— «…А потом снова и снова, опираясь на шкаф из красного дерева в китайском стиле; потом он сжал мягкую плоть ее ягодиц, что, на мой взгляд, всего лишь нелепое слово для обозначения задницы, прижав ее к прохладному стеклу, да, от этого по ее спине побежали мурашки, да, всего лишь от холода, значит, а потом и по животу, но это уже благодаря его языку. Он касался ее шеи, ее сосков, да, так, а потом она услышала позвякивание маленьких глиняных статуэток, так, и всего этого хлама на полках, который принадлежал его бывшей жене, а потом он начал…»

Лакс Фитцпатрик внезапно остановилась и подняла глаза на дверь, которую кто-то открывал снаружи. Ее пухлые красные губы остались полуоткрытыми в ожидании следующего слова, готового вылететь изо рта. На первый взгляд ее можно было бы назвать красавицей. У нее были высокие скулы, а кожа светилась бы молодостью и свежестью, не будь она скрыта под толстым слоем косметики. Длинные красивые волосы были непрофессионально окрашены и слишком залиты лаком. Глаза густо подведены тенями вульгарных оттенков. Длинные ноги Лакс были затянуты в немыслимые фиолетовые клетчатые чулки, а округлые ягодицы лишь слегка прикрывала короткая оранжевая юбка. Крошечный цветастый топ едва вмещал в себя грудь четвертого размера, что, однако, нимало не смущало ее обладательницу. Чувство стыда у Лакс отсутствовало, впрочем, как и вкус. Когда дверь конференц-зала распахнулась, она прекратила читать свой эротический опус не от смущения, а просто потому, что ей стало интересно, кто войдет в эту комнату.

Две другие женщины, сидящие в конференц-зале, не были такими бесстыдницами, как Лакс. В страхе, что их застукают, Эйми поспешно накрыла эротическую рукопись рабочим отчетом, а Брук впопыхах сунула свои листочки прямо под задницу. Все они одновременно повернули головы, чтобы посмотреть, кто пришел.

Вошедшая в конференц-зал Марго Хиллсборо прыснула со смеху, увидев их встревоженные лица.

— Извините, — сказала Марго, — зато, что опоздала.

— Опоздали — куда? — спросила Эйми, нервно теребя прядь своих черных кудрявых волос.

— О, на ваше собрание. В ваш клуб. Вашу писательскую вторничную группу.

Вздох облегчения. Она была одной из них.

— Вход только по приглашениям? — продолжала Марго. — У меня сложилось впечатление, что это литературный клуб, открытый для каждого в офисе, кто, ну, достаточно грамотен.

Предположение Марго было неверным. Идея создания в их крупной юридической фирме этого клуба принадлежала исключительно Эйми. Когда она узнала о своей беременности, то поняла, что ей нужно отвлечься от пугающих мыслей о том, что ребенок кардинально изменит ее жизнь, и она полностью потеряет себя. Эйми нужна была компания. Ей нужен был творческий процесс. Тогда она выбрала сорок коллег и предложила им собираться во время ленча по вторникам и делиться своими литературными измышлениями.

Эйми выступила первой, прочитав свой написанный еще в колледже короткий рассказ о маленькой птичке, которую она спасла из зубов собственной кошки и которая почти сразу умерла у нее на кухне. Вместе с подругами вслух она смеялась над своими особенно неуклюжими метафорами, но втайне грустила, сознавая: то, что когда-то казалось ей зарождающимся литературным талантом, на самом деле им не являлось.

В первый месяц встреч у каждой из женщин нашлось хотя бы по одному старенькому стихотворению или рассказу, которыми они могли поделиться. Но ко второму месяцу стало очевидно, что вторничная группа выживет только в том случае, если каждый из ее членов напишет что-то новое. Что-то интересное. Половина женщин ушла.

Оставшиеся поначалу пытались было надписать что-нибудь занимательное, но времени на сочинение историй не хватало, и всем это быстро надоело. Даже сама Эйми начала уставать от напыщенных стишков о всякой ерунде и невыносимо скучных пересудов о несправедливости получения продвинутой степени в области искусств. Когда вторничная группа была под угрозой развала, Эйми предложила провести несколько встреч, посвященных эротической прозе. После того как Лакс окрестила это рискованное начинание Вторничным эротическим клубом, пятеро из оставшихся женщин немедленно его покинули. Семеро сказали, что придут, и только трое — Лакс, Эйми и Брук — действительно пришли. Неожиданно появившаяся Марго стала четвертой.

