Спицын скоро привык к машине и горячо ее полюбил. Он быстро обогнал в подготовке многих однополчан, почувствовал силу двигателя, научился по-хозяйски распоряжаться огромной скоростью реактивного истребителя, вести воздушные бои, стрелять по конусу. Одновременно с Мочаловым, Кузьмой Ефимковым и командиром эскадрильи майором Андронниковым он получил звание летчика первого класса и желтенький значок с маленьким щитом посредине, на котором значилась единица.

В сумерках хлынул проливной дождь. Косые молнии разрывали сумрачное небо и вонзались в зеленую рощицу на окраине аэродрома. Удары грома раскалывали душный воздух. Мочалов и Ефимков на дежурной «Победе» последними уезжали со старта. Пока машина мчалась по безлюдному аэродрому, Сергей молчал, погрузившись в раздумье. Он вспоминал короткую встречу с Ниной, старался объяснить ее молчание. От Нины он не получил еще ни одного письма. «Скорее бы в Энск, — размышлял Мочалов, — все-таки там мы будем ближе друг к другу. И над горами придется летать чуть ли не ежедневно. Непременно проложу себе маршрут как-нибудь так, чтобы можно было над лагерем геологов пройти».

Кузьма курил и косился в окно машины, словно прислушиваясь к тому, как бьют в него вместе с ветром тугие капли дождя.

— Крепко полосует, — промолвил он наконец. — Своевременно пошел. Пусть земля пропитается, а то хлеба в этих краях невысокие всходят.

Он проглотил горьковатый дымок папиросы. Вспомнился дом, Галина с Вовкой, непривыкшие к долгим разлукам и, вероятно, тосковавшие по нему.

— Домой бы скорее, — сказал он вслух, — как думаешь, Сережа, к следующей субботе разрешение на перелет получим?

— Думаю, раньше, — живо откликнулся Мочалов. — Чего тянуть? Сегодня всех проверили в сложных метеоусловиях. Остался полковой вылет. Если пройдет успешно, нам сидеть тут нечего. По газам и в Энск. Это я точно говорю.

«Победа» выехала с аэродрома на московское шоссе. Сбавив скорость, шофер вывел автомобиль на центральную улицу. Замелькали высокие светлые здания. Ливень внезапно прекратился, только ручьи бурно шумели в водостоках да на прояснившемся небе задержалась фиолетовая туча. Проехав город, машина свернула вправо. Впереди показались огни авиационного городка.

Летчики и техники полка жили на первом этаже гарнизонной гостиницы. Прежде чем пройти к себе в номер, Мочалов и Ефимков решили заглянуть в «кают-компанию» (так окрестили летчики большую, на восемь коек комнату, где размещались командиры звеньев).

Мочалов осторожно приоткрыл дверь, и они вошли. В комнате было темно и прохладно. Около железной печки на корточках сидел Пальчиков и ножом колол лучину. Поддувало было открыто. В печке уже оживал огонек, бойко пощипывал сухие поленья. Очевидно, после дождя летчики решили протопить сырое помещение.

За спиной Пальчикова двигались неясные тени. Приглядевшись, Мочалов узнал Бориса Спицына и старшего лейтенанта Карпова. Остальные обитатели комнаты сбились в кружок в дальнем углу. У самой печки, раскуривая трубку от горящей щепки, стоял заместитель командира полка по политчасти Григорий Цыганков. Закурив, капитан отошел в сторону и присел на стул.

— Странно, — шепнул Ефимкову Мочалов, — он собирался сегодня проводить беседу с командирами звеньев о воспитании волевых качеств, а сидят без света, судачат.

— Присядем, — предложил Кузьма.

Они сели на кровать, ближнюю к дверям. Пальчиков ударил ножом по полену, и еще одна лучина упала к его ногам. Он аккуратно собрал с пола все щепки и кинул в печь. Огонь живо набросился на них, наполнив комнату легким треском. Веселые отсветы заплясали на стене. Пальчиков положил нож и выпрямился. При вспышках огня был отчетливо виден его профиль. Не оборачиваясь, но, видимо, обращаясь к Цыганкову, старший лейтенант проговорил:

— Товарищ капитан, вы вот насчет воли речь повели. Дескать, нужное это для каждого из нас качество. Да кто спорит! Это всем нам так же ясно, как и то, что аш два о — есть формула воды. Аксиома. Даже самого молодого летчика спросите, скажем моих Ларина и Москалева, что такое воля. Не хуже квалифицированного пропагандиста ответят. А в воздухе, когда эту самую волю надо проявить, другой коленкор получается. Вон позавчера приборы в облаках у Ларина отказали.

