Северцев встал с дивана и оживленно зашагал по кабинету.

— Остановили выбор на вашем полку, товарищ Мочалов. Не буду здесь петь дифирамбы. Полк ваш крепкий, на хорошем счету. Практически, с помощью вашего инженера полка, мы намерены сегодня же приступить к оборудованию одного из самолетов. В этом прошу помочь.

— Я готов, товарищ генерал, — вставая из-за стола, проговорил Мочалов.

…И работа началась. Еще шли полеты, а на одной из стоянок «единицу» Мочалова с наиболее мощным двигателем, отмеченную красной тонкой стрелой на фюзеляже, стали готовить к испытаниям. Пришел Скоробогатов, собрался еще добрый десяток техников и механиков, прослышавших о приезде конструктора. По требованию Северцева Скоробогатов выделил в помощь инженерам трех техников и в их числе Железкина, считавшегося в полку самым выносливым человеком. Шиханский предоставил конструктору одну из штабных «Побед» на все время его пребывания. Он и сам бы остался в Энске, но, когда заговорил об этом, сразу же уловил хмурый взгляд генерала и понял, что тот не любит лишней опеки. Поэтому, сославшись на дела, полковник сказал, что ему надо ехать.

— Да, да, поезжайте, — буркнул конструктор, — нельзя же в самом деле бросать целое соединение ради одного Северцева.

Шиханский укатил, но до вечера трижды звонил Мочалову по телефону: узнавал, как оборудовали Северцеву и его группе жилье, чем их кормили, не нужно ли подбросить свежей зелени и рыбы.

— Если и летчикам моим заодно, то нужно, — усмехнулся Сергей.

— Вы не шутите, подполковник, — сухо одернул его Шиханский, — таких, как Северцев, у нас десять — пятнадцать человек в стране. Ими нужно дорожить, создавать все условия для творческой работы, Помните, что я делаю на вас большую ставку. Не ударьте лицом в грязь.

«Я делаю на вас большую ставку…» — Шиханский любил произносить эти слова, если говорил с командиром, на которого возлагал надежды. Приехав сюда, на юг, он быстро разобрался в обстановке. Он понял, что, когда речь будет идти о каких-либо особенно важных, ответственных заданиях, он больше всего может надеяться на Мочалова. «Каждый успех мочаловского полка — это в то же самое время и мой успех, — рассуждал Шиханский, — ибо действует полк под моим руководством.» Именно поэтому, забывая порой других командиров, Шиханский привлекал Мочалова то к одному, то к другому ответственному заданию. Мочаловский полк первым получил новые самолеты, первым освоил полет на перехват по новому прибору, первым в соединении и, очевидно, в Военно-Воздушных Силах, испытает машину на самых больших высотах.

Мочалов был далек от того, чтобы понять эту тактику. Но даже если бы он ее и понял, он бы все равно с прежним рвением продолжал выполнять каждую поставленную задачу, вовсе не думая о том, кому достанется слава.

До самого вечера кипела работа в конструкторской группе. Уже начало темнеть, когда Северцев распустил своих подчиненных. Сам он с инженером Скоробогатовым, хорошо знавшим окрестности Энска, по горной извилистой дороге проехал к озеру Белому. На берегу Северцев разделся и с наслаждением выкупался в ледяной воде, посмеиваясь над инженером, который рискнул зайти в воду только по колено, быстро растер себе грудь и тотчас же выскочил на берег.

Шел одиннадцатый час ночи, когда машина остановилась у входа в штаб, и старый конструктор, предъявив часовому пропуск, бодро взбежал на второй этаж. В длинном коридоре было пусто, и только из одной двери, из кабинета командира полка, падал на пол светлый лучик. Северцев отворил дверь. Мочалов сидел за письменным столом, без тужурки, в одной рубашке. Черные волосы прядями падали на его бронзовый от загара лоб. Верхний свет был выключен, и только горела маленькая настольная лампа под зеленым абажуром. Сергей читал какой-то мелко исписанный текст.

— Ай, ай, ай, — по-старчески запричитал Северцев, — какое безобразие! Одиннадцать ночи, а командир полка до сих пор в штабе.

— А где ж ему быть? — улыбнулся Мочалов и приподнялся.

