Пересилив себя, Нина вскочила и, набросив пыльник, выбежала из палатки. Ей думалось — там, на воздухе, станет легче.

Едва она переступила порог — порывистый горный ветер ударил в лицо удушливым песком. Тонкая яркая молния разорвала небо. При ее мгновенном неверном свете горы и разбросанные палатки геологов показались Нине причудливыми, как театральные декорации, неживыми, ненужными.

— Сережа! — воскликнула она с болью и, обхватив голову руками, побрела от палатки.

У обрывистого края площадки она остановилась. Неожиданно ей показалось, что вот и кончилась та часть ее короткой жизни, по которой до сих пор она шла ясной и чистой поступью, не встречая преград, не понимая, почему на этой дороге оступаются другие.

— Ой как плохо!

Снова блеснула молния, выхватив из мрака окружающие предметы. Резкий, пронизывающий ветер набросился на Нину. Косыми бичами захлопал по скалам дождь. На лице у нее появились капли, волосы намокли, стали тяжелыми. Нина машинально их отжала. А что, собственно говоря, случилось? Ведь кроме этих нескольких поцелуев ничего не было. А теперь она вообще не будет говорить с Игорем и окончательно возьмет себя в руки. Все будет, как прежде.

«Как прежде ли? — спросила себя Нина. — А чувства?» Было же у нее к Бекетову большое и смутное, хотя и недолговечное чувство. И можно ли будет сразу и навсегда выбросить из памяти эти минуты? Нет, воспоминание о них будет возникать часто и ложиться тяжелым грузом на душу.

Нина вдруг подумала, что ее Сергей сейчас, вероятно, спит, а может, под дождем, в темноте обходит посты и караулы на аэродроме. И конечно же, он думает о ней, об их скорой встрече.

В палатке, где жил Мотовилов, еще играл патефон и оттуда доносился скорбный голос певца:

Нина мысленно повторила слова романса. И опять подумала о Сергее, об их жизни и о том, что до сих пор в этой жизни у них не было ничего недоговоренного, ни одной тайны. А теперь ей нужно скрывать от Сергея воспоминания о Бекетове. Нет, ей никогда не удастся этого сделать, при первом же взгляде мужа, всегда такого искреннего и прямого, она не выдержит и обо всем расскажет.

«А нужно ли ждать этой минуты? — размышляла Нина. — Сережа великодушный, он, может быть, поймет и простит. Я напишу ему.»

Она заснула, когда начало светать, и сон ее был крепким и спокойным. На другой день она написала письмо Мочалову.

Ранним июньским утром в Энск въехало несколько автомашин. Впереди мчался зеленый «Зим», взметая сухую придорожную пыль, за ним три «Победы».

Это полковник Шиханский сопровождал в Энск конструктора Северцева и его группу. Когда в соединение приезжал какой-либо генерал или инспектор, настойчивый и энергичный в подобных случаях Шиханский выпрашивал на несколько дней «Зим» у председателя горсовета. При этом Шиханский говорил: «Долг платежом красен. Ты мне сегодня «Зим» дал, товарищ Морозов, а случись завтра к тебе председатель облисполкома завернет и округу посмотреть захочет — так я тебе «ПО-2» дам и самого лучшего летчика».

Сидя на заднем сиденье автомашины, Северцев рассказывал полковнику Шиханскому о своих планах. Его худощавое лицо с глубокими прорезями морщин в углах рта и огромным, крутым лбом всегда сохраняло сосредоточенное выражение, свойственное людям, привыкшим к постоянному раздумью. И только улыбка, появлявшаяся внезапно на упрямо сжатых губах, меняла это выражение. Широкие крепкие плечи Северцева облегал темно-синий костюм. Шиханский привык видеть Северцева на портретах в форме генерал-лейтенанта инженерно-авиационной службы и не знал, как обращаться к нему сейчас. «Называть просто Сергеем Лукичом, — думал полковник, — скажет, панибратство. Говорить при обращении «товарищ генерал», назовет тебя в душе сухим штабистом. Они, старики, с причудами!»

И Шиханский вел беседу осторожно, прибегая к одинаково удобному во всех случаях жизни «вы».

В этот день в Энске проходили полеты. Раскалывая свистом синеву ясного жаркого дня, проносились в высоком небе реактивные истребители. Одни шли по маршруту, другие вели воздушный бой, третьи выруливали, четвертые заходили на посадку. Во всем этом не было суеты и суматохи. Подчиняясь командам с земли, летчики, каждый в свое время, взлетали и садились, находили в воздухе свою зону, в которой никто не мог помешать выполнению учебного задания.

Предупрежденный по телефону о приезде конструктора, Мочалов оставил вместо себя руководить учебными полетами Ефимкова, а сам отправился встречать Шиханского и Северцева. Сергей никогда не видел конструктора. Но он чувствовал к нему то глубокое уважение, которым были проникнуты и все другие летчики-реактивщики нашей страны. Северцев не был прямым создателем чудесной машины, на которой летал Мочалов и его подчиненные. Но он оснастил ее так, что она получила возможность подниматься на громадную высоту, и на этой громадной высоте летчик чувствовал себя свободно и просто, как и в обычной зоне пилотажа. В одном из многочисленных газетных очерков Сергей прочитал, что конструктор прослужил в строю около пятнадцати лет, что он любит охоту и спорт. Поэтому Мочалов, в отличие от Шиханского, хорошо знал, что не ошибется, называя старика «генералом», держась с ним, как обычно положено держаться с любым приехавшим в гарнизон старшим начальником.

— Разрешите доложить, это мой лучший командир полка, — представил Мочалова Шиханский, любивший часто произносить: «моя дивизия», «мой полк», «мои комэски». Северцев вышел из машины и надел шляпу. Выпуклые глаза с любопытством остановились на Сергее.

— Как же, знаю, — заговорил конструктор, и у него оказался неожиданный для всех бас, — это от него в пятидесятом году иностранный самолет-нарушитель удалился с «большим снижением». Так, что ли?

— Было, товарищ генерал.

— Ив горах пришлось тогда поголодать?

— Пришлось, товарищ генерал.

— Ну, вот видишь, — сощурился Северцев, имевший обыкновение быстро переходить на «ты» с теми, кто нравился ему с первого взгляда, — оказывается, я про тебя все знаю.

— Выходит, — не пошевелившись, сказал Мочалов.

— А чего стоишь, словно аршин проглотил? — вдруг фыркнул Северцев. — Лучше говори, командир полка, куда везти меня собираешься.

— Как пожелаете, товарищ генерал. Могу в гостиницу, чтобы отдохнули с дороги.

— Эка невидаль, — сердито перебил конструктор, — от штаба до вашего Энска и дороги-то всего шестьдесят километров. А в наш век реактивной техники да «Зимов» час с небольшим. Где же тут устать, даже мне, старику.

— Могу на охоту тогда проводить. У нас здесь охота хорошая, — вдруг весело предложил Мочалов и улыбнулся. Северцев нахмурил кустистые брови. Шиханский укоризненно посмотрел на Сергея — дескать, переборщил. Но конструктор басовито расхохотался:

— Уже постарался кто-то, расписал мои слабости! Нет, командир полка. Охоту я действительно люблю. Но сейчас не соблазните. Хорошая есть пословица: «Кончил дело — гуляй смело». А у нас дело еще впереди.

Запрокинув голову, он посмотрел в небо и на далекую горную гряду.

— Воздух у вас тут и на самом деле чудесный. Не мешало бы действительно с ружьишком побродить. Только потом.

— Тогда прошу ко мне в кабинет, товарищ генерал, — предложил Мочалов и направился к подъезду штаба. Конструктор и полковник Шиханский шли рядом. В кабинете Сергей включил бесшумный настольный вентилятор, и в комнате стало прохладно. Уступая Северцеву место, Мочалов отошел от стола.

— Прошу садиться, товарищ генерал.

— Нет, нет, — запротестовал Северцев, — хозяин всегда должен оставаться хозяином, а гость гостем, в каких бы он чинах ни был. Я себе место найду.

Он повесил плащ и шляпу на вешалку и сел на диван. Рядом с ним присел и Шиханский. Северцев сразу стал серьезным.

— Излагаю свои планы, товарищ подполковник, — громко заговорил он, — мы намерены прожить здесь не более недели. Задача нашей группы строго очерчена: поставить на одну из машин новое экспериментальное оборудование и провести два-три испытательных полета. Быть может, вы удивитесь: зачем делать такие полеты здесь, в Энске, если есть специальные конструкторские бюро, испытательные аэродромы, наконец, штаты летчиков-испытателей? Дескать, нет ли в этом логического противоречия. Нет, товарищи офицеры, такого противоречия нет. Скажу вам по секрету, что заводские испытания уже прошли и дали неплохой результат. Похоже на то, что мы выиграли еще полторы тысячи метров на этой же самой конструкции. Но вы понимаете, как важно, чтобы результаты этих испытаний проверили вы, строевые летчики, наши непосредственные потребители. Никто не мог бы требовательнее оценить наш труд.