Условия были хорошими; они позволяли ему трижды в неделю приглашать женщину, которая убиралась в доме и гуляла с папой, когда погода этому благоприятствовала. Да, он работал на Бастионе в мафиозном клубе, но так поступил бы любой нуждающийся в деньгах человек. Что плохого в том, что он будет исполнять там музыку? «Я добросовестно выполняю свою работу, — говорил он себе, — получаю деньги и не задаю никаких вопросов».
К тому же это будет продолжаться недолго, успокаивал себя Айзи. Найдя себе постоянную работу в больнице, возможно, даже в «Раш Мемориал», он сможет навсегда расстаться с музыкальным бизнесом. Однако он не тешил себя иллюзиями. Еврей, какое бы образование он ни получил, имел мало шансов устроиться в хорошую «белую» клинику. Но Айзи имел диплом с отличием, и главный врач Синайской больницы обещал замолвить за него слово перед своим однокашником, возглавлявшим «Раш». Поэтому это было возможным.
Его цель — стать преуспевающим врачом с хорошей еврейской практикой — казалась вполне достижимой. Он обещал себе после ее осуществления не только бросить музыку, но и поменять свои очки с массивной оправой на пенсне — подобное тому, что носил судья Верховного суда Феликс Франкфуртер, на которого он, по мнению некоторых людей, походил.
Так все и будет. Он получит должность в «Раше», оставит музыку и в конце концов создаст свою практику.
Но однажды, столкнувшись с серьезной проблемой, Кошачий Глаз Бастионе отдал приказ: «Найди мне того маленького еврея!» Когда помощник Бастионе растерялся, босс раздраженно выпалил: «Маленького еврея! Того, что играет в ансамбле на Кларк-стрит!»
— А, этого? Ясно!
— Найди его!
Помощник ушел, рассеянно кивая. Бастионе сел в кресло в своем кабинете, сдвинул шляпу на затылок и потрогал пальцем кольцо с камнем.
Вскоре после того, как Доктору Коэну, маленькому еврею, позвонили в больницу, он снял белый халат и явился к Бастионе.
Босс заговорил с ним весьма дружелюбно. Сдержал ли он свое слово? Обеспечил ли Доктору постоянную работу? Хорошие деньги? Отсутствие проблем? Да, согласился Айзи. Теперь он, Бастионе, нуждался в его помощи. Он сказал об этом напрямую.
Какой-то безмозглый даго пытался создать профсоюз для музыкантов из чикагских ночных клубов. Бастионе хотел уничтожить зарождающуюся организацию. Подчинить себе этих итальяшек, предварительно оставив их без куска хлеба.
— Идиот! Идиот! — повторял Бастионе.
В его душе разгоралась ярость. Наконец он произнес:
— Если мы допустим существование профсоюза в Чикаго, завтра он появится в Нью-Йорке, Филадельфии, Лос-Анджелесе. Мои друзья скажут мне: «Глупый итальяшка, что ты допустил у себя в Чикаго?» Мы должны остановить это сейчас! Сегодня!
Внезапно Бастионе посмотрел на Айзи.
— Вот что ты сделаешь. Ты переберешься со своим ансамблем в мой «Ше Пари». Я увеличу твой гонорар. Ты будешь играть семь вечеров в неделю. Если понадобится, я договорюсь с твоей больницей или заплачу интернам, которые заменят тебя. Но ты должен работать каждый день…
— Я не смогу… — сказал Айзи.
— Сможешь. Ты будешь получать втрое больше, чем сейчас, — заявил Бастионе.
Маленький Доктор растерялся. Он и так считал, что ему сейчас переплачивают.
— Послушайте, мистер Бастионе, — тихо, спокойно произнес Доктор, — если вы будете платить столько этим людям, они не захотят вступать в профсоюз.
— Дело в другом! — взорвался Бастионе. — Когда я сочту, что они должны получать больше, они получат больше! Но никто не может безнаказанно давить на Бастионе. Я жду ответа, малыш. Ну?
— Я… я подумаю об этом, — тихо произнес Доктор Коэн.
— О'кей. Но не думай целую вечность. Я должен получить ответ к утру. Хорошо, малыш?
— Хорошо. Значит, до завтрашнего утра.
Коэн ушел. Бастионе проводил его уверенным взглядом. Когда нуждающийся человек говорит, что он подумает, ответ всегда оказывается положительным. Человек думает лишь о моральных оправданиях своего согласия.
Несколько факторов представлялись важными для Доктора Айседора Коэна. Деньги казались на удивление большими. Он никогда столько не зарабатывал. К тому же он не был уверен в том, что получит должность в «Раше».
