— Пожалуйста, садитесь, генерал. Я бы выслушал ваш рапорт по восстанию в Северном нагорье.

Генерал приподнял свою саблю и опустился на предложенный стул, после того как сел Эрлингтон.

— Простите мою фамильярность, посланник, но стоит ли так беспокоиться о битве, когда после вашего спасения не прошло и недели? И хотя на корабле вы добрались до Англии очень быстро, я прекрасно понимаю, что путешествие было достаточно сложным. Возможно, вам стоит еще немного отдохнуть.

— Мне довольно сложно отсыпаться в такой момент. Уверен, вы это понимаете.

— Сэр, мои лучшие люди, опытные солдаты, стоят на посту, внутри и снаружи, охраняя дом круглые сутки. Пожалуйста, чувствуйте себя спокойно. Похищение не повторится.

— Спасибо за заботу, генерал. Но уверяю вас, что я уже почти пришел в себя. Однако, находясь в здравом уме, я не хочу отдыхать, когда страдают наши шотландские братья. Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете, ничего не утаивая.

Генерал Фробишер вскинул голову.

— Как будет угодно. Наши войска вступили в сражение с мятежниками на трех фронтах — двух в Россшире и одном в Инвернессе. В последнем одержана решительная победа. К чести бунтовщиков, они были хорошо вооружены и обучены, однако мы значительно превосходили их по численности. Также помогло то, что боевой дух пехоты слабел с каждым часом битвы. Многие дезертировали с поля боя. К моменту окончания сражения большая часть войска сбежала в горы.

Эрлингтон кивнул.

— Сколько убитых?

— Наша армия потеряла девятьсот пятьдесят три завербованных, двадцать три офицера, четырнадцать…

Эрлингтон остановил его.

— Я не о нас. Я о них. Каковы потери шотландцев?

— О? — Брови генерала сошлись на переносице в недоумении. — Шотландские потери исчисляются тысячами, сэр. По последним данным, примерно тридцать две сотни убитых и раненых.

Эрлингтон нахмурился:

— Тысячами…

Он резко встал, подошел к окну и уставился в пустоту. Мысленно перенесся назад, в тот день в замке Рам-Друайон, когда он пытался убедить собравшихся солдат сложить оружие. В его памяти всплывали лица стариков и юнцов, негодных для серьезных сражений. Не было никого менее готового к войне — кроме того, они боялись наказания за отказ участвовать в ней.

Генерал заерзал на стуле.

— Посланник, должен признать, я немного удивлен вашей реакцией. Я ожидал, что вы выразите больше удовлетворения, услышав о потерях в стане наших врагов.

Эрлингтон покачал головой, закрыв глаза на предвзятость генерала.

— Люди, которые сражались в Инвернессе, не являются моими врагами, генерал. И вашими тоже. Если бы ситуация обострилась, она бы переросла в гражданскую войну. Войну между братьями. Никогда не забывайте, против кого вы на самом деле сражались.

Несколько мгновений генерал молчал.

— Тем не менее я надеюсь, что вы по крайней мере поприветствуете подавление мятежа против его королевского величества.

Эрлингтон вздохнул и сменил тему:

— Что стало с зачинщиками? Скин, Кинросс… Маккалоу?

Голос генерала звучал торжественно:

— Скин и Кинросс убиты на поле боя. О Маккалоу пока ничего не известно. Если его найдут живым, он будет арестован и отправлен в Лондон, где ответит за государственную измену. Надеюсь, вы рады, что сможете призвать своего похитителя к ответу?

— Да. Но не потому, что он напал на меня. А потому, что он и его соратники заставили страдать миролюбивый народ Шотландии, используя насилие как политическое оружие.

Генерал втянул щеки.

— Если позволите, посланник, у каждого человека на том поле боя был выбор. Если он поднял меч на корону, значит, заслужил свою участь как нарушитель покоя короля.

Эрлингтон сел на стул и сложил руки на коленях.

— Мир существует там, где есть справедливость. А ее-то шотландцам и не хватало. — Эрлингтон тяжело вздохнул. — И поэтому я намерен искать аудиенции у принца-регента и умолять его просить парламент отменить налог на зерно и вместо этого взимать его с других товаров. Может, это уменьшит нужду шотландцев. И примирит его высочество с населением его северных владений. — Эрлингтон кивнул своим мыслям. — Да, исходя от меня, это предложение будет много значить.

