— Зачем ты говоришь? — поинтересовался вновь прибывший. Он по-прежнему стоял, глядя в темные линзы очков.

— А что мне, молчать?

Человек в шарфе покачал головой и тот, что сидел на скамейке вдруг поморщился и выпрямился. Он закашлялся, а потом громко чихнул.

— Не люблю это. Может и удобно, но я никогда не любил подобных штук.

— Никогда? Подобных? — переспросил собеседник. По его голосу было слышно, что он удивлен.

— Я имел ввиду, у меня всегда голова болела от этого, — сидящий на скамейке выразительным жестом указал на искривленный в двух местах нос.

— Ясно, — кивнул мужчина.

— Может, все-таки присядешь? — его лицо снова сморщилось. — Ну, нет так нет. Дело твое.

Он замолчал, поглядывая на человека в шарфе. Тот невозмутимо стоял перед ним, наклонив голову о чем-то размышляя. Мужчина на скамейке поерзал, устраиваясь поудобней, снова раздался шелест ползущей по песку змеи. Прошла минута, две, дождь пошел сильнее.

— Меня Василий зовут. Вася, — наконец не выдержал сидящий.

— Хорошо, — ответил человек в шарфе.

Василий с любопытством посмотрел на него.

— А зачем мы здесь, не знаешь?

Шарф склонил голову, раздумывая, стоит ли говорить, а потом все-таки, явно через силу, произнес:

— Надо решить, — он знал, что его собеседник непременно поинтересуется, что именно надо решить, поэтому неохотно добавил: — Решить, как нам быть дальше.

— Нам?

Шарф кивнул:

— Нам всем.

— Э-э… — Василий даже привстал от удивления. — Кому это — нам? Сюда что?..

Он не договорил, товарищ Шарф нетерпеливо покачал головой:

— Нет, все не нужны. Сейчас от них толку мало, сам знаешь. Хватит нас, первых, остальные просто пойдут следом.

Мужчина в очках откинулся назад.

— Жалко, что я не могу толком ничего разобрать… Ну, ты понимаешь.

— Да, жалко. Но мы будем говорить, если так надо. Нас слишком мало, чтобы позволить себе роскошь ошибиться.

— Это правильно, это… — он снова не договорил, в темноту двора зашел еще кто-то. Этот некто медленно шел по асфальту, стуча каблуками туфель. Василий встал со скамейки и замер рядом с гражданином Шарфом, прислушивающимся к клацающим звукам шагов. Звуки были неровными, рваными, как будто человек прихрамывал, и прихрамывал сильно. Василий снял очки, стараясь разобрать, кто еще к ним пожаловал, кто присоединился к их маленькому обществу тех, кто должен решить.

— Приветствую, друзья. Рад вас видеть.

Человек подошел к стоящим плечом к плечу Гражданину Очки и Гражданину Шарфу. Он вступил в круг бледного света, падающего от забранной сеткой лампы над подъездом. Василий судорожно втянул в себя воздух, когда взглянул на обезображенное лицо подошедшего.

— Что ж, я думаю, нас троих для начала хватит. Нам предстоит решить, как быть дальше с этим городом, друзья мои. В конце концов, кто, если не мы должны избавиться от этой заразы под названием люди?

И отец Ани ухмыльнулся обожженными губами.

Они начали действовать той же ночью, точнее, уже утром, около четырех часов 4 октября. Разговор и принятия решения заняли немного времени: все трое и так знали, что надо делать, необходимо было только обговорить мелкие детали и, по возможности, предусмотреть все, что могут предпринять против них военные. Но это мелочи, основное было понятно с самого начала.

Они разошлись в разные стороны из того дворика, направляясь от центра города к районам, расположившимся на окраинах. Они шли по улицам, пробирались по узким переулкам и дворам, отдавая безмолвные приказы всем, лежащим в своих постелях, мучающимся лихорадкой под названием «Каин». Дождь поутих, поднялся легкий, прохладный ветерок и это было им на руку. Лучшего утра для их целей и желать было нельзя.

