Около семи часов вечера этого же числа два полицейских в сопровождении солдата патрулировали южный район города на старом УАЗике Второго Отдела. Один из полицейских был за рулем, второй внимательно вглядывался в медленно проплывающие мимо пустые проулки, освещенные заходящим солнцем. Солдатик дремал на заднем сиденье.

Район был так себе, и это еще мягко сказано. Одноэтажные бараки, старые, блеклые и местами покосившиеся дома, вид которых не способствовал поднятию настроения. Заходящее солнце выглядело больным, проливая слабый желчно-желтый свет на улочки «Южного поселка», как называли этот район в городе. Здесь всегда было полно наркоманов и алкашей, сводки происшествий с удручающей периодичностью пополнялись протоколами о жертвах поножовщины, ограблений и изнасилований. Местная шпана не отличалась добродушием, и двоим патрульным это было хорошо известно. Хорошо хоть сейчас улицы были пусты, спасибо комендантскому часу и добропорядочным гражданам, соблюдавшим его. Аллилуйя, аминь.

Полицейский, сидящий рядом с шофером, оглянулся назад и посмотрел на рядового, развалившегося на заднем сиденье. Тот спал, обхватив свой автомат как любимую игрушку. Черная респираторная маска уютно устроилась на груди.

— Эй, глянь-ка на него, — шепотом сказал патрульный и пихнул в бок своего приятеля. Тот обернулся, бросил быстрый взгляд на прикорнувшего солдатика и хмыкнул, первый патрульный — Иван — кивнул, соглашаясь с невысказанной мыслью. Они знали друг друга с детства, жили в одном дворе, в Восточном (дыра еще похуже этого Южного), вместе учились, вместе служили, а теперь еще и вместе работали. Неудивительно, что парни понимали друг друга без слов.

— Притомился, — сказал водила и отвернулся: дорога была вся в ямах, отвлекаться не стоило.

— А то, — согласился второй. — Себя вспомни, ближе к дембелю вечно норовил в каптерку смыться, подремать.

— Помнится мне, идея «подремать» исходила в первую очередь не от меня. Интересно, кто бы это мог быть?

Они засмеялись, но не очень громко — действительно, память о службе была еще свежа, и оба прекрасно знали, как хочется спать на «военке».

«С вероятностью сто десять процентов, — подумал водитель, — я бы тоже уже дрых, окажись на месте этого парнишки. К тому же такая халява: за тобой никто не присматривает, сидишь в машине, так что все в…»

— Ну-ка, тормози, — неожиданно сказал напарник. Машина остановилась, скрипнув изношенными тормозами, облачко пыли поднялось из под колес, но тут же растворилось, будто его и не было.

Иван всматривался в боковое стекло.

— Что там? — спросил водитель.

— Я не… — начал Иван, а потом вдруг снова увидел намек на движение в заваленном хламом проходе между двумя бараками. — Кажись, нам с тобой нашлась работка. Выходим.

Они вышли из машины, остановились, вглядываясь в темноту проулка.

— Ни хрена не вижу, — пробурчал водитель.

— Так пошли, посмотрим, — ухмыльнувшись, Иван хлопнул резиновой дубинкой о ладонь.

— Этого возьмем? — кивок в сторону машины.

— Зачем? Пусть дрыхнет. Или ты боишься пары алкашей?

— Пошел ты, — пробурчал водила и первым зашагал в сторону проулка, укутанного в тень. Солнце опускалось все ниже, день умирал. Патрульные остановились на границе тени и света, пристально вглядываясь в темноту улицы. Никого.

— Эй! — крикнул водила. Иван посмотрел на него, но ничего не сказал. На мгновение по его спине пробежали мурашки, как будто откуда-то подул холодный ветерок. Он нервно оглянулся, но не увидел ничего, кроме пустой улицы и тихо ворчавшего старым двигателем УАЗика.

— Слушай, тебе, похоже, показалось, — сказал водитель.

Иван вдруг захотел ответить, да, мол, показалось, поехали отсюда, но он усилием воли подавил неуместное желание и сказал:

— Нет, я точно видел. Там кто-то был.

— Может быть, собака, или, я не знаю, корова. Как думаешь, у них тут есть коровы?

Иван понимал, что приятель просто подкалывает его, но неуютное ощущение, как будто по спине ползают мурашки, не пропадало. Парень передернул плечами, желая отогнать наваждение.

