Владимир? Кто это? Таня мучительно пыталась вспомнить, пока осознание само не свалилось на нее, слегка приободрив.

«Зачем ему со мной возиться?» — думала она, набирая номер, — «может быть он тоже педофил? И из лап одного я просто попаду к другому?…» — ей было совсем не весело, хотя мысль казалась забавной.

Первый гудок. Не ответит и хорошо — она забудет об этом и пойдет своей дорогой.

Второй…

Третий. Пусть педофил, но куда симпатичнее ее отчима. Таня злобно усмехнулась и в этот момент трубку наконец-то сняли.

— Да?

— Это Владимир? — недоверчиво поинтересовалась она.

— Угу, а это кто? — его голос звучал совсем не дружелюбно, впрочем, Таня особенно и не вслушивалась.

— Это Таня. Ну, подруга Люси, которая сестра Наташи, — путано, объяснила девочка, некоторое время мужчина медленно соображал, кто все эти люди и почему он должен о них знать, потом он заторможено спросил:

— У тебя что-то случилось?

«У меня очень хорошая и чудесная жизнь, я просто так хочу кому-нибудь о ней рассказать» — чуть не ляпнула Таня, а в слух сказала совсем другое.

— Да… пожалуй, так…

— Тебе нужна помощь? — догадался Владимир.

После некоторой запинки Таня промычала в трубку робкое «да», ей непривычно было просить кого-то о помощи. Впрочем… она и так слишком долго пыталась быть сильной, противостояла ударам со стороны судьбы, что имела право на маленькую слабость.

Люся металась по квартире, не находя себе места. Сначала она даже пыталась спать, лежала на разобранном диване, слушая монотонный дождь неустанный, но его шум был не убаюкивающим, а сводящим с ума и она быстро вскакивала, говорила сама с собой, лишь бы только не слышать его.

Когда дождь все-таки прекратился, ей стало легче, но было так душно и холодно, что она почувствовала себя в собственной квартире, как в клетке. Она несколько раз подходила к окну, смотрела на серое небо и тонкая гладь стекла казалась ей прутьями решетки.

Она пошла к нему, она пошла к нему, она пошла к нему…

— Ну и убирайся! — вырвалось у Люси, она схватила подушку, так некстати оказавшуюся под рукой и швырнула ее об стену, — проваливай, дура чертова! Чтобы не возвращалась никогда… да чтобы ты сдохла… — она сделала пару шагов и без сил рухнула на пол, закрыла лицо руками и зарыдала, так зло и по-детски.

Она вцепилась тоненькими пальцами себе в волосы и стала раскачиваться из стороны в сторону, не задумываясь даже, что причиняет ей больше боли — собственная обида или все-таки жалость к сестре, которая прочно запуталась в паутине обмана.

Какое-то время Люся просидела так, громко плача, а потом неожиданно успокоилась, встала на подкашивающихся ногах и побрела в ванную.

— Все меня бросили… — тихо и хрипло пробормотала она, не заметив, как начала произносить собственные мысли в слух, — сначала отец… плевать он на меня хотел… потом мама… на тот свет… а теперь еще ты… ради какого-то урода… который не любит тебя даже. А ты… ты не любила меня никогда, и плевать ты на меня хотела, плевать вы все на меня хотели… — она села на край ванны, смахнула слезы со своих щек.

— А я чем хуже? — как-то безумно прохрипела она, блуждая взглядом по узкой ванной комнате, — я что? Не могу себе тоже что-нибудь позволить? Сбежать… — ее пальцы сами нащупали ножницы на облезлой полочке, сжали их с небывалой силой.

Один удар и Люся как зачарованная смотрела на собственную кровь, капающую на грязно-белое покрытие ванны.

— Вот и оставайся со своим придурком, — сказала она Наташе, которая ее все равно слышать не могла.

Тучи сгущались, снова начинался дождь. Хмурое невзрачное утро сменилось хмурым невзрачным днем, и где-то за этими тучами сияло тусклое полумертвое солнце, переливавшееся в дождевых каплях. Небеса наводили мысли о скором Армагеддоне, и Таня украдкой любовалась ими из-под зонта Владимира, своего у нее как всегда не было.

— Ты замерзла, — сказал он.

— Вам кажется, — возразила Таня, и они некоторое время шли молча, ей хотелось провалиться под землю.