Спустя четверть часа в одном из домов, что окружали маленький двор, где состоялась странная встреча, послышался шум, а затем дверь единственного подъезда скрипнула и приоткрылась. В темном проеме кто-то пошевелился, мгновение — и на улицу вывалился молодой человек. Он неуклюже взмахнул руками, удерживая равновесие: на какую-то короткую секунду показалось, что он все-таки упадет, но нет, ему далось удержаться на ногах. Парень шагнул вперед, равнодушно ступил в лужу босыми ногами, казалось, даже не заметив этого факта. Он остановился и, задрав голову, стал смотреть в небо, будто ожидая какого-то знака. Из подъезда за его спиной выходили все новые и новые люди, большинство из них были одеты явно не по погоде: создавалось ощущение, что многие вышли на улицу прямо из своих постелей. Ночные рубашки, майки, семейные трусы, пижамы сразу же намокали под дождем, но вышедшие этого не замечали — они все смотрели в небо пустыми глазами.

В каждом доме, в каждой подворотне, мимо которой проходили те трое, начиналось шевеление, и зараженные, повинуясь команде, которую давал им охваченный болезнью мозг, выходили на улицы, щуря свои белесые глаза на сумрачный утренний свет. Они собирались в группы, похожие в своих рваных, неровных из-за опухших суставов движениях на зомби из дешевых фильмов ужасов. Многие кашляли, отхаркивая на свою и чужую одежду капли больной крови, из-за чего их изможденный вид становился и вовсе жутким и неприглядным. Они толкались рядом друг с другом, ожидая, когда придет время выйти на улицы и начать делать все то, что им сказали. Почти все понимали (а если точнее, то им объяснили), что дальше продолжаться так не могло. Слишком невыносимым для них было соседство с теми, кем они больше не являлись. И кем никогда больше не станут.

Бывшие горожане собирались в стаи как своры голодных псов и стояли под дождем, ожидая, когда придет ихвремя. Те немногие, кто еще не был болен, выглядывали из окон и тотчас прятались, пораженные и испуганные до глубины души зрелищем, что представало глазам. Они запирали двери на все замки (если еще не сделали этого раньше), забирались под одеяла с головами, как маленькие дети, и гадали, что же произойдет на улицах утром.

Время шло, солнце поднималось над горизонтом, где-то там, за тучами, а над городом разгоралась серая мрачная заря. Три фигуры шли по городу странным, петляющим маршрутом, стремясь охватить как можно большую площадь на своем пути. Они были бледными вестниками Апокалипсиса, и хотя их было всего трое, четвертый ожидал совсем неподалеку, сжимая в костлявых руках косу и готовясь собрать свою долю урожая с людей, как раньше, во время средневековых эпидемий. И что, что жертвы этой болезни будут убиты не только вирусом или бактерией, но и руками других? Какая разница, кто приготовил блюда на ужин, если они сделаны со вкусом и от них исходит сладкий аромат свежего мяса?

Наступало время, когда живот этого всадника будет набит сверх всякой меры.

Человек вышел в зал международного аэропорта О'Хара в Чикаго. Одет он был не броско, можно даже сказать, нарочито просто и только знающий смог бы понять, что легкий, спортивного покроя костюм и солнцезащитные очки стоили не меньше пятисот долларов. В холеной, ухоженной руке мужчина сжимал ручку черного дипломата дорогой кожи.

Он посмотрел на стойки таможенного контроля, где уже собралась очередь. Поморщился, но все-таки встал следом за каким-то мужиком, от которого ощутимо и недвусмысленно несло вискарем. Наверняка напился на халяву в самолете, ничего удивительного. Большинство тех, кто первый раз летит в другую страну трансатлантическим рейсом, резонно полагают, что раз уж дают, то бери. И бери как можно больше.

Мужчина вздохнул и посмотрел на большой экран, по которому шла реклама какого-то не то шампуня, не то моющего средства, не разобрать. Ему было тошно находится среди этих воняющих потом, дешевым дезодорантом и алкоголем людей, хотелось поскорее добраться до гостиницы, выпить чего-нибудь успокоительного и завалиться спать. Мужчина вдохнул прохладный кондиционированный воздух и попытался расслабиться. Все равно ничего не изменишь.