Ордынцы сникли. Казы-Гирей от злости больно теребил подкрашенную хной ¹¹⁹ бороду, плевался. Аллах отвернулся от джигитов. От руки неведомого московита пал багатур Ахмет.

Высокий худощавый раб, зазвенев легкой цепью на ногах, подал повелителю чашу с айраном. (Так полагалось всегда, когда великий крымский хан гневался.)

Казы-Гирей выбил ногой из рук невольника чашу и в слепой ярости полоснул раба саблей по тощей шее. Голова невольника откатилась к ногам оробевших нукеров.

Князь Телятевский похвалил Болотникова:

– Не ошибся я в тебе, Ивашка. Знатно с татарами бился. Получишь от меня достойную награду. А с этого дня забираю тебя к себе в ратные холопы-послужильцы. Будешь вместе с Якушкой подле меня ходить.

Болотников, не остывший после лютой сечи, не сразу понял, о чем ему говорит князь. Слова доносились будто сквозь сон. Опомнился лишь тогда, когда на него налетел радостный Афоня Шмоток.

– Помогла моя ладанка, Иванушка!

– Князь-то как, не осерчал? – спросил бобыля Болотников, указав в сторону Телятевского.

– Рукой махнул. Не до меня ему ныне, – весело рассмеялся Афоня.

Запели ратные трубы, загремели тулумбасы ¹. Из русского стана вновь выехали на поле боевые сотни; понеслись па татар, врезались в их конницу. Но главные силы войска оставались в городке. Основные тумены Казы-Гирея также находились на Воробьевых горах. Однако на поле сражались с обеих сторон до двадцати тысяч воинов, ежечасно подкрепляя друг друга все новыми и новыми отрядами всадников.

Нарастал и ширился шум битвы. Всхрапывали и ржали кони, ревели походные варганы, гудели бубны, протяжно пели рога, свистели стрелы. И все это перемежалось с оглушительными воплями ордынцев и громогласными кличами русских ратоборцев.

Ближе к Данилову монастырю жестоко рубились вершники, а правее, возле изгиба Москвы-реки, навстречу конным ордынцам выступили две тысячи пеших пищаль-ников, поражая татар пулями и картечью. Однако и джигиты наносили русским значительный урон, почти без промаха пуская свои стрелы.

Песчаная равнина покрылась трупами коней и воинов.

К полудню князь Телятевский вновь подошел к воеводе Тимофею Трубецкому.

– Не привык праздно на битвы взирать, князь. Легче в поле быть, чем в стане изводиться. Дозволь, Тимофей Романыч, своих ратников на басурман вывести.

– Не пришло еще наше время, князь. Воеводам наказано при главном войске покуда быть.

– Пущай едет, воевода. Глянь – близ Данилова монастыря ордынцы наших теснят. Надо бы на подмогу еще ратников послать, – степенно поглаживая бороду, проговорил Иван Васильевич Годунов, приставленный ближним советником при Тимофее Трубецком.

– Добро, князь. Даю тебе три сотни вершников. Скачи под Данилов, – согласился воевода.

Князь Андрей Телятевский врезался в самую гущу татар, где его сразу же оглушил звериный крик врагов, мощный гул боевых барабанов и звон оружия.

Низкорослый широкоплечий татарин сильно метнул в князя короткое копье, но оно только скользнуло по плечу чешуйчатой кольчуги. Телятевский в два скачка достал татарина и взмахнул мечом, разрубив басурманина до пояса.

Признав в нарядном всаднике знатного воина, татары принялись отчаянно наседать на Телятевского. Рослый татарский сотник, размахивая клинком, прокричал своим джигитам:

– Берите в полон урусского коназа ¹²⁰ . Будет щедрая награда от повелителя!

Гневен и жуток был для врагов князь Телятевский. Нанося мечом страшные по силе удары, Андрей Андреевич кричал обозленно:

– Это вам за сестрицу!

– А это за вотчину!

– Теперь за Москву!

Татары валились с коней. Поняв, что русского князя в полон не взять, джигиты еще яростнее закружились вокруг Телятевского, которого прикрывали Якушка, Никита Скорняк и другие ратники.