— Он снова сделал это…? — в конце концов не сдержался Владимир, в его голосе смешались отвращение и страх, которые он даже не пытался скрывать, Тане даже стало смешно. Взрослый мужчина, а его настолько выбивают из колеи такие вещи, когда она почти ребенок, а относится к этому совершенно спокойно. Хотя нет, смешного здесь ничего не было, просто за годы чувство юмора у Тани стало каким-то странным, не понятным другим людям. Но если бы она не цеплялась бы за него, как за соломинку, она бы сошла с ума.

— Да это ничего страшного, — заверила его Таня, — если бы он делал это один, а не с дружком своим, — глаза Владимира стали круглыми, как монеты, — и… у меня все меньше и меньше желания возвращаться туда, — позволила себе небольшую откровенность девочка, — будь моя воля я бы вообще бежала сломя голову далеко-далеко… Да некуда бежать.

— Хочешь я помогу это устроить? — участливо предложил Владимир и Таня вспомнила свои мысли о том, что из рук одного педофила просто попадет в руки другого. Этого ей совсем не хотелось, к тому же в руках того она была хотя бы рядом с мамой. И с Люсей заодно.

Но… как смотреть им в глаза после всего этого?… Так и жить, не отрывая взгляда от собственной обуви?

А ты как хотела? — спросила себя Таня, — что такое любовь, по-твоему? Подставлять свое тело для новых и новых ударов. Чтобы только они были счастливы… Хоть немного счастливы. Те люди, ради кого ты живешь.

— А… чем закончилась история с Наташей? — вдруг, словно опомнившись, спросила она. И ненадолго забыла о собственных проблемах.

— Она пока ничем не закончилась, — вздохнул Владимир, — девочка так и бегает за Киром… А он… уперся, он бредит, уверяет, что ему нужна ее сестра…

— Люся? — как-то заторможено переспросила Таня, — зачем?

— Наверное, затем же, зачем и Наташа, — пожал плечами Владимир, — но я не позволю ему…

Таня сжала кулаки и посмотрела в другую сторону, чтобы он не заметил того, как изменились ее глаза.

Ей вспомнился тот день, когда отчим посмел в первый раз воспользоваться ее беспомощностью, сейчас казалось, что с того момента прошла целая вечность. Тогда она была таким же хрупким, доверчивым и замкнутым ребенком, как Люся, у нее были такие же чистые глаза. Она отлично помнила свою первую боль, слезы обиды и ненависти, чувство грязи, которое не смыть, не сбросить, не забыть… К нему можно только привыкнуть, что и произошло со временем.

Тане стало также страшно, как в тот момент, когда ухмыляющийся отчим заламывал ей руки, чтобы связать бельевой веревкой. На глазах невольно выступили слезы.

— Таня? — неловко окрикнул ее Владимир, заметив, что она провалилась куда-то в собственные мысли.

— Я знаю, что он ваш друг, — прошептала Таня, кусая губы, — но меня это не волнует. Если он причинит ей боль… меня ничего не остановит. Мне нечего терять, — ей вспомнилось, как Люся говорила тоже самое о Наташе. Только между ними было одно существенное различие. Люся была всего лишь ребенком, не способным на действия, нерешительным и эмоциональным, не приспособленным к жизни. А ее эта жизнь уже изрядно потрепала, чтобы воспользоваться своим опытом.

— Не волнуйся, — поспешил успокоить ее Владимир, — он не хочет ей зла, он просто идиот. Перебесится и забудет.

— О Наташе он не забыл… — напомнила Таня.

— Я поздно спохватился, — посетовал мужчина, — это моя вина. Он куда больший ребенок, чем ты. Впрочем, наверное, и я тоже… Нам всем не мешало бы поучиться у вас мудрости, — Таня не поняла о ком он говорит, но эти слова мало волновали ее. Теперь она думала о Люсе и о том, что не видела ее уже очень много времени и многое отдала бы за то, чтобы узнать, что у нее все в порядке.

Но спросить об этом Владимира она не могла, и вообще очень быстро поняла, что не может больше изливать душу, ей было стыдно об этом говорить. Стыдно быть такой слабой и беспомощной. Поэтому она еще немного побродила по пустому холодному парку в обществе этого человека и уныло побрела домой, совершая над собой очередной неимоверное усилие.