Прошло много времени, пока Верена вновь набралась сил. Деньги закончились очень быстро. Эвелин целыми днями находилась в детском саду, в группе продленного дня. Верена была вынуждена пойти на это для того, чтобы иметь возможность работать, сначала секретарем в одной страховой компании. Вечерами она училась на курсах стенографии и машинописи.
В это время — середина 1956 года — ее отцу Карлу Хайнцу Вилльфриду удалось через службу розыска Красного Креста разыскать Верену и Отто. Он сам прилетел в Пассау, уже получил большую часть так называемой «компенсации ущерба, причиненного войной» за потерянное в восточной части Германии имущество, которое находилось по ту сторону линии Одер — Найс, и открыл, хотя и не очень большое, но процветающее предприятие по добыче древесины. Он пригласил детей приехать к нему. О смерти супруги он уже знал. Он писал, что был потрясен.
Верена отказывалась видеть отца. Отто поехал в Пассау один и рассказал отцу про ее настроения. Карл Хайнц Вилльфрид был, как сказал он сам, глубоко обижен таким поведением дочери, для которой, по его утверждению, он сделал так много.
— Верена считает, что ты виновен в смерти мамы, — сказал бледный, слабый сын.
— Чепуха! — злился бледный, слабый отец.
— Уже несколько лет я пытаюсь разубедить ее. Напрасно. Это ее идея-фикс.
— Что?
— Что ты бросил нас на произвол судьбы. Что мы все могли бы уехать на машине. Ты удрал.
— Я не удрал! Прошу не употреблять при мне подобные слова!
— Это говорит Верена, а не я!
— Я должен был увезти в безопасное место самые важные инструменты. Мне просто необходимо было уехать, Отто! Неужели ты не понимаешь этого?
— Я, конечно же, это понимаю, — спокойно отвечал Отто. И так же спокойно продолжал: — Я говорил тогда матери много раз: дай нам уйти, дай нам уйти! Но она не хотела этого!
— Вот, пожалуйста. Ты сам говоришь это. Она не хотела!
— Она не хотела до последнего. Старый мастер Циглер буквально силой тащил ее прочь из города. Знаешь, какими были ее последние слова?
— Что?
Отто повторил их.
— Это очень похоже на нее, — сказал отец и кивнул, задумавшись. — Да, Отто, так и есть, это похоже на нее. Хорошая женщина, лучшая, о которой только можно мечтать. Но неосторожная и упрямая. Что было бы со мной, если бы я был так же неосторожен?
Отец взял Отто на работу в фирму. Молодой человек остался в Пассау. Верена была верна своей клятве: она никогда не появлялась у своего отца, никогда ему не писала и так и не простила его.
— Он жив до сих пор, — рассказывает она. — Пожилой, но очень крепкий. Бизнес его процветает.
— И ты действительно больше никогда не видела его?
— Никогда.
Глава 13
Шестнадцать часов сорок пять минут.
Уже сорок пять минут трудится Хорек-альбинос, я предполагаю, над Тацитом. Я лежу рядом с Вереной на широкой кровати. Свечи прогорели, погашены. И только красный свет электропечи освещает помещение. Все еще идет дождь, Верена поднимается и гасит сигарету.
— Это была моя жизнь, — говорит она. — Сейчас ты знаешь ее так, как я знаю твою.
Она сидит передо мной нагая, ноги вытянуты вдоль тела. В комнате тепло. Я глажу ноги Верены, ее бедра.
Я говорю:
— Однажды я спросил тебя, любила ли ты отца Эвелины. Ты ответила «да».
— Его я тоже любила. К сожалению.
— Ты еще любишь его?
— Уже давно больше не люблю. Когда закрываю глаза, я даже не могу представить его лицо.
— Ты долго работала секретарем?
— Я поменяла много мест. В большинстве случаев мне приходилось вскоре увольняться.
— Почему?
— Женщины-коллеги плели против меня интриги.
— Ты была для них слишком привлекательной.