— Как пожелаете. Это все, сэр?

Генерал поднялся со стула.

— Спасибо, генерал Фробишер, — произнес Эрлингтон, пожимая его руку. — Я уверен, принц щедро наградит вас за победу в Северном нагорье.

И Эрлингтон откинулся на спинку стула, погрузившись в свои мысли. Время текло незаметно, когда он размышлял о будущем.

— Отец?

Он обернулся на голос. На пороге стояла его обожаемая дочь. При виде Серены Эрлингтон вспомнил о том, что его возраст и слабость не позволили ему защитить ее. На самом деле это она его защищала.

— Серена! — сказал он, тепло улыбаясь. — Заходи, заходи!

Она обошла стол, встала позади стула и обняла отца.

— Не видела тебя за завтраком. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше с каждым днем. Я рано проснулся и решил написать несколько писем.

Серена приложила руки к его груди.

— Ты же знаешь, что доктор велел тебе отдыхать, — напомнила она.

— Он слитком уж осторожен. Я отказываюсь валяться, как старый кот. Я хорошо себя чувствую.

— И почему ты такой упрямый?

— Должна же ты была от кого-то унаследовать это качество.

Она поцеловала отца в щеку и села напротив.

— Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в Лондон?

— В скором времени. Но я не вижу причин, чтобы ты не могла туда отправиться уже сейчас.

— На самом деле, отец, — нерешительно произнесла она, — я не испытываю никакого желания возвращаться.

Эрлингтон не выказал никакого изумления.

— Да?

Брови Серены сошлись на переносице.

— Ты не выглядишь удивленным, услышав это.

Лицо Эрлингтона смягчилось.

— Вообще-то ко мне вчера заходил Малькольм. Кажется, у него есть к тебе вопрос.

Щеки Серены залил румянец.

— А…

— Ты любишь его?

Румянец стал еще гуще.

— Сказать по правде, отец, это так.

— Я всегда подозревал, что ты будешь завидной невестой, — поддразнил дочь Эрлингтон. — Он хороший человек, куколка. И он тебя любит. Со всем отчаянием.

— Конечно, с отчаянием. С тех пор как мы встретились, его дважды избивали до синяков. Я боюсь думать, какой срок жизни отмерен ему рядом со мной. Не очень-то хорошо наше общение сказывается на его здоровье.

Эрлингтон рассмеялся, а затем сразу погрустнел.

— Ты же знаешь, что пойдут сплетни. Новости о твоем замужестве с человеком подобного рода занятий, вне всяких сомнений, очень быстро распространятся в салонах Лондона.

— Я не планирую посещать светские рауты, чтобы слушать их.

Эрлингтон недоуменно посмотрел на нее.

— Я буду в Лондоне во время оглашения брака в церкви — и венчания, конечно же, — но я бы не хотела, чтобы Малькольм оставался там слишком долго. Он будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, а я не вынесу, если его хоть как-то заденет фатовство и глупость высшего общества.

— Ты имеешь в виду то общество, к которому ты принадлежала?

Серена выразительно приподняла брови.

— Я не удостою это ответом, папа.

Эрлингтон рассмеялся.

— Где вы собираетесь жить?

— Ээээ…

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Ты шутишь.

Серена поежилась и прикусила верхнюю губу.

— В этом есть своя прелесть.

Его плечи поникли.

— После всего, что произошло, ты мне сейчас говоришь, что хочешь жить в Шотландии? — Он покачал головой. — Нам придется подумать над этим, Серена. Мне не нравится идея, что моя единственная дочь переедет в дальние края.

— Ты имеешь в виду, как это когда-то сделал ты? — спросила она лукаво.

— Я не удостою это ответом, Серена. — Он протянул руку через стол и взял ее ладонь. — Что я буду делать без тебя? Дом станет таким пустым, когда ты уедешь.

В глазах Серены блеснул огонек.

— Вот именно об этом я пришла с тобой поговорить. Я долго думала о том, чтобы вернуть прежний уклад жизни в Лондоне, и поняла, что нам совершенно необходим еще один человек, чтобы вести хозяйство.