Клод в растерянности молчала. Кто же она такая, если не Клотильда фон Зеверинг?..
— Кто же я, если не Клотильда фон Зеверинг? — произнесла она вслух. — И зачем было дяде говорить мне неправду? Вы, наверное, просто насмехаетесь надо мной… шутите… Ведь если бы…
— Шучу? — грубо прервал Хеллс. — Нет, милая моя, мне не до шуток, пора нам кончать этот затянувшийся разговор! — Он взглянул на часы. — Пять часов, на улице уже утро. Слушайте меня внимательно. То, что я вам открою сейчас, останется навсегда между нами, ни одна живая душа никогда не узнает об этом. Но только при одном условии: вы должны на время забыть о своей воле и целиком подчиниться мне! Иначе я опозорю вас на весь свет, люди с ужасом и отвращением будут отворачиваться от вас, матери будут пугать вами своих детей…
Хеллс помолчал, как бы давая девушке время оценить все значение сказанного. Конечно, она уже сейчас в смятении, а через несколько минут, когда узнает правду о своем происхождении, из нее можно будет вить веревки.
— Я не понимаю, о чем вы говорите… — совсем тихо сказала Клод. — Я ничего такого не сделала.
Хеллс выдвинул ящик своего стола, достал оттуда объемистую папку, приоткрыл ее и вытянул газету.
— Взгляните, Клод. Знаком вам этот человек?
Со страниц старой, пожелтевшей газеты на девушку глядел обведенный траурной каймой портрет генерала СС, обергруппенфюрера фон Хагенау. Хотя в ту пору ее дядя был почти на двадцать лет моложе, Клод тотчас же признала его.
— Это же дядя Альбер! — воскликнула она в радостном удивлении. — Какой красивый и важный! Но почему же в черной рамке? Ой, это вовсе не дядя, какой-то генерал Хагенау, погибший в бою…
— А разве дядя никогда не называл вам своего настоящего имени?
— Нет, он опасался, что я проболтаюсь. Он говорил, что придет время…
— Так вот, милая моя, генерал СС, обергруппенфюрер Вальтер Хагенау и Альбер Стамп — одно и то же лицо! Человек, которого вы называете дядей Альбером, на деле бывший генерал СС фон Хагенау, один из величайших злодеев нацистского режима, заочно приговоренный к повешению в России, Польше и Чехословакии. Незадолго до падения Гитлера гестапо, чтобы спасти его и других злодеев от справедливого возмездия, объявило их умершими, а на деле переправило с фальшивыми паспортами за границу. Так и случилось, что генерал-висельник фон Хагенау превратился в Альбера Стампа…
— Нет, это неправда… дядя очень добрый… он так любит меня…
Хеллс извлек из папки ворох фотографий и положил перед Клод.
— А ну, взгляните!
На одном фото генерал от гестапо, группенфюрер фон Хагенау, он же Альбер Стамп, — Клод тотчас же узнала его — был изображен в окружении сотен и тысяч лежащих вповалку мертвых тел. Он стоял среди них во весь рост, в отлично пригнанной форме, при орденах, с торжествующим видом победителя. Направленные на лежащих людей автоматы в руках солдат-эсэсовцев указывали на то, что все эти люди были только что расстреляны по приказу генерала. На следующем фото фон Хагенау держал в вытянутой руке револьвер, направленный на группу изможденных, оборванных людей, среди которых женщины, дети, старики. Видно, он не спешит с расправой и как бы позирует, чтобы дать фотографу время запечатлеть для потомства свой подвиг. А вот длинный ряд стоящих на коленях людей со связанными назад руками: генерал фон Хагенау и несколько младших офицеров СС прижимают револьверы к затылкам осужденных; на следующей фотографии осужденные уже лежат на земле, и генерал взирает на них с тем же победным видом.
Резко отстранив от себя фотографии, Клод в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, лицо ее стало одного цвета с белоснежным джемпером.
— Боже мой, боже!..
