, Картье стукнул его рукояткой револьвера по голове, только тогда разжал он, наконец, судорожно сведенные руки и растянулся на земле.
— Ничтожный вы человек, Жюль, — с презрением сказал Картье, когда тот открыл глаза и принялся от злобного бессилия плакать громко, надрывно, утирая кулаками глаза. — Вы не только служите своим гнусным хозяевам за деньги, но и готовы умереть за их интересы… А ну, — крикнул он в гневе, — уползай отсюда к своему Стампу, живо!..
И Жюль пополз, трусливо озираясь, еще не веря, что его отпустят живым.
— Нет, Анри, я не могу согласиться с тобой, — улыбнувшись белозубой улыбкой, сказал высокий, плечистый негр с крупной, скульптурной головой, в лохмотьях, совсем не идущих к его сильному, властному лицу. — Мы не можем позволить себе такого красивого жеста. Стоит этому парню немного прийти в себя, и он стрелой помчится к своим, оглашая всю окрестность криками о помощи. Этак они окажутся здесь раньше, чем мы успеем углубиться в лес…
— Ты прав, конечно, Нгама, — улыбнулся в ответ ему Картье, — и мне остается только извиниться перед тобой за свое самовольство. Видимо, красота этих мест способствует искусству декламации.
— О, нас еще ждут в лесу такие красоты, что там легче утратить, чем обрести дар речи, — сказал Нгама. — А ну, ребята, — обратился он к неграм, указывая на Жюля, — свяжите покрепче этого храбреца, да так, чтобы ему понадобилось не менее часа, чтобы освободиться от пут! — Он подошел к трупу Питера, тот лежал лицом кверху, с раскинутыми руками. — А этого надо захоронить, все же был человек!..
