— Доченька, это… больно, — сказал отец и провел рукой по затылку. Задумчиво уставился на пальцы, снова посмотрел на отступающую к окну девушку.

Он ухмыльнулся и добавил:

— Я же хотел как лучше для тебя. А теперь придется тебя выпороть. Ты же знаешь, я не люблю такие меры, но плохие девочки должны отвечать за свои поступки.

Он шагнул к ней, переступив через безвольно протянутые ноги матери. Аня смотрела на то, как он приближается, и не чувствовала ничего, кроме усталости. Это был просто сон, конечно же сон. Такого не бывает на самом деле, это всем известно, даже маленьким детям. Его лицо ничего не выражало, он продолжал пялиться на нее, скалясь своей отвратительной улыбкой. Конечно же, это был не ее отец, думала она, продолжая отступать к окну, от которого веяло холодом. Просто кошмар приснился, вот и все. Вот и…

Она вскрикнула, когда обнаженные ноги коснулись раскаленного нагревателя у окна. Это обжигающее прикосновение развеяло апатию, прогоняя прочь мысли о нереальности происходящего. Все это было более чем реально, это ее мать сидела сейчас около двери в комнату и зажимала рукой прокушенное отцом плечо. Аня чуть не заплакала от ужаса, когда это понимание прорвалось к ней сквозь пелену шока. Чудовище, в которое превратился отец, понимающе ухмыльнулось и пошло к ней с вытянутыми вперед руками, словно желая обнять дочь после долгой разлуки.

Когда он кинулся на нее, Аня безотчетно шагнула в сторону, не думая, что и зачем делает. В этот самый момент мать, которая до этого сидела с закатившимися глазами, казалось, обессилев от шока и боли, вдруг приподнялась и ударила подходящего к дочери Александра ногой в лодыжку. Он покачнулся и, недоуменно вскрикнув, упал вперед, чуть не сбив с ног отступившую в сторону Аню. Вместо того, чтобы подставить руки, он попытался схватить вскочившую на диван девушку, но ему это не удалось и мужчина с глухим воплем упал на раскаленный обогреватель. Послышалось шипение, похожее на то, когда на раскаленную сковороду выливают пару яиц. А спустя секунду он закричал.

— ТВОЮ МАТЬ! — он оторвался от обогревателя и сбил его руками на пол. К кислой вони добавился аромат жарящегося мяса.

Аня завизжала и, спрыгнув на пол, побежала к двери. Отец упал на диван, от чего тот заскрипел, одна ножка подломилась, и мужчина скатился на пол, задев плечом несчастный обогреватель. Александр снова завопил, отдернулся прочь. Аня пробежала мимо того, что когда-то было ее матерью, увернувшись от протянутой руки, которая попыталась схватить ее за ноги. Позади глухо матерился и стонал отец.

За спиной раздался шум, она обернулась и увидела, как отец поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел к ней. Аня закричала: правая сторона его лица была сморщена и вздулась пузырями. Однажды она решила разгладить горячим утюгом измявшийся вкладыш от жвачки, и стоило ей только прикоснуться к нему, как тот скукожился до размеров спичечного коробка. Лицо ее отца справа теперь очень походило на этот вкладыш. И он улыбался, пялясь на нее безумными глазами.

— Папа, пожалуйста, не надо… — застонала Аня. Она пятилась, не в силах отвести глаз от отца. Он медленно шел к ней, ухмылка не сходила с обезображенного лица. Мать, до сих пор лежащая на полу, захрипела, приподнялась и схватила его за ноги, увлекая на пол. Он недоуменно хрюкнул и упал.

Аня завизжала и, не раздумывая, шагнула вперед. Валентина сжимала ноги отца, зажмурив глаза, а он колотил ее кулаками по лицу и голове.

— Прекрати, прекрати! — закричала Аня, женщина вдруг открыла глаза и посмотрела на нее.

Самым страшным было то, что в глазах матери не было и намека на безумие: только боль, страх и слезы. Она смотрела на свою дочь, и во взгляде метался ужас от содеянного.

— Уходи, Ань… пожалуйста.

Кулак отца вонзился в зубы, выбивая их. Валентина закричала, разжала руки, он извернулся, схватил ее одной рукой за подбородок, второй за голову…

А потом резко повернул в сторону.

