Было за полночь, когда они расстались. И молодой, привыкший за войну к удали и безграничному риску лейтенант унес много ценных советов… Зернова вскоре перевели на другой фронт с повышением, и больше они не виделись.

Об этом вспомнил Сергей Мочалов в первую ночь, которую проводил в Энске под гостеприимным кровом Кузьмы Петровича Ефимкова.

Лунный свет, проникающий в комнату, начал постепенно меркнуть. Негромко стучал на подоконнике будильник. «Наверное, скоро рассвет», — устало закрывая глаза, подумал майор. И сразу отступили воспоминания.

Хриплый звонок будильника разбудил Мочалова. Сергей неохотно открыл глаза. В предутреннем полумраке комната показалась незнакомой. Он высвободил из-под одеяла руки и сладко потянулся. Тотчас же донесся из темноты бас невидимого Ефимкова:

Майор привстал на диване и увидел: Кузьма в нижней рубахе около двери то нагибается, то распрямляется во весь свой двухметровый рост, подбрасывая на руках полного смеющегося мальчугана. Мальчик, взлетая вверх, старался коснуться рукой потолка, и когда это ему удавалось, звонко отсчитывал:

— И-и раз, и-и два, и-и три. Папка, ты обещал до десяти!

Ямочки дрожали на его улыбающемся лице.

— Это что еще за новое упражнение в утренней зарядке? — засмеялся Мочалов.

— Двойной жим, Сережа, — прогудел Кузьма. — Вовка в четыре года весит восемнадцать килограммов, что не так уж мало. Если по утрам приходит охота размяться, я его использую в качестве гири.

— Здорово! — одобрил майор, вскакивая с дивана и начиная одеваться. — Так это и есть тот самый Вовка, который, не дождавшись дяди, залег спать? А ну, подойди!

Ефимков опустил мальчика на пол, и тот сделал несколько шагов, неслышно ступая войлочными туфельками.

— А ты откуда меня знаешь, дядя? — Он смело рассматривал Сергея подвижными черными глазенками. — А я знаю: тебе папка про меня писал. Давай знакомиться. — Он протянул ручонку.

— Смотри, как принципиально ставит вопрос, — засмеялся Ефимков, продолжая заниматься гимнастикой. — Сразу виден мужчина во всех повадках.

— Ты приехал из Москвы, а зовут тебя дядей Сережей, — продолжал малыш.

— Верно, только почему говоришь взрослому дяде «ты», разве так можно?

— Можно, — убежденно заключил Вовка. — Мне папа сказал, что даже до пяти лет можно, а с пяти я всем буду «вы» говорить, и мне так будут.

— Безусловно, — кивнул головой майор, застегивая запонки на рукавах рубашки.

— А ты в Москве где жил, на Красной площади? — продолжал Вовка свой допрос, не без труда выговаривая букву «р». Несколько раз он все же сбился и, даже называя свой возраст, вместо «четыре» выговорил «четыле», но слова «Красная площадь» произнес старательно, без запинки. Мочалов, натягивая сапог, отрицательно покачал головой.

— Нет, Вовка, не там.

На лице мальчика отразилось разочарование.

— А я, если бы в Москве жил, то обязательно на Красной площади.

— Ну, конечно, для тебя там специальный дом строят.

— Конечно, — согласился Вовка. — Как только построят, мы с папой в Москву переедем.

— Вот это находчивость, — одобрил майор. — Оказывается, Кузьма, твой Вовка претендент на квартиру в столице. Ну, ладно, хлопец, получи игрушки. — Мочалов достал из чемодана заводной танк, красный мотоциклет с люлькой и лихо улыбающимся жестяным водителем и отдал мальчику. Вовка поблагодарил и убежал.

Ефимков беспокойно посмотрел на будильник, сложил губы буквой «о» и присвистнул:

— Нужно торопиться, Сережа. — Кузьма, чуть ссутулившись, проскользнул в соседнюю комнату. Дверь за собой он оставил неплотно притворенной, и Сергей услышал приглушенный голос Галины Сергеевны:

— Почему не разбудил?

— Галинка, милая, — громко зашептал Кузьма, — мы с Сережей в летной столовой позавтракаем.

