– Как это может помочь нашему делу?

– Я думаю, вам лучше знать.

– Вам не удастся доказать, что звонок сделал я, – заверил Крис.

Криса бросило в жар, но он надеялся, что Элла этого не заметила. Ему нечего бояться, успокаивал он себя. Установить связь между ним и звонком, сделанным из телефона-автомата, невозможно.

Элла заговорила тише:

– Будет лучше, если сейчас вы расскажете мне все знаете.

– О чем?

– Об ограблениях и о банде, – сказала Элла.

– Я ничего не знаю. – Крису хотелось вытереть со лба.

– Я вам не верю.

У Криса носом пошла кровь, и он потянулся за салфетками.

– Скоро тайное станет явным, и мы сможем доказать что вы решили утаить информацию. Тогда вам придется объяснять, были ли вы причастны к ограблениям.

Кровь хлынула сильнее.

Какая разница, поверят или не поверят. Найти Лачлана – единственное, что его волновало.

– Если у вас нет новостей по нашему делу, вам лучше уйти.

Когда Элла уехала, Глория вышла из кухни, вытирая руки о полотенце.

– Ты не должен лгать полиции.

–  Ясам себе полиция, – парировал Крис.

Пытаясь предугадать ход разговора, он невероятно устал и почувствовал сильную головную боль и головокружение.

– Сам сказал детективу, что Софи была дома, когда ты вернулся, а она пришла не раньше полуночи.

– Софи пытается справиться с горем. Если она считает, что должна ездить по городу, я не могу запретить ей, – объяснил Крис. – Не хватало, чтобы ее обвинили в преследовании кого-то.

– А что, если это так?

– Перестань, мама.

Голова раскалывалась от боли, и Крис зажал ее между ладонями. Он хотел, чтобы Глория ушла обратно в кухню, хотел остаться один. Если сейчас Глория этого не сделает, он скажет, что ему плохо и он хочет вернуться в больницу.

– Это материнский инстинкт, – проговорила Глория. – Никогда не знаешь, на что ты способен, пока твоему ребенку ничто не угрожает.

– Но это и мой ребенок!

– У мужчин все по-другому.

– Это старая песня.

– Неужели? – воскликнула Глория с горящими глазами. – Когда мы с твоим отцом развелись, кто остался с тобой? Он никогда не поддерживал связи с тобой!

Крис закрыл глаза.

– Началось.

– Не надо разговаривать со мной таким тоном. Ты понятия не имеешь, каково мне было тогда. Ты был всего лишь ребенком.

– Мне было четыре года, и я помню больше, чем ты думаешь.

– Четыре, – всплеснула руками Глория. – И что ты можешь помнить, Кристофер?

– Я помню, как ты кричала на отца. Ты сказала ему убираться прочь. И он ушел. – Глаза застилали слезы, ион принялся часто моргать. – Даже не попрощавшись.

– А ты знаешь, почему я кричала на него? Ты так много знаешь, скажи мне, в чем была причина.

– Вы просто ссорились, – выдохнул Крис, – как это часто между вами случалось. С криками и руганью.

Губы Глории превратились в узкую полоску.

– Да, мы никогда не выносили сор из избы.

Крис посмотрел на мать.

– Отец тебя не бил.

– Ты думаешь, если ты этого не видел, этого не был Глория вся дрожала.

– Но…

– Что «но»? – сказала Глория. – Думаешь, что знаешь, как все было на самом деле, но сейчас я расскажу тебе всю правду. Твой отец был никчемным человеком и мне хватило мужества выставить его за дверь, потому что он хотел поднять руку и на тебя.

Крис потерял дар речи.

– В тот же день… – Глория заплакала. – Ты играл на улице. Он взял свой ремень, ударил меня, и в этот момент вошел ты. Он развернулся и поднял руку. Ты смотрел на меня, ты даже не видел его.

Крис замотал головой.

– Я тебе не верю.

– Он оставил нас ни с чем, и ради твоей безопасности я не подавала на алименты, решив, что будет лучше, если мы будем жить своей жизнью, не поддерживая с ним отношений. – Теперь Глория повысила голос. – Всю свою жизнь я стремилась защитить тебя, я всем пожертвовала ради тебя. Я даже подвергла себя риску, помогая тебе. Как ты можешь обвинять меня во лжи! Ведь именно я осталась с тобой, поднималась к тебе по ночам, помогала делать домашние задания, всегда поддерживала тебя и сейчас люблю всем сердцем! Кто держал перед тобой ведро и стирал простыни, когда тебе делали желудочное зондирование? Кто отказался от карьеры, ведь тогда пришлось бы проводить с тобой меньше времени? Кто все уладил, когда твоя шестнадцатилетняя подружка забеременела? Думаешь, твой «дорогой» папочка сделал бы хоть что-нибудь из того, что сделала для тебя я?

