— Разве вы не понимаете, что делали с ним здесь? — сказал доктор Меллингер, указывая на голову. — Вы имелиего таким образом!

Ага. Итак, словесное насилие. Я, значит, подчиняла его с помощью слов, а он меня — своими отказами. Борьба силы-слова против ничего-не-делания.

— Вы хотите доказывать мужчинам, что вы — больший мужчина, чем они.

Ага, теперь он подошел к фрейдовской байке о зависти к пенису! К черту Фрейда! Я лучше — и прежде всего как человек!

— А вы сказали бы так, будучи женщиной? — спросила я.

— Пожалуй, нет, тут вы правы.

По крайней мере, в этом он признался. Женщина-аналитик, скорее всего, сказала бы:

— Вы ужасаете мужчин своей энергией, провоцируя на реакцию, которую сами же не желаете выносить. Это — одна из главных проблем нашего поколения.

Промежуточная стадия на пути к женской революции?

Меня хотят перетрахать или переговорить? Я пугало для мужчин? Да — и по праву! Что это значит? Каждая интеллигентная женщина имеет миллионы естественных врагов — это все мужчины! Но почему, черт подери, я все время нарываюсь на таких мужчин, которые настолько ниже меня в одних отношениях и настолько выше в других? Все время эта фатальная смесь презрения и уважения… Либо Бог, либо конюх, либо шут.

В наших беседах с доктором Меллингером мы кое к чему пришли, но продвинулись не настолько далеко, чтобы распутать всю головоломку. Каждый раз, когда в наши беседы начинал просачиваться Фрейд со своей завистью к пенису, я скисала.

— Этот мужчина довел вас до невроза, — сказал доктор Меллингер.

Ага. А теперь? Это оскорбление, которое волнует мне кровь? Оно мне нужно как провокация, чтобы взбодриться? Это тот секс? И он тоже. Это поведение Мачо, подчинение, грубость, которые пробуждают по-собачьи сладострастное желание отдаться? Реагирую я как мужчина — или как женщина? И то, и другое! Я реагирую с готовностью и к борьбе, и к покорности одновременно. И это хорошо.

Очевидно, это не укладывается в терапевтические рамки нормы?

У мужчин всегда больше юмора, больше жесткости, больше настойчивости, больше силы — а проклятый пенис — это самое последнее, чему я у них завидую. Такое безумное утверждение могло родиться только в перекошенных мужских умах, каковым и обладал Фрейд. Я завидую их господствующему положению, которое они занимают повсюду, их вседозволенности, их первоочередности, их уверенности в том, что они все знают лучше всех. А что они знают лучше всех? Ничего! Но они утверждают это ежедневно. То, что нам приходится высиживать птенцов, они изображают как слабость, сами в это время оставаясь свободными и отговариваясь якобы заботой о птенцах, имеют возможность улететь из гнезда. И называли силой то, что было не чем иным, как увертками. И вот теперь мы должны быть рады на веки вечные тому, что мужчины везде считаются головой, а нам отведена скромная роль чрева. Черт подери!

Динамика, целеустремленность, пробивная сила, воля — формы энергии, которые принято считать мужскими, откуда следует, что энергия и динамика сами по себе суть черты мужские. Но это не так! Это все — условность, клише! Или все же нет?

Не нужно ли несколько ограничить фаллическое чванство, которым мужчины защищаются уже тысячи лет? Как часто совокупляются приматы за день? Бесконечно часто и с любым, кто подходит достаточно близко. Самое главное — наслаждение! Полигамия — это по-женски. Давайте оставим церковь простакам! Сексуально активные женщины вселяют в мужчин ужас и поэтому все еще должны сдерживать себя. А причиной всему мужской страх и мужская слабость. Мужчина подчиняет женщину, потому что трусит перед ее силой. Потому-то ведется беспрестанно такая кутерьма вокруг его члена.

И почему только мы такие славные?! Наш мозг зарос слизью из-за этой славности. Славный значит женский, женский значит славный!

Что бывает, когда женщина вдруг говорит правду? Легионы смертельно оскорбленных мужчин отворачиваются от нее! Потому что это правда об их членах, потенции, об оргазме. Ты знаешь, как это выглядит в немецких постелях? Нет? А я знаю ситуацию вдоль и поперек — половина женщин не имеют оргазма из-за незнания мужчинами женской анатомии. Нет ни потенции, ни эротической культуры. Варварство. Наша эротическая культура ограничена гинекологическими видео и рассказываемыми собутыльниками непристойностями.

А мужчины очень часто говорят правду. Женоненавистнические высказывания вот уже сотни лет считаются общественной нормой, стали частью культуры, литературы и искусства. Мы гораздо легче сносим удары, мы даже позволяем себя унижать и остаемся рядом после этого. Способность к страданиям — это женская добродетель, а значит, и сила тоже.

Женщины должны казаться слабыми, мужчинам нужно казаться сильными.

Я прекратила встречи с доктором Меллингером.

— Я правильно понимаю, что предстоит еще круг почета вокруг Симона?

Торак, склонив голову набок, насмешливо посмотрел на меня. Я рассмеялась. Его предположение подтвердилось, как, по большей части, всегда.

— Да… Если вам угодно назвать это кругом почета! — сказала я. Временами это казалось мне игрой, правил которой я не понимаю.

— Но и сама игра доставляла вам радость, удовольствие от жизненной комедии, только на этот раз вы угодили в трагедию, угрожавшую разрушить душу и поломать жизнь. Ваша зависимость от алкоголя повысилась, самосознание угасло…

— При этом я хотела лишь поиграть в кошки-мышки!..

— Да… Но были ли вы хорошей мышкой, сударыня? Нет. Полумертвая мышь — это плохая мышь и неинтересна кошке!.. И та сжирает эту мышь или идет спать, если уже сыта. Холодность и невнимание возбуждают ваш охотничий инстинкт, демонстрация равнодушия сродни отказу. Разве не так? Симон имел бесценное преимущество игры на своем поле, он всегда был поблизости, тогда как другие мужчины исчезали из поля зрения.

«Кто ближе, тот и победил!» — говорят об этом в Италии. Но местному оленю всегда требуется еще и местная косуля — и ею были вы! Вы предоставляли ему все больше и больше места, вместо того чтобы очертить границы!

— Я люблю мужчин, но, очевидно, эта любовь не доходит до них! Они ведут себя просто как дерьмо собачье. Мне приходится становиться жестче и настойчивее!

— Правильно. И оставьте свою слезливость, уважаемая, это их не берет. У мужчин появляются садистские наклонности, когда женщина слишком слаба.

— И когда они слишком сильны, тоже. Почему?

— Чем хуже обходится мужчина с женщиной, тем сильнее приклеивается она к нему, потому что она всегда спрашивает: Почему? Ну почему он так груб? Ведь на самом-то деле он явно не такой!

— И этого «на самом деле» она ждет лет пятнадцать, и все это время ей плохо.

— Так и есть! Это «почему» ввергает женщину в пропасть бессмысленной привязанности. Зависимость, любовь моя, возникает не тогда, когда получаешь что-то прекрасное, а тогда, — заметьте это! — тогда, когда тебе отказывают в необходимом!

Симон признавался, что он мстителен. Справедливость была ему чужда, снисходительность тоже. При вызове или провокации его мотор приходил в движение, и он начинал наносить удары ниже пояса: удары и поцелуи, вот в чем заключалась его любовь — это у него было от отца. «Его мазохистская ранимость обернулась садизмом, чтобы защищаться от травм», — гласил письменный анализ графолога.

Торак высморкался и поднялся, чтобы выбросить платок в мусорную корзину. Затем одернул одежду и снова сел на свое место.

— Так откажитесь от своей жертвенности! — убежденно произнес он. — Поступаться собой ради представлений кого-то другого — это может плохо кончиться. Отсюда жалость к себе и плаксивость. Вы должны атаковать, уважаемая, это ваш стиль!

Атаковать… Это мне что-то напоминало.

— Я хочу, чтобы моя оригинальность снова возродилась, — сказала я. — Быть пылкой возлюбленной — это безвкусно и неоригинально. Стыд, бесчестье интересны только тогда, когда переработаны литературно или музыкально…