— Ух ты, — жуя, говорит она, — пальчики оближешь. Вот уж мясо так мясо.

— Пища богов, — нахваливает Рей с полным ртом и, открыв пиво, делает глоток.

Рита берет еще один кусок, затем протягивает банку и вилку мне. Хоть еда уже и получила Ритино одобрение, я медлю: ни разу не пробовал оленину и вообще никогда особой склонности к дичи не имел. К тому же трудно поверить, что на вкус она отличается от маринованного тофу.

Зак и Люк, сидящие напротив меня по другую сторону костра, уже расправились со своей олениной и пальцами вычистили банку.

— Попробуй, — предлагает Рита. — Вкусно.

Пусть я не отношусь к тем, кто ищет религиозный символизм в обычных жестах или необъяснимых явлениях, но Рита в костюме плейбойского кролика с банкой оленины в вытянутых руках напоминает Еву, предлагающую Адаму отведать яблока. Хотя, с другой стороны, здесь не Эдемский сад. А если на земле и существует рай, нас оттуда уже вышвырнули. Поэтому яблочко я беру.

Рита права. Первый кусок оказывается гораздо более вкусным, чем я ожидал: ничего лучше я не пробовал с того самого дня, когда произошла авария. Второй — еще вкуснее. Я успеваю умять четыре куска, пока не вспоминаю, что нужно делиться с Ритой.

— Ты точно не хочешь, Джерри? — спрашивает Рита.

— Я не голоден.

Джерри отодвинулся от костра, прислонился спиной к стене и уткнул нос во вклейку на развороте журнала. Рядом на полу стоит бутылка пива и пропановый фонарь.

Пока мы угощаемся олениной и пивом, Рей расспрашивает о том, как нас угораздило очутиться в теперешнем положении. Поскольку я сегодня забыл маркерную доску, а Джерри так занят, что ничего вокруг не замечает, отвечать приходится Рите. Она рассказывает историю смерти каждого из нас и о том, что мы все встречаемся дважды в неделю на собраниях группы поддержки. Рей, в свою очередь, сообщает, что конец его жизни наступил год назад, когда он охотился на оленя и нарушил границы частной собственности. Землевладелец заявил, что всего лишь отстреливался в целях самозащиты.

— Это мне нужно было защищать свою задницу, — говорит Рей. — Я даже ружье отложил в сторону.

— А что ты делал? — спрашивает Рита.

— Отливал. Стоял со спущенным штанами, когда сукин сын влепил в меня заряд.

Я беру еще один кусок оленины и бурчу.

К тому времени, как с едой покончено, Зак и Люк спят, свернувшись клубком, словно коты, на полу рядом с ними — пустая банка и бутылки из-под пива. Джерри по-прежнему блуждает в царстве завуалированной порнографии.

Рей подбрасывает в костер дрова и открывает еще одну бутылку.

— Так что там у вас за группа?

Рита выкладывает краткие сведения о группе: кто в нее входит, какие цели она преследует, и все такое.

— Расшириться путем привлечения других выживших? — переспрашивает Рей. — А вас, случаем, вокруг пальца не водят?

— У Хелен немного нетрадиционные взгляды, — поясняет Рита. — Ей хочется сделать так, чтобы мы лучше относились сами к себе.

Я киваю и говорю: «Точно»; получается нечто похожее на смесь чиха с отрыжкой.

— Что ж, если кто-то пытается помочь другим, остается только восхищаться, — заключает Рей. — Хотя помочь себе можем только мы сами. Не так ли, мистер Хефнер[4]?

Джерри поднимает глаза от «Плейбоя»: взгляд остекленевший, рот приоткрыт. Похоже, у него текут слюни.

— Лично я ничуть не стыжусь быть тем, кто я есть, — продолжает Рей. — И вам не советую. Нужно извлекать максимум пользы из того, чем вы располагаете. А если у вас нет того, что вам необходимо, так пойдите и достаньте. Или сделайте так, чтобы оно у вас было.

По сути, Рей говорит то же, о чем вот уже три месяца кряду вещает Хелен. С одной лишь разницей: в его устах слова обретают куда больший смысл.

— Может, вы придете на собрание? — спрашивает Рита. — Наши будут рады познакомиться.