— Дома, — строго ответил Северцев, — завтра подъем в шесть, а вы еще здесь торчите. Семья заждалась дома, наверное.

— У меня здесь нет семьи.

— А где же она?

— Большой семьи не нажил. А жена — геолог. В горах, с экспедицией.

— Так, так, — сказал Северцев, опускаясь на диван, — а мы сейчас с вашим инженером в Белом озере выкупались.

Мочалов удивленно посмотрел на него:

— Не может быть! Там же вода ледяная. У нас один Ефимков выдерживает. Выкупаться в Белом — верное воспаление легких.

— Чепуха, — добродушно засмеялся Северцев, — не верите, можете мою голову потрогать. Волосы до сих пор мокрые. А воспаления легких не опасаюсь. Зимой, в январе, обтираюсь водой из проруби. Наше старшее поколение в этом смысле живучее. Так-то… И часто вы с женой порознь живете?

— Бывает, по шесть месяцев не видимся, — вздохнул Сергей.

— Плохо.

— Я ей верю, — тихо сказал Мочалов.

— Дело не только в этом, — возразил конструктор, — семью вам пора создавать. Настоящую, крепкую, с детским писком и пеленками.

— Не уйдет, товарищ генерал, — заверил Сергей. — Нина скоро вернется ко мне в Энск, будет работать над кандидатской диссертацией. Тут и семья начнется.

— Ну, ну, — одобрительно пробасил Северцев, — а чем сейчас занимаетесь?

— Читаю работу своего заместителя майора Ефимкова об аэродинамике больших скоростей. Он заочник академии и готовится к зачету, попросил посмотреть.

— Вот и я пришел к вам на эту самую тему побеседовать, об аэродинамике больших скоростей… Только на больших высотах, на высотах предстоящего испытания.

Северцев подошел к Мочалову, взял лист бумаги и набросал чертеж. Тонкое перо провело три параллельные линии.

— Вот, глядите, — медленно заговорил Северцев, и Мочалов понял, что это начался тот серьезный разговор с ним, командиром полка, без которого нельзя будет выпустить в трудный испытательный полет ни одного летчика. — Здесь, до первой линии высота от ноля до двенадцати тысяч метров. Как себя ведет истребитель на этой высоте, у вас в полку прекрасно знает каждый летчик. Далее следует слой высоты от двенадцати и выше тысяч метров. Тут тоже все известно, сплошные проторенные пути. А вот здесь, — тонкое перо авторучки написало новую, более крупную цифру, — здесь вы пока не знаете, как поведет себя самолет. И я пока в достаточной степени не знаю, — снизив голос до шепота, продолжал конструктор, — то есть, я знаю все, что относится к области теории, но, к сожалению, теория полета на такой высоте практикой пока мало подтверждена. А нам нужна эта высота… Теперь слушайте, с какими особенностями, по опыту заводских испытаний, придется столкнуться летчику на этой высоте. Самым опасным и тяжелым становится инертность самолета. Вот посмотрите, — Северцев взял со стола деревянный макет истребителя и зажал его в большом кулаке, — что происходит в полете на такой высоте?

Конструктор говорил медленно и подробно, повторял самые главные выводы по два и по три раза, совсем как при чтении лекции, и, переходя на «ты», строго спрашивал Мочалова: — Понимаешь? Пойдем теперь дальше.

Сергей представлял, каким ответственным и опасным будет этот полет, какого напряжения потребует от летчика, пилотирующего машину, с какими неожиданностями может его столкнуть.

— У вас, у летчиков-истребителей, есть две неизменные единицы измерения в тактике, — басовито говорил генерал, — высота и скорость. Чем крупнее цифры, которые их выражают, тем лучше. Если враг задумает когда-нибудь направить на один из наших советских городов самолет с атомной бомбой, вполне понятно, что тот пойдет на самой большой высоте, какую только в состоянии достичь. А чтобы его перехватить, мы должны летать еще выше. Элементарный закон. Я еще раз подчеркиваю — первые полеты на такой высоте будут сложными. Идешь на ощупь, задумываешься над каждой эволюцией. Нужно, чтобы летчик, которого ты пошлешь на испытания, не знал всех этих колебаний. Мы же с тобой должны их знать, командир полка. Да, только мы!