Кузьма стал шептать тише. Мочалов с улыбкой подумал: «А ведь по-настоящему любит ее, чертяка!»

Возвратившись, Кузьма Петрович смущенно сказал Мочалову:

— Сережа, давай Галю извиним. Я уговорил ее утром ничего не затевать. У нее сегодня шесть уроков. Мы в столовой позавтракаем.

— Идет, — согласился Мочалов.

Через несколько минут они выходили из подъезда. Над Энском занималось запоздалое январское утро, и первое, что увидел Мочалов, был ярко-красный бок восходящего солнца между двумя домами на противоположной стороне улицы. Энск был маленьким военным городком, в двадцать пять — тридцать однотипных двухэтажных домов, сложенных из красного кирпича. Они составляли одну широкую улицу с небольшой аллеей посередине, так что движение транспорта было возможно только одностороннее. На торцовой стороне дома Сергей прочитал надпись на железной дощечке: улица Первомайская. Справа маячила водокачка из такого же красного кирпича, как и дома. Улица упиралась в занесенный снегом сад с широкими лохматыми соснами. Утро было морозное, дым из печных труб почти отвесно валил в небо. Над крышами зданий в морозной дымке проступали смутные очертания гор. Горы, насколько хватает взгляд, тянулись одной синеющей линией вечно холодного хребта. Линия эта была зыбкой и неровной, с провалами ущелий и острыми углами вершин. Ефимков повел рукой слева направо.

— Вот так и живем, Сережа: дома, видишь, один на другой, как братья-близнецы, похожи, да и горы как родные сестры… Еще насмотришься.

Мочалова вид Энска не удивил. Такие маленькие, похожие друг на друга военные городки он видел не раз.

— А штаб полка здесь? — спросил он.

Ефимков отрицательно покачал головой.

— На аэродроме. Полтора километра. Последняя машина скоро отойдет. У нас времени ровно, чтобы позавтракать.

У входа в столовую толпились летчики и техники, ожидающие машину. Мочалову они откозыряли с тем особенным старанием, с каким в маленьких гарнизонах козыряют незнакомому старшему в звании офицеру. Открывая тяжелую, со скрипучей пружиной дверь, он почувствовал на себе их любопытные взгляды.

В столовой было жарко натоплено. Сергея приятно порадовала и белизна скатертей и цветы на подоконниках, придававшие уют помещению. Не успели раздеться и сесть за стол, как подошла молодая девушка с лицом, густо покрытым веснушками.

— Фрося, ваш новый и постоянный клиент майор Мочалов, — представил ей Кузьма своего друга. — Прошу любить и жаловать.

— Очень приятно, — простодушно улыбнулась официантка, — мы каждому рады. Вот меню.

Завтракали торопливо. Закончив еду, Мочалов потянулся за салфеткой. Развернув ее, он рассмеялся от души:

— Кузьма, да на ней твоя фамилия вышита…

Капитан спокойно покосился на красные нитки букв.

— «Ефимков», — прочитал он и посмотрел на майора. — Это наши жены постарались каждому летчику именную салфетку приготовить. Мелочь будто, а хорошо! — оживился он вдруг. — Придешь усталый с полетов, и тут тебе кусочек домашнего уюта… это наш замполит, подполковник Оботов, придумал. Толковый он у нас мужик. Познакомишься — увидишь.

От чая предусмотрительно отказались, потому что за окнами уже сигналила полуторка. На улице Мочалов подошел к борту машины, намереваясь забраться в кузов, но какой-то летчик, утопающий в меховом комбинезоне, сказал:

— Товарищ майор, садитесь в кабину.

На подмерзшей дороге машина почти не подпрыгивала. Расстояние на самом деле было коротким, и вскоре в окне кабины замелькали выстроенные на линейке зачехленные истребители с чернеющими трехлопастными винтами. Штаб помещался на втором этаже большого, облицованного серым цементом здания.

— Ты сейчас к командиру? — спросил Ефимков, когда они поднялись по широкой лестнице наверх.

Майор кивнул головой. Кузьма остановился у одной из многочисленных дверей.

— Командир здесь. Желаю успеха. А я пошел проводить занятие по практической аэродинамике.