— За этих двоих не скажу, — указывает Рей на спящих у костра близнецов, — а я в группах взаимопомощи особого интереса не вижу. Хотя отчего бы не зайти…

Рита подробно объясняет, когда и куда приходить, и просит привести с собой близнецов. Рей говорит, что постарается, и предлагает еще по бутылке пива.

— Думаю, нам пора, — качает головой Рита, взглянув на часы. — Уже поздно.

В полночь для зомби установлен комендантский час — чтобы не было возможности беспрепятственно собираться в большие группы. Кроме как на собраниях «Анонимной нежити» и на кладбищах, нам вообще не дозволено встречаться. Даже виртуальное пространство, и то закрыто для нас — люди не желают, чтобы зомби копались в Интернете. Наверно, боятся, что мы создадим свои порносайты. Или станем заводить в сети романы с ничего не подозревающими живыми. Или организуем политическое сообщество, которое будет добиваться общественных преобразований.

Мы с Ритой благодарим Рея за гостеприимство, которое он не перестает выказывать, снабдив каждого из нас банкой оленины. Джерри поднимается, не выпуская из рук пачку журналов.

— Чувак, а я бы лучше на время взял вот это, можно?

По дороге назад я оглядываюсь на зернохранилище, исчезающее в темноте. Кажется, я обрел что-то, чего мне давно не хватало. Точно не скажу почему, но впервые со времени, когда я вернулся в мир, отвергающий мою человеческую природу, я почти чувствую себя человеком. Чувствую, что чего-то стою.

В первый раз я чувствую свою значимость.

Я просыпаюсь воскресным утром — и выясняется, что чувство бессилия, смирения перед скукой, неотрывно преследовавшее меня в течение последних трех с половиной месяцев, прошло. Я ощущаю волнение. Возбуждение. Я взбудоражен как подросток, который не может усидеть на месте. «У тебя что, муравьи в штанах?» — спрашивал, бывало, отец.

Насчет муравьев не знаю, но под кожей точно кто-то копошится.

Родители пригласили друзей поболеть за «Форти-найнерс» под шампанское и гавайские закуски. Сверху доносятся одобрительные возгласы, смех, крики, а меня окружают унылые стены винного погреба.

Словно я заключенный.

Пытаюсь подавить тревогу просмотром старых серий «Няни» и «Золотых девочек». Бутылкой «Шато Шеваль-блан» урожая 1985 года. Олениной, подарком Рея. И выясняю лишь, что ни канал «Лайфтайм», ни дорогое французское вино, ни консервы из дичи не способны побороть усиливающуюся тревогу.

Нужно выбраться отсюда.

Дверь наверху лестницы родители заперли, чтобы я не нарисовался неожиданно и не испортил им первые со времени моего заселения в винный погреб посиделки. На мое счастье, из погреба есть выход на задний двор — им-то я всегда и пользуюсь. Это намного удобнее, чем ходить через парадную дверь, да и ступеней там гораздо меньше. А главное, родителям не нужно объяснять людям мое присутствие.

Небо после дождя еще хмурое, обложенное густыми облаками. Натянув непромокаемый плащ с капюшоном и прихватив маркерную доску, я выхожу на улицу. В окне видно, как отец сидит в своем любимом кресле напротив телевизора, с пивом и чипсами, рядом — супруги Патнэм и Долука. Они радостно хохочут, а в комнату входит улыбающаяся мама, в руках — поднос, уставленный фужерами с шампанским.

Все весело проводят время.

Может, ввалиться через парадную дверь и завыть диким голосом? Или ухнуть как сова? Чтобы посмотреть на их рожи… Ладно, не стоит это удовольствие ссоры с родственниками. Я огибаю дом и ковыляю по узенькой тропинке, которая разделяет родительский участок с соседним и ведет к небольшому ручью, впадающему в овраг за нашей улицей. На другой стороне оврага расположены промышленные здания, по выходным там обычно тихо. Никто не станет мне докучать. И не услышит, как я кричу, если кому-нибудь придет в голову поразвлечься за мой счет.

Зомби опасно бродить по улицам в одиночку. Хелен утверждает: чем нас больше, тем мы сильнее. Но мне компания не нужна. Охота просто погулять. Вряд ли я прошу слишком многого: пройтись по улице без всяких там объяснений. И чтобы не нужно было беспрестанно оглядываться.