— Я не знаю, как отблагодарить вас. Мы поладим. Заключим контракт…

— Энсон, Энсон, — сказал Доктор. — Я чувствую себя виноватым. Ведь это я посоветовал вам купить акции «Федерейтед». Я думал, что это шанс сорвать куш. Считал, что оказываю вам большую услугу. Но все обернулось иначе. По-моему, я должен взять бремя на себя.

— Взять бремя на себя? — произнес Тафт, пытаясь понять истинный смысл сказанного Доктором.

— Забудьте все это дело! Мы спишем потери, — сказал Доктор, давая понять, что сделает это за свой счет.

— Наверно, я могу что-то сделать, — настаивал Тафт.

— Я сказал вам — забудьте это. Вот все, что вы должны сделать. И ни о чем не тревожьтесь, — успокаивающим тоном произнес Доктор и положил трубку.

Влажная от пота рубашка Тафта прилипла к его спине. Он бросил трубку на телефон. Не глядя на Баффи, сказал:

— Сходим сегодня куда-нибудь. Не в «21». В тихий, спокойный ресторан. Я должен выпить пару бокалов. Сегодня мне необходимо, чтобы меня любили.

Он протянул к ней руки. Она заколебалась, потом взяла Тафта за руку, потому что действительно любила его. Это было не только знаком прощения, но и позволило ему привлечь к себе Баффи. Он обнял ее, и она почувствовала его возбуждение.

Она нежно стерла испарину с его лица. Рука Тафта поползла вверх по ее крепким, обтянутым нейлоном бедрам, проникла под платье; наконец он коснулся пальцами шелковистых волос. Баффи начала реагировать. Тафт прижался к ней сильнее; его член трепетал.

Она позволила ему раздеть себя. Он умел делать это без ее помощи. Он опустил вниз флажок длинной «молнии» на ее спине, повернул Баффи и обхватил обеими руками под платьем груди женщины. Они были упругими, высокими. Баффи редко надевала бюстгальтер. Она прижалась к Тафту спиной; ей нравилось касаться ягодицами его отвердевшего члена.

Он снял брюки и раздвинул ее бедра, еще сильнее сжал груди.

Внезапно в ее голове мелькнула мысль. Подозревают ли люди, катающиеся внизу на коньках, кто́ наблюдает за ними и чем занимается при этом? Но возбуждение не позволило ей долго размышлять на эту тему. Она повернулась лицом к Тафту, протянула руку к его члену. Тафт овладел ею на дорогом паркете своего кабинета.

Лежа с раздвинутыми ногами, ощущая страсть Тафта, впервые проявившуюся столь неистово, она решила, что внутреннее напряжение делает его превосходным любовником. Он проникал в нее все глубже и глубже. Наконец он залил Баффи спермой, разлившейся по всем ее внутренностям. Они кончили одновременно, и это обрадовало женщину. Потому что сегодня Тафт нуждался в укреплении веры в себя и избавлении от паники нескольких последних часов.

Через два дня, не упоминая события того вечера, Спенс Гоулд познакомил Энсона Тафта с «новой концепцией составления программ». Она позволяла одному агентству заполнять целый блок эфирного времени сбалансированным комплексом часовых и получасовых передач. Другими словами, ТКА предлагало полностью позаботиться об использовании лучшего эфирного времени Си-би-эн на четверг.

Проявляя необычную оперативность в отношении новаторской политики, Энсон Тафт одобрил идею, и она стала главной темой очередного номера «Вэраети». Значительный блок программ Си-би-эн, занимавший время с семи тридцати до одиннадцати часов вечера, приобретался через ТКА. Доктор в очередной раз извлек выгоду из несчастья.

В одной из этих передач телезрителям представили Деллу д'Анжело, молодую итальянскую певицу из Чикаго. Она обладала заурядным голосом. Ее платье было великолепным; полуобнаженные груди девушки вызвали такое смятение в аппаратной, что перед эфиром цензор телекомпании попросил воткнуть в ложбинку кусочек шифона.

Но когда Делла отправилась на сцену, Спенс Гоулд убрал шифон, и она появилась перед аудиторией в виде, согревавшем сердце одного немолодого чикагского мужчины.