— Я имею в виду, — сказала Марго, закрыв дверь и удобно устроившись за широким столом, — я думала, что ваша писательская группа открыта для всех.

Если Марго и смутилась, то не подала виду. Эйми это понравилось.

— Вы пришли послушать? Или написали что-то?

— О, я написала кое-что. Кое-что эротическое. И я определенно хочу это прочесть, — спокойно сказала Марго своим чистым голосом, благодаря которому ее слова звучали невероятно значительно. Голосом, хорошо послужившим ей в юридической школе, раздававшимся на собраниях поверх неотчетливых баритонов спорящих коллег-мужчин. «Вы не правы», — смело говорила она ласковым тоном. Они прислушивались к советам Марго настолько часто, что им пришлось повысить ее до главного адвоката в юридической фирме «Уорвик и Уорвик».

В свои пятьдесят Марго имела стройную фигуру и одевалась в дорогие костюмы. Сейчас она носила одежду на два размера меньше дешевого хлопчатобумажного тряпья ее школьных лет, проведенных в маленьком фермерском городке на Среднем Западе. Как и Лакс, Марго красила и укладывала волосы. Они обе пользовались пудрой и тушью для ресниц, однако эффект был абсолютно разным. Может, дело было в качестве косметики. Марго платила тысячи долларов, чтобы ее волосы приобрели именно тот цвет, который был натуральным для Лакс. Однако Лакс считала, что этот цвет делает ее похожей на серую мышку. Поэтому дома она наклонялась над кухонной раковиной и выливала на голову бутылку липкого вещества за 7.95 $, которое окрашивало и раковину, и ее прекрасные темно-рыжие волосы в цвет блестящей медной монеты. А может, все дело было в количестве. Марго лишь слегка сбрызгивала волосы лаком, чтобы аккуратно закрепить локоны, тогда как Лакс неумышленно сооружала на голове прическу, напоминавшую мотоциклетный шлем.

Так же как и Лакс, Марго Хиллсборо не приглашали присоединиться к литературному клубу Эйми. Марго была опытным юристом, а Эйми с ее незаконченным образованием — всего лишь помощником. Поэтому Марго оказалась вне поля зрения Эйми. Лакс Фитцпатрик тоже не приглашали, потому что она была всего лишь секретаршей и не интересовала Эйми: все в Лакс раздражало ее, начиная с имени.

Лакс Керчью Фитцпатрик должна была зваться Хелен Нэнси в честь матери и бабушки по отцовской линии. Но сложилось так, что мистер Фитцпатрик был очень пьян в ту ночь, когда родилась его единственная дочь, и назвал ее Лакс, потому что ему нравилось, как это слово перекатывается у него на языке, и Керчью — созвучно чиханию, потому что это его веселило. Он не учел тот факт, что среди прочих слов Лакс рифмуется со словом «тракс»[1] и может когда-нибудь стать тяжелым бременем для хорошенькой молодой девушки. Ее мать это имя не развеселило, но изменить его значило совершить поездку в город, поездку, которую часто планировали, но так и не совершили. К тому времени, когда Лакс выросла из подгузников, имя уже прилипло к ней, и его невозможно было отодрать.

Однажды на школьной экскурсии, когда ей было четырнадцать, она встретила пожилого джентльмена, который сказал, что в переводе с латыни ее имя означает «свет». Лакс радовалась этому до тех пор, пока тот же самый джентльмен не стал появляться в школе, где она училась, представляясь ее мужем. Его быстро поймали и вернули в больницу, из которой он сбежал. Однако Лакс так и не смогла выяснить, лгал он или сказал правду о ее имени. Друзья советовали ей забыть об этом и говорили, что имена не имеют значения. Но это событие уже заронило прекрасное семя мысли глубоко внутри нее. Мысль о том, что слова имеют глубокий смысл, дремала внутри Лакс в ожидании лучика солнца, который заставил бы ее прорасти.