Все эти годы в Крыму шли кровавые междоусобицы. Грозный хан Магмет-Гирей в одну из темных ночей был зарезан в своем дворце коварным братом Исламом. Горячие сыновья Магмет-Гирея – Сайдет и Мурат сбросили с трона нового повелителя. Мстя за отца, опустошили весь Крым, разграбили ханскую казну. Но не долго властвовали братья. Ислам-Гирей собрал десятки тысяч джигитов и прогнал обоих в степи. Братья ушли под покровительство московского царя. Мурату было дозволено жить и кормиться в завоеванной русским государем Астрахани, а Сайдету милостиво позволили кочевать с ногаями в степях близ своего сородича.
Опасаясь своих дерзких племянников, хан пригласил в Крым турецких янычар. Искал дружбы Ислам и с русским царем. Он писал Федору:
«Ежели захочешь с нами в самом деле быть в дружбе, то ты бы наших недругов, Сайдета и Мурата, у себя не держал, хотя они тебе и в руки попались. Ты бы сослал их туда, где бы их не слыхать, не видать; а денег и казны не годится им давать. Ежели ты с нами подружишься, то мы непременно станем под неверною Литвою промышлять» 104 .
От имени великого государя Борис Федорович Годунов направил в Крым посла с грамотой, в которой заверял, что Сайдет и Мурат не пойдут на Крым, если только сам хан не поведет свои тумены 2на московские порубежные земли и турецкому султану поход на Астрахань отговорит.
Ислам умер своей смертью в 1588 году, оставив трон преемнику – Казы-Гирею. И новый самонадеянный хан с первых же дней стал помышлять о набеге на Русь.
В самом конце июня Борису Годунову ратные гонцы донесли, что крымский хан быстро продвигается к Москве.
Царь и бояре сошлись на совет.
Чтобы крымский хан не проник в Москву и не подверг ее сожжению, как это сумел сделать Девлет-Гирей, стан русскому войску определили в трех верстах от стольного града между Тульскою и Калужскою дорогами. Соорудили там дощатый подвижный городок 1на колесах и церковь святого Сергия, где поставили икону Богоматери, с которой когда-то великий воитель князь Димитрий, прозванный Донским, одержал славную победу над ордынцами свирепого эмира 105 Мамая.
Подмосковные монастыри – Данилов, Новоспасский и Симонов – обратили в боевые твердыни.
Само предместье стольного града за Москвой-рекой с удивительной быстротою укрепили деревянными стенами с бойницами. Здесь поставили огнестрельный снаряд с пушкарями знатными, которые недавно еще ливонцев воевали.
Глава 2 ПОД ДАНИЛОВЫМ МОНАСТЫРЕМ
Москва в тревоге ожидала татар.
Царь Федор Иванович с духовенством трижды обходили Москву с крестами. Служили молебен и ждали набольшего воеводу – князя Федора Мстиславского.
29июня воевода выступил из Серпухова, оставив на Оке небольшой отряд. К вечеру первого июля полки прибыли к селу Коломенскому и расположились на лугах Москвы-реки.
Воеводы поспешили к государю и правителю на совет. Возвратившись ранним утром, поставили полки у Данилова монастыря.
В полдень этого же дня приехал смотреть войско государь Федор Иванович. В Большом полку был воеводою князь Федор Иванович Мстиславский, в Правой руке – князь Никита Романович Трубецкой, в Передовом полку – князь Тимофей Романович Трубецкой, в Левой руке – князь Василий Черкасский 1.
Князя Андрея Телятевского с ратниками определили в Передовой полк под начало Тимофея Трубецкого.
Пока царь находился в Большом полку, Андрей Андреевич объезжал своих воинов, окидывал каждого зорким взглядом, поучал коротко:
– Шапку поправь.
– Выпрямись, чего сгорбился. В седле надлежит добрым наездником быть.
– Копье от плеча отведи.
– Грудь щитом прикрой.
Остановился возле Болотникова, поглядел на него строго и невольно залюбовался: высок, плечист, держится молодцем.
– Здоров ли, Ивашка?
– Здоров, князь.
– Не боишься татарина?
– А чего нам робеть? Мы на своей земле. Да и народишко ихний, сказывают, мелковат. Собьем спесь, – спокойно отозвался Иванка.