— Ну и что же? — вынимая изо рта трубку, спросил Григорий. — Вам же за правильное решение Ветошкин благодарность объявил.

Пальчиков почесал затылок и хмыкнул:

— Благодарность, разумеется, дело не лишнее. Но как бы я гордился такой благодарностью, если бы мой подчиненный самостоятельно принял решение. А то ведь что… попал в беду лейтенант Ларин, глаза сразу квадратными стали, и голос как у короля Лира, оплакивающего свою дочь. Я умышленно промедлил с минуту. Все надеялся — он сам выпутается. Не вышло, пришлось подсказывать. — Пальчиков огорченно махнул рукой. — Вот и получается, что не хватило ему волевых качеств, и я, как командир звена, виноват, что их в этом офицере не развил.

— Волевые качества не с рождения у человека появляются, — вставил Цыганков, лица которого не было видно в полумраке. — Они постепенно вырабатываются. Происходит как бы известный процесс накапливания.

— Совершенно справедливо говорите, — подхватил Пальчиков, — именно так. Взять, к примеру, старшего лейтенанта Спицына. Он у нас в недалеком прошлом отличился в воздушном бою с иностранным самолетом. В горах сумел вынужденную посадку сделать. Нашего командира подполковника Мочалова в трудную минуту не бросил. А почему? Хоть и не принято говорить о присутствующих, но я о нем скажу и не в порядке комплимента. Спицын себя годами закалял. Он эту самую волю начинал с мелочей вырабатывать. Помню, мы еще курсантами были. Кому в зимнюю стужу утром не охота подремать лишние пять минут перед побудкой. А Борис, тот еще до сигнала выбежит на улицу, весь снегом разотрется по пояс… С гантелями каждый день упражнялся. У него и сейчас дома под кроватью гиря для утренней зарядки лежит. Только я ему советую ее выбросить, как на своей пианистке Наташе женится.

— Это почему же? — не выдержав, усмехнулся Ефимков.

Пальчиков обернулся на голос и, узнав Ефимкова и Мочалова, ответил:

— Наш Боря упрямый, а Наташа тоже. Еще проучит его этой гирей когда-нибудь.

— Ладно, ладно, ты не отвлекайся от главной мысли, — засмеялся Спицын, и тень от его курчавой головы двинулась на полуосвещенной стене. В комнате становилось тепло. Цыганков снял с себя кожаную куртку и положил ее на колени.

— Так все и образовалось, — продолжал Пальчиков. — Спицын был из нас самым упорным в работе с тренажерами, над книгой сидел постоянно, каждый свой промах по мелочам разбирал, над теорией полета много думал. Вот и развивались в нем волевые качества. А потом вспыхнули и проявились, когда этого обстановка потребовала. А мой аякс Ларин что! Я вот порекомендовал ему строевым шагом вокруг реактивного истребителя раз в сутки проходить да под козырек при этом брать, чтобы он уважением к своей машине проникся да ответственность за нее почувствовал настоящую. Может, поможет.

— Не поможет, Николай, — возразил Спицын.

— Я тоже такого мнения, — согласился Пальчиков. — Видать, долго мне с ним придется помаяться. Тяжела ты, шапка Мономаха…

— Да еще на твоей буйной головушке, — насмешливо вставил Спицын. — Эх, Пальчиков, Пальчиков. Начал свои рассуждения за здравие, а кончил за упокой. Совсем уничтожил бедного лейтенанта Ларина. Да разве так можно! — Борис пододвинулся ближе к огню, протянул к нему руки. Ладони сразу стали розовыми от бликов пламени.

— Хорошо ты начал, Николай, а плохо кончил. Да разве есть среди нас безнадежные, неисправимые летчики. Тем, что рекомендуешь строевым шагом вокруг самолета проходить и под козырек брать, волевые качества у лейтенанта Ларина не разовьешь. А он вовсе не безнадежный. Они оба — и Москалев, и Ларин — пытливые ребята. Настойчивости только не хватает, руки иной раз перед трудностями опустить готовы. Верно, непорядок это. Тем более, если учесть, что пытливость плюс настойчивость это уже в какой-то мере и есть «воля». А раз выпало одно слагаемое, значит, нет и суммы.