Проблемы его сегодняшней жизни требовали того, чтобы он принял предложение Бастионе. Но какая-то часть его души решительно возражала. Он происходил из либерально настроенной еврейской семьи. Его отец был в большей степени социалистом, нежели евреем. Если бы Норман Томас прибыл в город на Йом Кипур, то Сэмюэл Коэн, несомненно, оказался бы на его традиционной лекции в Еврейском институте. Сэмюэл Коэн не обрадовался бы тому, что его сын ведет себя, как штрейкбрехер.
Однако посмотри на отца, сказал себе Айзи. На старого неудачника. Все его принципы, теории, забота о человечестве не принесли пользы ни ему, ни другим. Может быть, самое правильное, умное решение заключается в том, чтобы подыгрывать системе изо всех сил, сколотить капитал и стать действительно полезным людям либералом.
Как и предполагал с самого начала Бастионе, Доктор Айседор Коэн принял предложение.
Всю первую неделю, проходя мимо пикетчиков, Айзи ощущал себя предателем. Но он еще никогда не держал в своих искусных, ловких руках суммы, равной его недельному гонорару. Заметив его ликование, Бастионе сказал:
— Неплохо, малыш? Я держу свое слово. Я никогда не лгу. Никогда!
Желая не столько пожаловаться, сколько скрыть свою радость, Айзи сказал:
— Да. Это здорово. Но когда я вижу глаза несчастных парней, пикетирующих…
— Они сами виноваты, тупые даго! — со злостью в голосе выпалил Бастионе.
Следующим вечером, когда Айзи пришел на работу, пикетчики уже исчезли. Позже он узнал, что кастеты и взятки полицейским сделали пикетирование «Ше Пари» опасным занятием.
Возмущенный Айзи отправился к Бастионе; мускулистый человек, похоже, искренне обиделся.
— Господи, малыш! Я сделал это ради тебя. Ты сказал, что тебе не нравится, как они смотрят на тебя каждый вечер. Господи! Становись мужчиной, малыш!
В конце второй недели Кошачий Глаз попросил Айзи Коэна создать второй ансамбль для другого чикагского клуба, также принадлежащего Бастионе. Затем еще один — для клуба в Цицеро. Потом четвертый — для клуба в Хэммонде.
Через три месяца забастовка кончилась. Профсоюз распался. Музыканты, залезшие в долги, вернулись к работодателям. Они были готовы играть на любых условиях. Но их места оказались занятыми. Кошачий Глаз решил не брать их назад.
Айзи не мог смириться с этим. Хоть он и находил оправдания своему поведению в недавнем прошлом, он не мог делать деньги за счет семей тех музыкантов, которые лишились работы. Он отправился к Бастионе, чтобы заступиться за уволенных. Мускулистый мужчина гладил пальцем заколку на галстуке, украшенную «кошачьим глазом». При этом он улыбался. Его улыбка делала Айзи нерешительным.
Когда Айзи замолчал, Кошачий Глаз подался вперед и произнес:
— Малыш, это была славная речь. Я бы хотел, чтобы мне писали такие речи. Я тронут. Вот что я сделаю. Ты хочешь, чтобы эти тупые даго снова работали. Хорошо! Они будут работать на тебя!
В первый момент Айзи ничего не понял. Он решил, что это — очередная жестокая шутка Бастионе. Что он уволен вместе с бунтовщиками-музыкантами. Но он ошибся. Бастионе продолжил:
— Я встречался с ребятами. Мы не забываем оказанные нам услуги. Благодаря твоей работе в Чикаго нигде в стране нет музыкальных профсоюзов. Желая выразить тебе свою благодарность, ребята решили, что отныне ты будешь нанимать ансамбли для их клубов по всей стране!
Бастионе объяснил ситуацию. Он и его «друзья» владели всеми важнейшими ночными клубами страны или контролировали их. Эта сеть состояла из сорока двух клубов, находящихся в Чикаго, Нью-Йорке, Балтиморе, Бостоне, Детройте, Лос-Анджелесе, Вашингтоне, Кливленде и Сан-Франциско. Найм ансамблей для сорока двух больших клубов мог еженедельно приносить минимум четыре-пять тысяч долларов. Конечно, Айзи придется нанимать людей, которые будут заниматься поиском талантов, следить за исполнением условий контрактов, собирать деньги, распределять их, но Бастионе был уверен, что Доктор сможет уносить из офиса еженедельно две тысячи «зеленых». Разве не был он умным, хитрым евреем?