— Может быть. Они сразу же начинали утверждать, что у меня шашни с шефом. Мне было очень тяжело в это время. Я не научилась ничему дельному и нужному! Пыталась работать в налоговой канцелярии, на предприятии «Товары — почтой», дамой по приему на фирму по обустройству помещений… Все впустую. Становилось все тяжелее. Мои платья были старыми и давно вышедшими из моды. Новые покупать было не на что. Я с Эвелин должна была съехать с квартиры, так как плата за нее была для меня слишком высокой. Мы перебрались в меньшую, которую тоже вскоре пришлось покинуть. В конце концов мы поселились в жуткой и маленькой, прямо у дороги. Это была настоящая дыра.
— А твой отец?
— Время от времени присылал мне деньги. Я не хотела делать из себя героиню, поверь, Оливер! Но я отсылала их обратно — не могла забыть, как умерла моя мать. Я и сейчас все еще не могу забыть это!
Она снова ложится рядом со мной. Мы держим друг друга за руки и долго молчим.
Потом она говорит:
— На панель я не ходила никогда. Я, конечно, знакомилась с мужчинами, позволяла себя развлекать. Но когда мужчины видели, в какой нищете я жила, они быстро исчезали.
— А также потому, что видели твоего ребенка.
— Конечно… И потом… ты знаешь… Нет, я думаю, что не могу тебе это сказать.
— Скажи же.
— Не то, чтобы я не хочу сказать об этом, я думаю, что я не смогу правильно выразиться. Мужчины…
— Что с ними?
— Они так быстро замечают неискренность твоих чувств, даже если ты старательно разыгрываешь любовь и страсть…
— Вы тоже! Вы в этом сильнее нас! Вы чувствуете неискренность еще острее!
Я вспоминаю кое о чем.
— А твой муж?
— Я же тебе рассказывала. Его я повстречала в тот вечер, когда решила лишить жизни себя и Эвелин. Когда я совсем была у края от безысходности, Эвелин побежала в его машину и…
— Я так не думаю.
— Что такое?
— Ты же не любишь своего мужа!
— Нет.
— И он ничего не замечает? Абсолютно ничего?
— Конечно, замечает. Однажды он уже сказал мне об этом.
— Он считает, что достаточно того, что он любит меня. Он говорит, что никогда не отпустит меня. — Ее голос становится громче. — Как он будет действовать, я не знаю. Я не знаю, поставит ли он мне завтра в упрек Энрико или тебя, или какого-нибудь другого мужчину или выбросит на улицу. Но одно скажи мне, Оливер: способен ли ты сейчас понять, что я больше никогда не смогу жить в этой дыре у дороги и не иметь денег на еду и пить шампанское с отвратительными обывателями и позволять лапать себя за грудь? Понимаешь ли ты сейчас, что я не хочу больше быть бедной, никогда больше?
— Я это понимаю.
— Ты великолепен.
— Я вовсе не так великолепен. Но ты разбила пластинку.
— Сейчас я уже снова жалею об этом.
— Не говори так!
— А если это так? Мы же оба хотим всегда говорить друг другу правду?
— Я подберу осколки.
— Глупый мальчишка.
— Когда-нибудь я покажу тебе ее.
— Не начинай опять, пожалуйста. Все было так прекрасно… Так, как еще не было ни с кем…
— И с мистером Стивенсом тоже?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Потому, что он — отец Эвелин. Я ревную к нему.
— Это не должно волновать тебя. Я же сказала тебе. Я даже не знаю теперь, как он выглядел. И… я не помню уже, как было с ним.
Мы целуемся.
У нас так мало времени.
Глава 14
Уже совсем темно, когда мы покидаем покосившийся домик. Верена тщательно запирает дверь. Через луг идем к моей машине. Выезжая на шоссе, я неожиданно кое-что вспоминаю:
— Ты мне как-то рассказывала, что твой муж устроил твоего брата на работу в пункт обмена валюты на Центральном вокзале Франкфурта.
— Это так. Год назад Отто взял деньги из кассы фабрики в Пассау. Отец вышвырнул его на улицу. Отто пришел ко мне с просьбой о помощи, милости и снисхождении. Он делал так всегда. Мой муж помог ему. Муж помогает многим людям.
— Сколь прекрасна участь тех, кому он помог.
— Он ничего не делает для людей.
— Как так?
— Все ради меня.
— Для того чтобы ты когда-нибудь полюбила его?
— Да.
— И ты когда-нибудь полюбишь?