Мой разум потрясен.

Я забываю о пустой банке, о том, что в ней когда-то было человеческое мясо, и сосредоточиваюсь на Рите, на ощущениях от льнущего ко мне тела. Ищу запястье с недавно затянувшимся швом, впиваюсь в него губами. Рита стонет и просит сделать это снова. «Высоси меня», — шепчет она. Надо срочно отвлекаться, чтобы враз не потерять контроль.

Спорт я никогда не любил, и бейсбол тут не поможет. А мысли о мертвых собаках в канаве слишком уж точно бьют в цель. Ловлю себя на том, что начинаю перечислять в голове названия всех известных мне фильмов о зомби. И кончаю, едва успев вспомнить три картины Джорджа Ромеро.

— Кто начнет сегодня? — спрашивает Хелен.

Мы с Ритой переглядываемся и глупо улыбаемся. Рядом с нами расположился Джерри, его ободранное в аварии лицо стало гораздо светлее и не такое воспаленное, как несколько дней назад, но он, похоже, не замечает. Напротив Джерри сидит мрачный Том, его правая рука, покрытая черными волосами, на два дюйма короче левой. Возле него Наоми и Карл. Эти двое почти не изменились: Наоми с зияющей глазницей, Карл расковыривает открытые ножевые раны. А Лесли (она единственная из новичков присоединилась к нам) вяжет покрывало.

На доске фраза: «ПОВЕРЬТЕ В СЕБЯ».

Впервые со времени моей аварии мне кажется, что я действительно верю.

После того, как до меня дошло, что мы едим, идея поедания человеческой плоти немного смущала. Скорее, это вопрос этики, чем вины. Как-никак, я сам лишился статуса живого всего чуть больше четырех месяцев назад. Но с учетом тех перемен, что произошли со мной с того времени, как я впервые попробовал «роскошное рагу», мне хочется пересмотреть свое отношение к этической стороне дела.

Недавно мы с Ритой обнаружили, что поедание человечины оказывает оздоровительное воздействие не только на телесные раны. Мы оба чувствуем изменения внутри себя, в наших телах и головах, словно после короткого замыкания цепь восстанавливается. Медленно, но верно возвращается энергия.

Мы также обнаружили, что секс между зомби стократ превосходит секс между живыми.

Как Мp3 по сравнению с кассетным магнитофоном.

Как купейный вагон по сравнению с плацкартным.

Как филе-миньон по сравнению с говяжьим фаршем.

Впрочем, сперва я решил, что это всего лишь восторг от возможности снова испытывать физическое удовольствие. Но Рита тоже это отметила. До или после того, как она десять минут билась в оргазме, не знаю, однако думаю, что именно это и стало для нее решающим фактором. А меня осенило, когда мы за час успели пять раз заняться сексом.

Непременно следует поработать над выносливостью.

Я словно семнадцатилетний мальчишка, который спешит к подружке, чтобы потрахаться, пока ее мать на работе. Или тайком приводит ее в винный погреб в доме родителей, пока те сидят наверху и не замечают приглушенных криков страсти. Честно говоря, подозреваю, что им было бы все равно, даже если бы они и знали. Лишь бы я не тащился на улицу отстаивать свои права и отказался от попыток прокатиться на общественном транспорте.

— Может, кто-нибудь изъявит желание поделиться с группой чем-то личным? — спрашивает Хелен.

Рита смотрит на меня так, словно хочет попробовать новую позу, и я прыскаю.

— Мне кажется, или на самом деле что-то происходит? — спрашивает Наоми.

— О чем вы? — не понимает Хелен.

Наоми окидывает взглядом комнату, на миг ее единственный глаз задерживается на нас с Ритой.

— Точно не знаю. Но что-то не так. Я чувствую.

— Ага, и я, — подхватывает Джерри. — А я думал, что обкурился…

— И я, — кивает Том, пальцы на его руке — той, что короче, — сводит судорогой. — Э-э, только я не обкурился.

Я и Рита съели пять и три банки соответственно, а Том с Джерри — каждый по две, если я правильно считаю. У остальных в группе было лишь по одной банке. Они и не знают того, что знаем мы с Ритой.

— Не думаю, что ощущаю себя по-другому, — размышляет Лесли. — Но вообще мне все это в новинку. Что я должна почувствовать?