Однако лишь одна передача из программы на четверг имела важное значение для долгосрочных планов Доктора Ирвина Коуна и ТКА. Она называлась «Бродвейский театр звезд». Это название придумал Фредди Фейг. Третий член ударного отряда ТКА обладал худым лицом опасного человека. Он носил тонкие усики и слегка прихрамывал. Последний факт он объяснял ранением, полученным в годы армейской службы, но на самом деле во время второй мировой войны он преднамеренно уронил ящик от снарядов себе на правую ногу, сломав при этом несколько маленьких косточек. После выздоровления он был демобилизован, получил скромную пожизненную пенсию и с тех пор упоминал свою «рану» с видом мученика.

Эта хромота и вызываемое ею сочувствие заставили Доктора ослабить требования к своим помощникам и нанять Фейга, не имевшего диплома престижного новоанглийского колледжа. Фейг не мог похвастаться дипломом с отличием. Но он оказался не менее ценным сотрудником, чем Спенс и Бадди.

Вклад Фейга в вечернюю четверговую программу, «Бродвейский театр звезд», был часовым развлекательным драматическим шоу, транслировавшимся из Нью-Йорка. Создателем передачи стал эксцентричный молодой продюсер — гомик, являвшийся клиентом ТКА. Она должна была состоять из телевизионных вестей известных бродвейских спектаклей и экранизаций американских романов с участием лучших современных театральных актеров.

Когда проект был представлен Карлу Брюстеру, вице-президенту ССД и О., отвечавшему за радио и телевидение, этот человек увидел в «Бродвейском театре звезд» самый дорогостоящий, грандиозный и перспективный пакет телепередач из всех составлявшихся когда-либо. Он предназначался для крупного спонсора, желавшего громко заявить о себе с телеэкрана.

Карл Брюстер сидел в своем кабинете, положив ноги на край огромного стола. Он не пытался скрыть свой интерес. Он счел выбранное время подходящим. Даже если ТКА обеспечит участие половины обещанных Фредди Фейгом звезд, рекламное агентство ССД и О. будет выглядеть превосходно в глазах любого спонсора. Брюстер мог без опаски продемонстрировать свой интерес. Он свяжется со спонсором из Питтсбурга и не позднее чем через неделю снова поговорит с Фредди Фейгом.

Фредди Фейг улыбнулся и произнес:

— Конечно, я буду ждать, сколько будет возможно, но два других агентства проявляют сильный интерес.

Сочтя это обычным давлением, Брюстер кивнул и подумал: «Чертов Фредди! Мы не будем рисковать клиентом только потому, что вы торопитесь продать товар». Вслух он произнес:

— Для премьеры нам понадобится кто-то из настоящих звезд, чтобы критики поняли, какого уровня передачу мы готовим. Ваши предложения?

Фредди Фейг уже стоял у двери; вопрос прозвучал в тот момент, когда он поворачивал ручку. В нем разгорелась алчная надежда, которую хотел вызвать Брюстер.

— Для премьеры мы бы могли показать… скажем… Кларка Форда… — Фредди выхватил из памяти фамилию самого знаменитого клиента ТКА из числа бродвейских звезд.

— В какой вещи?

— Ну… скажем… в «Додсворте»! — выпалил Фредди название первой пришедшей ему на ум постановки.

— Кларк Форд в «Додсворте»!

Карл Брюстер посмаковал эту фразу. Затем, сделав выразительный жест правой рукой, продекламировал:

— Бродвейский театр звезд! Кларк Форд в пьесе Синклера Льюиса «Додсворт»!

Он улыбнулся.

— Звучит недурно. Завтра я полечу в Питтсбург.

Ликующий Фредди Фейг, прихрамывая, покинул кабинет Брюстера, затем бросился к лифту, едва дождался прибытия кабины, шагнул в нее и поспешил назад на Мэдисон-авеню, в офис ТКА. Он даже не стал тратить время на поиски такси.

Когда он рассказал о беседе с Брюстером Спенсу Гоулду, тот не проявил энтузиазма, на который рассчитывал Фейг, а сухо заметил:

— Послушай, Фредди, впредь не давай таких обещаний! Говори менее определенно, например, так: «Мы рассматриваем возможность появления Кларка Форда на телевидении». Или: «Я не обещаю, но, возможно, нам удастся показать Кларка Форда. Если мы сойдемся в цене». Но, ради бога, не бери на себя подобных обязательств.

— Хорошо, хорошо, — обещал Фредди. — Если дело дойдет до этого, мы как-нибудь выкрутимся.