Звеня доспехами, богатой сбруей и бубенцами, к Те-лятевскому прорвался мурза Бахты-Гирей. Его длинный кривой меч поверг наземь немало московитян.

– Принимай смерть, презренный! – на русском языке выкрикнул мурза. Бахты-Гирей когда-то жил на Руси в числе людей посольских и постиг язык московитов.

– Не бывать тому, поганый! – в свою очередь воскликнул князь Телятевский и с первого же удара отсек высокомерному мурзе правую руку…

Бахты-Гирей дико взвыл от боли, бросил щит и, с перекошенным, побелевшим лицом, отскочил в сторону. Его плотным кольцом окружили верные нукеры и помогли мурзе выбраться из сечи…

Увлекшись битвой, Телятевский не заметил, как оторвался от своих ратников. Возле него ловко крушил врагов лишь один Якушка.

Словно стая черных воронов на ратоборцев налетели около двух десятков злых, разгоряченных джигитов. Стало тяжко. На Телятевском помяли клинком шелом, прорубили на плече кольчугу. Перед князем мелькали всхрапывающие кони, сабли, хвостатые копья, черные потные лица. Отводя щитом очередной удар басурманина, Андрей Андреевич прокричал:

– Крепись, Якушка! Сейчас жарко будет!

– Ведаю, князь. К своим пробиваться надо.

– Держись меня. Да не горячись. Любой промах – смерть! – покрывая визг татар, поучал Якушку бывалый Телятевский.

Но пробиться к своим было нелегко. Татары, мстя за своего изувеченного мурзу, хотели во что бы то пи стало изрубить клинками отважных урусов. И они уже были близки к победе.

Но тут случилось невероятное. Неподалеку от сражавшихся, размахивая огромной, окованной железом дубиной, показался могутный чернобородый всадник, прокладывая путь к отбившимся воинам.

Ратоборец оказался без щита и шелома. На нем был лишь перепачканный кровыо колонтарь ¹²¹ да двухствольный пистоль за поясом. Взлохмаченный, с кудлатой бородой ратник оглушительно ругался на все поле непонятными для басурман словами и сокрушал своей пудовой дубиной всех, кто попадался ему под руку.

Вид богатыря-уруса был настолько страшен и буен, что басурмане, повизгивая, рассыпались от него в стороны и молили аллаха, чтобы не угодить под тяжеленную дубину косматого витязя.

Это был Митрий Капуста – захудалый дворянин подмосковный.

– А ну геть, дьяволы! Я вам, сучьи дети! – зычно, словно из медной трубы, извергал Митрий Капуста, пробиваясь к Телятевскому с Якушкой.

И вскоре разъяренный витязь очутился возле попавших в беду ратников. Признав в нарядном наезднике своего соседа – князя Телятевского, Митрий воскликнул:

– Это тебе, князь, не мужиков моих воровать. Вишь, как татарва наседает. Айда за мной!

Когда выбрались к своим воинам, плотной стеной напиравших на улусников, Андрей Андреевич воскликнул:

– Лихой ты воин, Капуста! Останемся живы – другом моим станешь. Слово мое крепко.

– Готовь вина бочонок, князь! – прокричал Капуста и вновь ринулся на татар.

Иванка Болотников рубился с джигитами неподалеку. Возле него оказался односельчанин Никита Скорняк. Татары рассекли на нем панцирь, обнажив белую пестрядинную рубаху.

– Осади назад, Никита! Худо без панциря, – посоветовал ему Болотников, отбиваясь от двух татар.

– Спину татарам казать не ста~ну, – отозвался Скорняк, опустив меч на голову басурманина.

И в тот же миг грудь Никиты пронзила метко пущенная каленая стрела. Покачнулся Скорняк, но с коня не упал. Вцепился одной рукой в гриву, а другой норовил поднять меч.

Сбоку, с другой стороны от Болотникова, на Скорняка наскочил высокий широкоплечий татарин и острым изогнутым клинком разрубил голову смертельно раненному ратоборцу.

– Ах, ты, пес поганый! – вознегодовал Болотников и обрушил на татарина меч.

Джигит, взмахнув руками, вывалился из седла.

Но не знал, не ведал Иванка, что опасность подстерегает его не только со стороны отчаянно бившихся татар, но и от своего недруга.