Аня не помнила, как выскочила из квартиры на улицу, как бежала по лестнице вниз, к выходу. Она почти ничего не видела перед собой, из глаз текли слезы. В голове было абсолютно пусто, девушка просто бежала по каким-то дворикам, совершенно не соображая и не помня, кто она и куда бежит. Несколько раз падала и снова поднималась, вытирая слезы, размазывая по лицу грязь. На улице в столь ранний час было прохладно, но ей было плевать на то, что она выбежала в одной короткой ночной рубашке и трусиках. Ей это было, как они говорили в детстве, глубоко пофигу.

Она не слышала, как взорвался котел в первой городской больнице, она не слышала криков и воя толпы, один из которых — бывший кадровый военный сапер, а теперь всего лишь еще один одержимый жаждой убийства безумец — и заложил небольшое устройство в подвал. В ее голове снова и снова раздавался сухой щелчок, с каким ломается ветка — и этот звук заглушал все другие, заставляя слезы катиться по щекам бесконечным горьким потоком. Девушка полагала, что сошла с ума, но ее радовала эта мысль, и тогда она начинала смеяться. Но потом слышала звук, с которым сломались шейные позвонки матери, и Аня снова плакала.

Она бежала так, не разбирая дороги, минут десять. В конце концов, ее занесло в тот дворик, где, спрятавшись от толпы и решая, что делать дальше, укрылись Максим и Николай Гладышев, которого Макс называл про себя Гражданин Портфель.

Рыжий пришел в себя, когда они уже почти добрались до больницы. Ехать пришлось почти час: на центральной улице произошла авария, прямо посреди дороги сцепилось между собой полдесятка авто. Ехали вокруг, по односторонним улицам, из-за чего частенько приходилось петлять, да и ко всему прочему качество дорожного полотна оставляло желать лучшего. Когда «шестерка» жалобно скрипнула рессорами на пятой (если не на десятой) кочке, Мишка волей-неволей сбросил скорость. Сергей то и дело оглядывался назад, где развалился Рыжий. Выглядел тот не важно, и Сергею казалось, что с каждой минутой состояние ухудшалось.

— Б…ь! — ругнулся Мишка, когда машина подскочила на очередной выбоине.

Сергей посмотрел на него — бледное лицо, желваки на щеках, взгляд, напряженно всматривающийся в дорогу перед машиной — и сказал:

— Потише, Мишка. Почти приехали.

— Я знаю. Как Рыжий?

Одинцов посмотрел через плечо на тяжело дышавшего приятеля и покачал головой.

— Так же. Не могу понять, что с ним такое. Вроде все кости целы, а лежит будто в обмороке. Или как там это называется, когда долго в себя не приходят?..

— В коме, — подсказал Михаил. — Нет, я не думаю…

— Кто тут у вас в коме? — поинтересовался сзади хриплый голос.

Мишка от неожиданности крутанул руль, выскочил на встречную полосу, но быстро вернул автомобиль на место.

— Сашка, мудак!

— Сам мудак, — вяло огрызнулся Рыжий. Он с трудом сел на сиденье и поинтересовался: — Мы куда?

— В больницу, — Одинцов посмотрел на Сашку. Тот выглядел не только больным, но еще и очень слабым. Казалось, он и сидит-то с трудом.

— Ты как?

Александр посмотрел на него измученным взглядом, вытер рукой рот, потом, как будто через силу, ответил:

— Пить хочу.

— Мишка? — Сергей встретился взглядом с приятелем в зеркальце заднего вида.

— Нет ничего. Почти приехали, там попьешь.

— Добрый ты… — Сашка снова откинулся на спинку сиденье, будто он потратил на разговор последние силы. Прикрыл глаза и просто сидел, тяжело дыша.

— Что там произошло-то? — спросил Сергей. Ему не хотелось, чтобы Рыжий снова отключался. Не нравились ему эти обмороки: где-то он слышал, что с человеком в тяжелом состоянии надо много говорить, чтобы тот всегда оставался в сознании до оказания квалифицированной помощи. Сашка же, не смотря на то, что с виду был вполне цел, выглядел так, будто одной ногой уже стоял в могиле… Ну или, по крайней мере, серьезно раздумывал над тем, чтобы туда ступить.