– Верно, парень. Все ли так разумеют? – обратился Телятевский к ратникам. И в ответ дружно послышалось:
– Не дрогнем!
– Постоим за землю русскую!
Князь остался доволен ратниками. Якушка, видно, не зря с ними десять дней возился. И главное – бодры. Перед битвой это зело отрадно.
Вскоре воевода Тимофей Трубецкой приказал своему воинству строиться в десятки. Полк вытянулся вдоль Москвы-реки, засверкал кольчугами, латами и шеломами, запестрел хоругвями.
Приехал царь Федор Иванович на белом коне. Он в сибирской шапке, отороченной соболиным мехом, усыпанной драгоценными каменьями и увенчанной золотым крестом, в зарбафном кафтане и красных малиновых сапожках. Окруженный боярами и рындами в белых кафтанах с серебряными топориками на плечах, государь подъехал к воинству и вымолвил:
– Доброго здравия вам, дети мои, и ратной удачи. Злой ворог задумал лишить нас крова, осквернить наши храмы магометовой верой. Господь бог услышал наши молитвы. Он покарает татар. Мужайтесь, православные! Сокрушите басурман во имя господа и веры православной!..
Царь говорил тихо. Его тонкий и слабый голос едва был слышен.
Иванка смотрел на помазанника божия и удивлялся. Уж больно неказист царь. Не в батюшку родился. Иван Васильевич был и телом дороден, и воин отменный. Отец не раз об этом рассказывал.
Болотникова дернул за рукав Тимоха Шалый, прошептал:
– На нашего приказчика Калистрата обличьем схож. Гы-ы-ы…
– И впрямь, ребяты. Мелковат государь, – вторил холопу Никита Скорняк.
– Будя вам, мужики, – сердито прошипел на односельчан степенный чернобородый ратник. – Государь державными делами велик. И богомолец он первейший.
Когда Федор Иванович объехал весь полк, приземистый и широкогрудый воевода Тимофей Трубецкой зычно прокричал, обратившись лицом к воинам:
– Слава великому государю!
И Передовой полк дружно отозвался:
– Слава! Слава! Слава!
А затем разноголосо понеслось:
– Долгих лет жизни государю!
– Разобьем поганых!
– Постоим за святую Русь!
Ночь. Тихая, звездная. Густой туман низко стелется над Москвой-рекой. Русская рать затаилась. Не разжигая костров, бодрствует, поджидая ордынцев.
Иванка прилег возле коня, прислушиваясь к выкрикам дозорных. Внезапно его плеча коснулась легкая рука.
Болотников обернулся и обрадованно воскликнул:
– Здорово, друже! Как сюда угодил? Не думал тебя здесь повстречать.
– Чего не чаешь, то скорее сбудется, – посмеиваясь, обнимал Иванку Афоня Шмоток. – Да токмо ты потише, парень. Кабы князь не услышал.
– Выходит, сбег с конюшни?
– Сбег, Иванка. Уж мне ли на дворе сидеть, когда басурмане под Москвой. Уж лучше в чистом поле помирать, чем в неведении томиться…
– Как разыскал меня? Экий ты проныра.
– Нелегко разыскать было. Как только к лагерю подошел – меня оружные люди остановили. Кто да что и почему по ночам шатаешься. Одним словом, не поверили мне и в ратный городок не впустили. А тут вскоре обоз к лагерю шел. Пушечные ядра везли. Одна телега в колдобине застряла. Помочь пришлось. Вытолкал телегу, а сам под рогожкой спрятался. Так на фитилях в стан и приехал. Обошлось, слава богу. Не приметили во тьме. Потом стал о князе Телятевском спрашивать. Отбился-де от своих, помогите, православные. Поди, часа три по стану блуждал, покуда тебя сыскал. Теперь вместе злого ворога бить будем.
– Эх ты, ратник! – обнимая за плечи Афоню, тепло вымолвил Болотников. – Давай подкрепись. Чай, голоден?
Иванка поднял с земли железную миску, прикрытую тряпицей, протянул бобылю.
– Тут каша с мясом да хлеба ломоть. Князь Телятевский со двора своего доставил. Вдосталь нас кормит. Эдак бы в вотчине на севе.
s Афоня от снеди не отказался. С обеда в животе и крохи не было. Ел и весело приговаривал:
