Он запускает мотор. Тонкие лопасти винта метнулись вправо и секунду спустя исчезли в круговороте вращения. Мочалов увеличил обороты, и корпус самолета начал содрогаться. То громкий, то внезапно затихающий гул показывает, что на всех режимах мотор работает бесперебойно.
Сидя в задней кабине, подполковник Земцов не сводит сосредоточенных глаз с командира эскадрильи. Ему нравится выдержка Мочалова, стремление не показать волнения. Но плотно сомкнутые губы Мочалова все же подводят. «Не того обманываешь, молодой человек, — думает Земцов и тут же по-хозяйски решает: — Если в пилотировании силен, сегодня же полетит самостоятельно».
— «Родина!» Я «Чибис-один», — передает по радио на стартовый командный пункт Мочалов. — Разрешите выруливать.
Он произносит слова медленно, врастяжку, затем повторяет снова. Кратковременная пауза, и в наушниках шлемофона раздается знакомый голос капитана Ефимкова:
— Я «Родина», «Чибис-один», выруливать разрешаю.
Убраны из-под резиновых шин истребителя деревянные колодки. Рука Мочалова уверенно трогает рукоять сектора газа. Машина, подпрыгивая, рулит к взлетной полосе и разворачивается носом на юг. Впереди маячит фигура стартера.
— «Чибис-один», взлет, — говорит по радио Ефимков.
Тормоза сняты. Машина, кажется, обрадовалась этому и сразу рванулась вперед, разметая во все стороны снег. Вот майор поднял хвост самолета. Теперь истребитель бежит только на двух передних колесах. Маленький «дутик» — третье, спрятанное под хвостом колесо — оторван от бетона. Еще мгновение — и земля начинает быстро отплывать назад. Нос истребителя нацелен прямо на две прильнувшие друг к другу горы, ограничивающие аэродром с юга. Летчики прозвали их «сестрами». Мочалов кладет самолет на левое крыло, затем снова выравнивает. Первый разворот сделан. Теперь они летят вдоль тонкой синеющей линии хребта.
Еще разворот. Изменив курс, машина продолжает набор высоты. Уплывают, становятся не больше спичечных коробков грузовые автомашины на аэродроме, в черные точки превратились люди. Внезапным резким движением Мочалов меняет положение самолета. И он и Земцов на несколько мгновений повисают вниз головами над заснеженной равниной предгорья. Затем опять появляется вверху ослепительная голубизна январского неба. Мотор берет высокую ноту. Земцов бегло смотрит на курсовую черту и передает подчиненному:
— Отлично. Направление выдержано.
В манере движений Мочалова Земцов при первой же выполненной «бочке» угадал хватку боевого летчика. За первой фигурой сложного пилотажа следует вторая. Майор берет ручку на себя, и самолет свечой взмывает ввысь. А минуту спустя, замедлив на высоте скорость, он срывается вниз, делая несколько поворотов вокруг своей оси. Кровь горячим звоном отдает в ушах. Нужно сделать глотательное движение, чтобы сквозь этот звон прорвался гул мотора. Мочалов отсчитывает витки «штопора»: один, второй, третий — и уверенным движением рулей прекращает падение самолета. Не сразу, но плавно и мягко машина выходит из «штопора» и, как подстегнутый конь, набирает скорость, начиная полет по прямой. Мочалов поворачивается назад, заглядывает в глаза командира полка: что в них? Спокойная сдержанность инструктора, уловившего в действиях подчиненного несколько неверных движений, или скупая похвала? И то, что он видит, превосходит все ожидания. Подполковник широко улыбается, весело кивая головой. Она у него круглая и в черном шлемофоне чем-то напоминает футбольный мяч.
— Немедленно на посадку! — приказывает он.
На посадку? Майор оборачивается снова. В чем же дело? Задание еще не выполнено. Остались виражи и «петля Нестерова». Земцов понимает недоумение летчика и повторяет снова:
— Немедленно на посадку…
Машина быстро теряет высоту. Майор подводит ее к аэродрому и делает круг перед посадкой. Внимание напряжено. Посадка едва ли не самая ответственная часть тренировочного полета. Когда летчику желают, чтобы он успешно выполнил задание, нередко вместо слов «желаем удачного полета» ему говорят «желаем удачной посадки». Эта поговорка, рожденная в авиации житейской мудростью, особенно нравилась подполковнику Земцову. Он имел привычку в зависимости от посадки снижать или повышать оценку летчику. И на этот раз он остался удовлетворенным Мочаловым. Тот притер самолет точно, напротив двух полотнищ, составленных буквой «Т».
И вот истребитель бежит по земле. Ощущая небольшие толчки, Мочалов заруливает на стоянку. Выключен мотор. Нетерпеливым движением майор отбросил фонарь кабины и вылез на крыло. Он легко соскочил на снег. Подполковник Земцов, казавшийся неуклюжим в зимнем комбинезоне, слезал медленнее. Держась руками за кабину, он неловко попятился к краю плоскости, закряхтел, потом спрыгнул.
— Ну и укатали вы меня, батенька, — зарокотал он басом. — А теперь, как говорят некоторые ораторы, давайте по существу. — Командир полка стал один за другим загибать пальцы: — Взлет, «бочка», «штопор» — «отлично». Посадка тоже «пять». Однако, — Земцов погрозил зачем-то майору пальцем, — слишком уж вы лихо… Я, когда был помоложе, тоже так вот норовил — прямо на посадочный знак. Словом, итог вполне утешительный.
У Мочалова легко стало на душе.
— Товарищ командир, — улыбнулся он, — почему же вы не дали выполнить контрольный полет до конца? Мы пробыли в воздухе двадцать минут, а должны были тридцать.
— Ишь какой, — с деланной ворчливостью ответил подполковник. — Хотите, чтобы на вас лишнее горючее тратили. Нет, батенька, авиационный бензин слишком дорогая вещь, чтобы много расходовать его на проверку такого летчика, как вы. Сегодня же полетите самостоятельно…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Наташа Большакова писала автобиографию. Перо «рондо», которым она не любила пользоваться, медленно двигалось по шершавому листу бумаги. Наташа недоумевала, почему начальник клуба, молчаливый старший лейтенант Палкин, заставил ее это делать.
— Я же к вам ненадолго, только месяц побуду, — объяснила она. — Наведу порядок в книгах и уеду. Зачем же такие формальности? Разве одной анкеты недостаточно?
В ответ Палкин рассерженно крутил продолговатой головой с пятачком лысины на затылке.
— Это не формальности, девушка. Между формальностями и порядком существует небольшая разница. Формальности любят одни бюрократы, а порядок — каждый деловой человек. Дело есть дело, и если вы к нам поступили, нужно оформляться как следует, как требует инструкция.
Биография получилась короткой:
«Я, Большакова Н. В., родилась в 1929 году в городе Орша Белорусской ССР. Родителей потеряла в годы Великой Отечественной войны. Образование среднее. В настоящее время подала заявление о приеме в Московскую Государственную консерваторию».
Она задумалась, что же следует прибавить, и, обмакнув перо, не спеша написала еще одну фразу:
«В члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи принята в средней школе в 1942 году.»
— Теперь, кажется, все, — облегченно вздохнула девушка и размашисто подписалась. Она пробежала глазами текст и вдруг удивилась, что ее жизнь так легко вмещается в эти десять строк. Правда, она могла бы написать о себе и еще, но, пожалуй, этого не требовалось для служебной биографии. Она могла бы написать о том, как в суровую зиму 1943 года в далеком от фронта уральском городе по четыре часа в день после занятий в школе работала на большом заводе, снабжавшем армию оружием и боеприпасами, как держала в руках напильник и его сталь сквозь варежки обжигала пальцы. Могла бы написать, что в том самом году почти одновременно два тяжелых удара обрушились на нее. Она получила известие о гибели отца, командира стрелкового батальона, и матери, майора медицинской службы. Могла бы она рассказать, как в один из осенних дней 1945 года в интернат, где воспитывалась Наташа вместе с другими осиротевшими подростками, приехал ее старший брат, демобилизовавшийся из армии инженер, и увез в этот далекий от Урала город, как потом с запозданием вспыхнула у нее страсть к музыке.