– Что? – Глория побледнела под пристальным взглядом Криса. – Ты помогла Би сделать аборт? Ты это имела в виду?

– Ты был в кадетском лагере. – Глория утирала ладонью слезы. – Би не хотела, чтобы ты об этом знал. Впрочем, она просила не говорить об этом ни ее матери, ни Ангусу. Би решила, что если я медсестра, значит, у меня есть друзья, которые ей помогут.

– Как ты могла такое сделать?

– Так было лучше, – бросила Глория. – Вам ведь было по шестнадцать лет! У семьи с таким началом не может быть будущего. Как бы ты учился с женой и ребенком на руках?

– Но она же была несовершеннолетняя. Ты даже не спросила разрешения у ее матери.

– Я поступила так, потому что считала, что это было правильное решение. Может, и Софи сейчас ведет себя так по той же причине, – объяснила Глория. – Говорю же тебе – это материнский инстинкт.

Она пересекла гостиную, намереваясь сесть рядом с сыном, но тот отвернулся от нее.

– Я не могу с тобой разговаривать, – сказал Крис. – Тебе лучше уйти.

Глория все-таки села рядом.

– Мама, послушай, сделай то, о чем я прошу. Я так хочу.

– Это было правильное решение, – повторила Глория; – Думаешь, мне было легко? Думаешь, я не вспоминала о том ребенке, когда родился Лачлан? Думаешь, мне легко носить этот камень на сердце столько лет, зная, что я сделала со своим первым внуком?

– О, ты себя жалеешь?

Глория хотела возразить, но Крис резка ее оборвал:

– Просто уезжай к себе домой, хорошо?

Глория хлопнула дверью, выходя из дома. Крис лежал на диване, обхватив голову руками, и слышал только биение своего сердца в бешеном ритме.

Сердце Софи учащенно билось от волнения, когда она толкала каталку-носилки по коридорам клиники Святой Елены. Ангус шел рядом с ней, перебросив через плечо сумку от реанимационного прибора «Oxy-Viva», в которой что-то ритмично тарахтело. Они дождались лифта, затем втиснулись в него вместе с переговаривавшимися между собой медсестрами и угрюмого вида санитаром. Софи боролась с желанием потрогать шприц объемом в десять миллилитров с мидазоламом, лежавший в кармане ее рубашки, поэтому она стояла, изображая усталость на лице, словно это был обычный день, когда приходится перевозить пациентов с одного места в другое.

На шестом этаже Софи и Ангус вышли и оставили каталку у стены. Здесь было два крыла, которые сходились у лифта. В одном крыле находились палаты, в другом – приемные врачей. Софи словно невзначай оперлась на каталку и посмотрела, Что происходило в коридоре. Ей казалось, что все обращают на нее внимание, а на лбу у нее появилась надпись большими буквами: «ПРЕСТУПНИЦА. ПРЕСТУПНИЦА», но никто даже не взглянул на парамедиков с каталкой в больничном коридоре. Может, пациент еще не готов к отправке или врачи не успели заполнить какие-то бумаги, – выглядело так, словно они ничем не заняты, кроме ожидания. Они привлекали к себе не больше внимания, чем мебель в коридоре клиники. Софи вдохнула знакомый больничный запах и опустила плечи.

Ангус поставил «Oxy-Viva» на каталку.

– Там его офис, – мотнул головой Ангус. – Третий справа.

Синяя дверь была закрыта. Софи внимательно осмотрела ее. Она прокручивала в голове снова и снова план действий. Вдруг ее охватило беспокойство: а что, если его там нет или он окажется в комнате не один? А если он позовет на помощь?

– Готова?

Софи ухватилась руками за каталку и попыталась глубоко вдохнуть. Сойер не возьмет над ними верх, ни за что. Когда ему станет невыносимо больно, он все расскажет Софи представила эту картину, и у нее все поплыло перед глазами. Она не хотела думать о том, как отнесутся к этому правоохранительные органы. Ее не волновало и то, что ее могут приговорить к тюремному заключению. Когда она найдет Лачлана, будет время подумать об этом. Она узнает, где находится Лачлан, все ли с ним в порядке, – только это имело какое-то значение. Несмотря на свои опасения прошлой ночью, она даже не допускала мысли о том, что Сойер не расскажет им, где прячут Лачлана. Она верила, что Лачлан жив и с ним все в порядке. Софи с трудом разжала пересохшие губы, чтобы выдавить из себя одно слово: