— А Антонина знает? — шепотом спросила Люся, она не смогла молчать. Таня тяжело вздохнула и ответила вопросом на вопрос:

— Ты слышала? Он только потом сказал, что ты здесь…

— Я видела, — Люся прикусила язык, осознание того, что говорить об этом не стоило настигло ее только после того, как она озвучила свои мысли, — так она знает?

— Нет, ты что! — воскликнула Таня, а потом испугалась, что говорит слишком громко, — это ее убьет. Ведь она его любит.

— Любит? — переспросила Люся и эти слова показались ей какой-то кричащей дикостью. Если бы такое сказал ведущий по телевизору, пытаясь неудачно пошутить, она бы поверила, но когда это говорила Таня без намека на юмор, она не способна была принять их за правду.

— Представь себе, Люся, — как-то грустно проговорила ее некогда лучшая подруга, — люди иногда любят, — повисла пауза, после которой она все-таки закончила свою мысль, хотя не хотела, — очень плохих людей.

— Но это же несправедливо…

— Жизнь очень несправедливая штука, — философски рассудила Татьяна и что-то дрогнуло в ее голосе, — да и кто-то же должен их любить? Они же такие убогие в своей мерзости, такие жалкие… Их нужно жалеть и любить. Чтобы они стали лучше… — Люся внимательно посмотрела на нее и ей показалось, что подруга плачет, но было слишком темно, чтобы разглядеть.

— И ты любишь его? — пораженная до глубины души выдохнула она.

— Нет, — Таня сдавленно и грустно рассмеялась, — я его ненавижу.

Они некоторое время полежали в темноте, ничего друг другу не говоря. Люся слушала как тяжело и судорожно дышит Таня, а потом уловила среди ее дыхания всхлипы и, заставив себя победить отвращение, обняла девушку за костлявые плечи и погладила по мокрым волосам. Таня плакала все сильнее и сильнее и, кажется, уже не замечала присутствия подруги. Люсе хорошо было знакомо такое состояние, она слишком привыкла к нему за последнее время и слезы стали привычным делом. Когда ты остаешься в мире наедине со своей болью, ты не замечаешь ничего вокруг и не хочешь замечать. У тебя есть боль и она сильнее всего, сильнее даже ненависти.

— Как давно это происходит? — зачем-то спросила Люся.

— Года два… или три… — Таня запнулась, потому что поняла, что уже запуталась во времени. Ей казалось, что это унижение продолжается целую вечность, но на самом деле вечность эта длилась несколько лет. Самых страшных лет в ее жизни.

— Почему ты ничего мне не рассказывала? — вырвалось у Люси и Таня уловила в ее голосе плохо скрытую обиду, словно они снова были лучшими подругами.

— Это мой крест и я не хочу перекладывать его на чужие плечи, — объяснила девушка.

— Это не крест. Это чужая похоть! — воскликнула Люся как-то слишком громко и, отпустив ее, села на кровати, глаза ее горели в темноте, а по щекам текли слезы, — почему мы должны платить за чужие грехи, Таня!? За чужую похоть, за чужую глупость! Ну почему?! Какое они имеют право использовать нас для исполнения своих омерзительных желаний?! Да какое они имеют право…

— Тише-тише, — испуганно прошептала Таня, обернувшись на темный проем двери, она боялась, что отчим их услышит. Что-то насторожило ее в словах девочки. Она откинулась на подушку и попыталась понять что.

— Кто они? — глухо осведомилась она, ей было как-то не по себе, — он сделал тебе что-то?

Люся сначала не поняла о ком она говорит, потому что с Таней они сейчас думали о разных людях, но все-таки сообразила.

— Нет. Но Кир… — нерешительно пролепетала она, и собиралась уже излить из себя новую гневную речь, как Таня вдруг попросила ее:

— Оставь его в покое.

— Не за что! Он угробил мою сестру, — упрямо заявила девочка.

— Ты сама угробила свою сестру, — вдруг изрекла Таня совершенно спокойным голосом, словно говорила о чем-то обычном и каждодневном, — потому что не желала ее понять. Если бы ты прислушалась к ней, она бы не сделала того, что сделала. Люся, ты сама виновата и не пытайся переложить вину на чужие плечи…

— Да что ты такое несешь!? — в слезах перебила ее девочка и потрясла за ворот ночной рубашки, — как ты можешь так говорить!?

— Тише, — только и ответила Татьяна, — или хочешь, чтобы сюда явился отчим?

Она стряхнула руки Люси и легла на край кровати подальше от нее, накрывшись одеялом с головой. Больше они не разговаривали по душам. Не этой ночью. Никогда.

Стена, которую той дождливой ночью возвела Люся, теперь возросла до небес, навсегда сделав их совершенно чужими людьми.

Утром стало теплее и выпавший накануне снег начал таять и ледяные капли сползали по запотевшим стеклам. Таня проснулась под звук капели и ей показалось, что сейчас весна и ей лет десять и она выбежит на улицу, чтобы побыстрее прийти к дому Люси и позвать сестер гулять. И они будут так смешно ругаться из-за того, что маленькая Люся не хочет одевать шапку и в чем-то она права. На улице уже тепло, хотя еще не настолько… По асфальту бежали многочисленные ручейки, в которые подруги отправляли неумелые кораблики, которые им помогал сделать Миша. А следом нелепые послания, веря, что если вода унесет их прочь, то они обязательно сбудутся. Таня плохо помнила, что она тогда писала на скомканных листках бумажки, но желание Наташи прочно врезалось ей в память «я хочу любовь, как в книжках».

Таня грустно улыбнулась и прогнала эти мысли.

Только когда она оделась и пришла на кухню, она вспомнила ночной разговор с Люсей и поняла, что не обнаружила ее дома.

— А где Люся? — спросила она у Бориса, который с отсутствующим видом читал газету и делал вид, что впервые слышит это имя и впервые видит саму Таню. Он нахмурился, отложил газету и внимательно посмотрел на нее.

— Ушла, — бросил он. От его взгляда ей стало как-то неуютно и она отвернулась к окну.

— Куда это?

— Не знаю, — отчим передернул плечами, — не отчиталась. Ненормальная какая-то она.

Тане очень хотелось сказать, что она считает его ничуть не более нормальным, чем девочка, но она промолчала, наученная горьким опытом, что конфликты сами найдут ее и лучше не искать этой встречи самой.

Неприятное молчание, висевшее между ними нарушил звонок телефона. Борис и не почесался взять трубку и ответила как всегда Таня.

— Здравствуйте… Можно Таню? — она с удивлением услышала на том конце провода взволнованный голос Владимира. Ей стало грустно.

— Можно, — ответила она.

— Таня, это ты? Что с тобой? Что он с тобой сделал? — Таня испугалась и накрыла трубку ладонью, чтобы Борис ненароком не услышал, что говорит Владимир. Она прикусила губу, подумала немного и сказала нарочито веселым и бодрым голосом:

— У меня все хорошо!

— Точно? — недоверчиво переспросил ее недавно обретенный друг, — точно хорошо?

— Ну да, — кивнула Татьяна, не подумав, что он не видит этого жеста. Все это время Борис внимательно следил за ней.

— Ты вернешься к нам? Мы скучаем… — слова Владимира показались ей странными. Она понимала, что он старательно прячется за этим «мы», прикрываясь безразличным Киром. «Так все-таки ты скучаешь?» — мысленно обратилась к нему девушка. Все это казалось ей очень странным. Зачем она ему, жалкая и беспомощная, погрязшая в пороке? Просто такое доброе сердце, желающее пригреть и утешить любую тварь ползучую?

— … и волнуемся, — закончил мужчина, — пьяный Кира вчера все угрожал, что прикончит твоего мучителя.

— Хорошо придумал, — хмыкнула Таня, но ей не нравилось присутствие отчима. Он явно уже подозревал о чем-то, поэтому она поспешила закончить разговор:

— Потом поговорим, ладно?

— Ладно… — упавшим голосом откликнулся Владимир, он тоже начал что-то подозревать и явно жалел, что его друг не сдерживал обещаний, данных на нетрезвую голову.

— Но если он что-то сделает, сразу звони, — не удержался он.

— Да-да-да, — согласилась Таня и нажала сброс. Пальцы невольно разжались и телефонная трубка упала на стол, чуть не разбившись.

«Вот оно — мое спасение, — пришло в голову девушке, — мой шанс… И если я не воспользуюсь им…»