— Да, Клод, вот каков он, этот Альбер Стамп, которого вы именуете дядей Альбером, — как бы сочувственно сказал Хеллс. — А ведь я не показал вам фотографий, на которых он самолично, с применением жесточайших пыток, допрашивает русских военнопленных, партизан и партизанок. У этого палача и убийцы была страсть запечатлевать для потомства свои злодеяния, и часть его фотоархива попала к нам. Наконец, вы не читали показаний, данных суду его сослуживцами по СС и многочисленными свидетелями. Я избавлю вас от этого — у меня самого при чтении этих показаний шевелились волосы на голове. Да и вы уже достаточно знаете, чтобы представить себе человека, выдающего себя за вашего дядю…
— О, значит он вовсе не дядя мне! — с облегчением воскликнула Клод. — Зачем же понадобилось ему…
— Это вы еще узнаете, Клод. А пока пойдем дальше. Известно ли вам, кто такая Эльза Штумм?
— Эльза Штумм… Это ужасная женщина, которая замучила в концлагерях тысячи людей, избивала их до смерти, травила собаками… Эльза Штумм? Я читала о ней в книгах, кажется, ее осудили потом и повесили англичане.
— Да, да, именно об этой знаменитой злодейке Эльзе Штумм я и спрашиваю вас. Вот взгляните на это фото: Эльза Штумм на виселице в Гамбурге, где она была осуждена на смерть.
— Ой, как страшно! Будто пустой мешок висит…
— А ведь Эльза Штумм была очень красива. Глядя на ее портрет, трудно поверить, что это женщина-изверг, украшавшая свою берлогу абажурами из человеческой кожи! Вот посмотрите…
Клод приняла из рук Хеллса фотокарточку, и на ее лице возникло вдруг странное выражение: смесь недоумения и ужаса.
— Что это… что это?..
— Вас, наверное, удивляет поразительное сходство между вами и Эльзой Штумм? — спокойно сказал Хеллс. — Разве вам никто никогда не говорил об этом?
— Н-нет…
— А вы припомните, милая! В прошлом году в «Одеоне», в Париже, один человек при виде вас чуть не упал в обморок; то же повторилось в музее восковых фигур; а в последний раз — на лайнере, на котором вы летели со Стампом из Парижа в Вашингтон. Все трое, видимо, бывшие узники концлагеря, в котором свирепствовала Эльза Штумм…
— Да, да… А я не могла понять тогда…
— Да вы и сейчас не все понимаете, милая Клод. Между вами и Эльзой Штумм вовсе не случайное сходство. Эльза Штумм — ваша родная мать! Вы ее незаконная дочь от Вальтера фон Хагенау, он же Альбер Стамп. Вот кто ваши родители, Клод, а вовсе не убитый майор фон Зеверинг и его супруга, погибшая при бомбежке!..
Хеллс, мнивший себя великим знатоком человеческих душ, явно не рассчитал на этот раз силу нанесенного им удара. Почти мгновенно в Клод произошла страшная перемена. От ее лица отхлынула вся кровь, ее фарфорово-голубые глаза остановились и застыли, как у мертвой, на ее побелевшем лице они казались сейчас почти черными; щеки опали, виски вдавились, челюсть отвисла, слегка приоткрыв рот, и оттуда мертвенно поблескивали сухие зубы.
Хеллс сам ужаснулся делу своих рук. Он достал из ящика стола «бодрящую» таблетку, нацедил из сифона в стакан газированной воды, вскочил с места, обежал стол и остановился перед Клод.
— Примите таблетку… выпейте воды…
Клод слабым жестом руки отвела от себя стакан.
— Не надо…
— А я вам говорю — примите! — прикрикнул Хеллс. — Вам сразу станет лучше!..
Клод по-детски всхлипнула, взяла таблетку и запила водой из стакана.
— Ну вот и хорошо! — ласковым голосом сказал Хеллс. — Не пройдет и полминуты, как вы снова будете молодцом!..
Прошло несколько минут, прежде чем Клод пришла в себя. Но было похоже, что за эти считанные минуты она успела перенести тяжелую болезнь: ее нельзя было узнать. Ничего не осталось от ее красоты, от ее юности, ее словно опалило той страшной правдой, которую открыл ей Хеллс. У нее не было сил держаться прямо, она ссутулилась в кресле, голова склонилась, глаза погасли, даже кожа на лице, казалось, одрябла. Быть может, если ей суждено жить, к ней еще вернутся и сила, и здоровье, и бодрость духа, и все блага юности, но сейчас ее душа была погружена во мрак, из которого она не видела иного выхода, кроме смерти.
— Вот и отлично! — бодро приговаривал Хеллс. — Может, еще таблеточку, а?