Ее вопрос повисает в воздухе.

— Карл, — говорит Хелен, — а вы чувствуете что-нибудь необычное?

— Я вообще ничего не чувствую, — отвечает Карл.

— Кто бы сомневался, — ехидничает Наоми.

— Хотя я заметил, что лицо у Джерри стало чище, Энди уже не так сильно хромает, — не обращая на нее внимания, продолжает Карл. — А у Риты нет макияжа.

И действительно, лицо у нее бледное, без прикрас. На ней голубые джинсы и красная водолазка, закрывающая шею и запястья. Она не швы прячет, а скрывает тот факт, что они заживают.

Все смотрят на Риту, затем на Джерри.

— Что? — спрашивает тот.

— Это правда, Джерри? — обращается к нему Хелен. — У тебя заживают раны?

— Понятия не имею, — отвечает Джерри, трогая лицо. Кусок коросты отваливается и падает на пол, оставив на лице розовый след. — Может быть.

Хелен подходит ближе и изучает его лицо, приподняв пальцем за подбородок и поворачивая то вправо, то влево.

— Чем ты занимался?

— Ничем. Клянусь.

Хелен смотрит на нас. Рита улыбается, а я говорю:

— Не отрите на нее.

Челюсти у всех отвисают, никто не может вымолвить слова. Наконец, прошептав: «Боже мой!», Хелен возвращается к своему месту, а Наоми и Лесли помогают ей сесть.

— Чувак, ты всегда мог так говорить? — спрашивает Джерри.

Я мотаю головой.

— А когда вы стали разговаривать снова? — интересуется Лесли.

— Едеи две азад.

— Как же это? — удивляется Наоми. — Разве такое возможно? Ты ведь мертвый. Мы все мертвые.

— Мы воскресшие, — поправляет Карл.

— Какая разница? К Энди не должен был возвратиться голос, у тебя не должны заживать раны, а у Риты…

Рита задирает рукав и демонстрирует всем затягивающиеся швы на запястье.

— Офигеть! — восклицает Джерри.

— Невероятно! — изумляется Том.

— Наверное, все так и должно быть, — произносит Лесли, которая, похоже, гораздо больше верит в закономерность изменений.

Наоми встает, руки в боки.

— Что, черт подери, тут происходит? Чем это вы трое занимаетесь?

— Они едят живых, — упавшим голосом говорит Хелен.

Мы с Ритой обмениваемся удивленными взглядами.

Наступает неловкая тишина. Если бы это был кадр из фильма, откуда-то издалека послышался бы собачий лай.

— И как вам живые? — интересуется Лесли.

— Откуда мне знать, — отвечает Джерри. — Я их не ел.

— Нет, ел, — говорит Рита.

— Нет, не ел, — настаивает Джерри. — Уж я бы знал, наверное…

Я достаю из рюкзака банку из-под «роскошного рагу».

— Ты шутишь! — ахает Джерри.

Я качаю головой.

— Рей дал каждому из нас по банке, — вспоминает Наоми. — И что же, значит, мы все ели человечину?

Внезапно Том подрывается с места и, давясь и закрыв рот левой рукой, бежит в туалет.

— Вообще-то, — говорит Лесли, — мне понравилось.

— Почему вы не сказали нам, что было в этих банках? — возмущается Наоми.

— Мы не знали, — оправдывается Рита. — До нас дошло несколько дней назад.

— А почему вы уверены, что это человечина, а не оленина? — недоумевает Джерри. — Вы что, с Реем говорили?

Когда мы зашли к Рею, его не было. А в потухшем костре валялась бедренная кость, на которой, как я догадываюсь, он явно не зефир сушил.

— Им и не нужно разговаривать с Реем, — замечает Хелен, к ее голосу вновь возвращается обычная энергия. — Поедание оленины не способствует чудесному исцелению воскресших.

— Вы знали об этом? — обращается к ней Карл. — О том, что это возможно?

Оказывается, один из ее пациентов-зомби (Хелен была тогда еще среди живых) уверял, что нашел способ не только остановить разложение, но и исцелить раны и телесные повреждения.

— И хоть я встречалась с ним всего три раза, я заметила, что выглядит он здоровее обычных зомби, — рассказывает Хелен. — На мой вопрос о том, как это ему удается, он лишь улыбнулся и ответил, что мне лучше не знать.