— Надо посмотреть, может… — начал он, но тут в проулке послышался неопределенный звук, то ли шлепок, то ли легкий удар. Патрульные переглянулись и, не сговариваясь, шагнули в темноту, оставляя за спиной истекающее бледным светом солнце.

В переулке стояла отвратительная вонь гниющих овощей, застарелых фекалий и мочи, но милиционеры не обратили особого внимания: и не такое нюхали, как говориться. Гораздо важнее было то, что они увидели: в дальнем конце переулка оказалось трое молодых парней;. они сидели на корточках и что-то рассматривали под ногами. Полицейским были видны только их спины, не раздавалось ни единого звука, и почему-то Иван почувствовал прилив иррационального, ничем не объяснимого страха. Неожиданно ему захотелось убраться из этого проулка как можно быстрей и как можно дальше.

— Здрасьте, граждане, — сказал водитель. — Пожалуйста, встаньте и подойдите к нам. В городе введен комендантский час, и вы его нарушаете. Нехорошо.

Иван тяжело сглотнул, но промолчал. Ему здесь не нравилось, а еще его нервировал запах: нет, конечно, вонь тут была та еще, но сквозь аромат этой клоаки пробивался какой-то немного неприятный острый запах, похожий на прокисшую капусту… Но не совсем: этот был мягче и вместе с тем почему-то противней.

— Ребятки, вы меня слышите, нет? — повысил голос первый полицейский. Он нетерпеливо постукивал резиновой дубинкой по бедру. — Я с вами разговариваю… граждане.

Они снова не отреагировали, продолжая сидеть на корточках.

— Вашу мать, вы что, оглохли?!

С этими словами водитель шагнул вперед, угрожающе поднимая дубинку к плечу. Все трое парней как по команде встали и повернулись к полицейским. Их движения казались неестественно синхронными, как будто это были не люди, а механизмы, управляемые одной рукой. Теперь патрульные смогли разглядеть, что было у ног подростков. Иван шумно вздохнул: на замусоренном асфальте лежал мужчина, неестественно подломив под себя левую руку.

— Стоять! Застыли, суки! — заорал водитель, замахиваясь дубинкой. Парни продолжали идти вперед, наклонив головы и не обращая на окрик ровным счетом никакого внимания. Иван сделал несколько быстрых шагов назад. Похоже, сосунки обкололись до полной потери связи с реальностью — им сейчас все нипочем. Он уже видел таких, их можно было лупцевать дубинками по почкам, по голове, по яйцам — без толку, боли они все равно не чувствовали.

Кажется, водила тоже это понял: он поспешно отступил, стараясь держаться от надвигающихся парней как можно дальше. Иван нервно посмотрел на своего напарника, не зная, что делать. Что-то ему не нравилось в этих придурках, что-то было не так, иначе он бы давно пустил в ход дубинку — как и собирался его друг. Но злости на них не было, был только страх — ему не хотелось подходить к этим молчаливым фигурам, неспешной походкой идущим к ним.

— Стоять, иначе стреляю, — раздался из-за спины полицейских голос и следом металлический лязг передергиваемого затвора.

Молодой паренек-военный стоял в центре светового квадрата, обозначавшего границу проулка. Он снова натянул на лицо респиратор и теперь не казался таким уж молодым. Наверное, из-за глаз, промелькнула мысль у одного из патрульных, его глаза казались двумя ледяными буравчиками, сверлящими людей с абсолютным равнодушием.

Солдат сделал несколько шагов вперед, не опуская автомата, по-прежнему нацеленного на паренька, стоявшего посередине страной троицы.

— Отошли назад, быстро. Второй раз повторять не буду.

Повисла пауза, а потом они послушно отступили вглубь проулка. Солдат кивнул и сказал, обращаясь к патрульным:

— Посмотрите, что с этим.

Полицейские переглянулись и каждый прочитал в глазах другого, что подходить ближе к этим троим никому из них не хотелось. Но выбора не было: они медленно, осторожно приблизились к лежащему на асфальте мужчине. Рядовой держался позади, настороженно глядя на замерших, как манекены в витрине магазина, парнишек. Те просто стояли, словно странные обесточенные бытовые приборы, опустив головы и руки. Лиц в сумраке видно не было, но почему-то солдату казалось, что они безвольны, а глаза пусты, как чистый лист бумаги.